Спасибо. Какой день какого месяца?
Аудитория: 4 августа, 14 год эры Дианетики.
4 августа, 14 год эры Дианетики. Примечательный день, поскольку это день после нескольких выходных , и никто не заболел воспалением легких после дождя, который бывает во время выходных. Очень примечательный день.
Специальный инструктивный курс в Сент Хилле, 4 августа, 14 год эры Дианетики. Хорошо. Кажется, вы побьете несколько рекордов позднее, во время ваших экзаменов. Ваши экзамены с каждой лекцией всё ближе, ближе, ближе, и поэтому я горжусь вами. Спасибо вам большое. Помимо того, что вы сами хорошо разбираетесь в предмете, это можно связать и с тем, о чем я рассказываю вам , и я думаю, что вы порядочно узнали об обучении за эти последние недели; это и есть предмет нашей лекции.
Я хочу в этой лекции подвести итоги, пока это все не забылось — неважно, насколько сыро и приблизительно, и неважно, насколько хорошо это будет разработано позднее, — итоги того, что я узнал об обучении, и я побиваю свой собственный рекорд чтения по бумажке и я не хочу, чтобы это заходило слишком далеко. Перед тем, как сделать это предметом лекции и рекорда, я обнаружил, что все это постепенно затуманивается у меня в мозгах .Позднее я сохраню еще меньше информации об этом; и то, что я сейчас излагаю, станет еще более туманным, потому что такие вещи теряются. Так вот, я не хотел, чтобы это произошло, и поэтому даю вам сейчас эту информацию по поводу обучения.
До сих пор не существовало технологии образования или технологии обучения. Это выглядит как очень натянутое, фантастическое утверждение, но это — правда. Существовала своего рода школьная технология, но она имеет очень мало отношения к образованию. Видите ли, это технология того, как ходить в школу, и как вас должны учить в школе, и как вам научить детей ходить в школу, и как переходить в школе из класса в класс, и как сдать экзамен, и как попасть в колледж, и так далее. Таких школярских технологий — ужасное количество. И вам следует различать школьные технологии и образовательные технологии — это первое, что я прошу вас сделать — потому что образование в конечном счете имеет очень мало общего со школой.
Выпускник-инженер получает работу; он прекрасно обучен многим способам, как исчислять объем гравия в кучах сложной формы; и путем разделения кучи на несколько частей, которые можно тщательно измерить и свести к известной формуле, он, следовательно, способен, рассмотрев и измерив баржу с гравием, сказать, наконец, сколько гравия вмещает баржа.
Все это было на самом деле; случилось это в Кэвите
Главный инженер послал его на причал, чтобы выяснить, достаточно ли гравия имеется в наличии, и он не возвращался, хотя время уже шло к вечеру. Наконец, главному инженеру стало очень-очень любопытно все это, и он сам пошел узнать, куда делся этот молодой инженер, и что он там делает, и не съели ли его акулы. И он нашел его, когда тот завершал последние вычисления, и дал ему — молодой инженер дал главному инженеру — с великим торжеством дал ему результат: факт, что у них есть 150,7 — 150,9 кубических ярдов
Я столкнулся с великолепным примером того, насколько педантичное школярство может быть противоположным образованию. Вчера вечером я прочел целую диссертацию по поводу слайдов, подготовки к показу проекционных слайдов
А вот Рэг, я и Бонуик
Берется такая старая добрая плотность слайда и запихивается в проектор. Затем, взяв достаточно яркую лампу, вы наводите ее на простыню, которая служит экраном, и получаете чуть ли не самый лучший показ слайдов, о котором вы когда-нибудь мечтали, и никто и слова не скажет против этого. Две страницы текста о том, как рассчитать плотность проекционного слайда; такая серьезная проблема.
Итак, в образовании, в отличие от школьного обучения, имеет большее значение относительная важность преподаваемой информации. Это очень, очень важно. Относительная важность преподаваемой информации, которую можно иначе назвать относительной применимостью. Так вот, школьное обучение, в противоположность образованию, не предусматривает, действительно не предусматривает применимости изучаемой информации, даже не думает об этом.
Для педантской
В сферах обучения, не имеющих реального основания в образовании, всегда есть какая-то напыщенность. Вы можете найти это в искусствах. Вы можете найти людей, которые действительно считают себя художественными натурами и действительно что-то знают об искусстве, которые попросту способны болтать о каком-то количестве картин. “Эта картина, а та картина, вот та картина, и так далее, и это было написано Жюлем Друлом
Вы скажете: “А чем Жюль Друл написал все это, дружок? Чем он работал?”
“Гм, гм. Я думаю, маслом.” Но он знает, что это 1710 год, да? И знает, что это Жюль Друл , и знает, что картина называется “Позорное утро” или как-нибудь еще.
Но вы спросите этого парня: “ Чем он писал все это?”
“О, я думаю, это — я думаю, это масло. Я — я думаю, это масло. Это масло.”
Он не понял, в чем дело. Очень важно знать, какими материалами в какое время работали живописцы. Смотрите, это весьма важно. Это можно использовать. Вот простейшее возможное приложение этого: вы видите нечто, написанное Лучшей Домашней Краской Ай-Си-Ай, и вам представляют это как написанное в 1510 году; а вы знаете, что это неправда — потому что в те времена не использовалась эмульсия арахисового масла — это такой грубый пример. Очевидно, что это можно применить к определению подлинности. Чем он это писал? Это хорошие прикладные сведения, видите?
И вот приведу вам параллельный пример. Вчера я терзал энциклопедии, чтобы узнать, не упоминается ли где-нибудь еще некая художественная форма. Я не нашел этого нигде, но я узнал из словаря, что dore значит “золотистого цвета”. Я счел это интересным, потому что название художественной формы, которое я искал, было как раз типа “доре”, и я не знал, как это соотнести между собой. Я думал, что это, быть может, имя собственное, возможно, как-то связанное с Гюставом Доре
Ну, это становится важным при изучении развития способов получения изображения. Вот был такой странный способ получения изображения. Ну, вы можете проследить это явление. Помимо этого, независимо от того, мистер Уолл или мистер Полл
Так вот, когда вы имеете дело с образованием, вам следует быть очень осторожным, чтобы не уйти с головой в значимость. Не уходите с головой в значимость, исключив массу. Это очень интересное данное. Если вы занимаетесь значимостью в сопоставлении с массой — вы получите действие; и действие может быть определено в каком-то смысле как “значимость в сопоставлении с массой”. Вы понимаете, что это большое преувеличение, но причина, по которой человек вступает в действие или делание или нечто такое, заключается в том, что у него есть какого-то рода идея свершения чего-то, идея что-то сделать, чего-то избежать, или еще что-нибудь. В этом есть значимость, знаете ли. У него есть идея по поводу этого. Даже если мы посмотрим на множество частиц, взвешенных в воздухе, и скажем: “Это хаос”, то мы добавим значимости к этой массе, не так ли?
Но в образовании, когда значимость не складывается с массой и сохраняется в девственной чистоте, сама по себе, вы, скорее всего, получите битком набитый учебный план; и никакого делания. Давайте вернем это на землю. Я только что дал вам пример насчет данных , кто что изобрел, да? И теперь мы говорим: “В то самое время существовал огромный конфликт между этими двумя людьми. У одного из них было более величественное представление о божественном предначертании его развития, чем у другого”. О, ну какое это имеет отношение к чему-либо? Это именно значимость; это не имеет никакого отношения к деланию или действию, и не имеет отношения к массе, перед которой вы стоите. И все, что делают эти факты — они заставляют вас растекаться мыслью по древу. Вы поняли идею?
Таким образом, школа — большой мастер в том, чтобы помогать растекаться мыслью по древу, пока человек не спросит себя: “А имеет ли вообще школа в виду какое-либо образование?” Поэтому вы можете получить технологию обучения, которая будет натаскивать, которая не будет давать действительного образования, не будет давать навыков. Это может быть чудовищно. Вы сможете заполнить все свои университетские годы курсами типа “Труды Томаса Харди
Но в чем здесь основная ошибка? Главная ошибка — сейчас я вновь возвращаюсь к этому — просто в неспособности добавить массу или делание к значимости. Вы говорите: “Этот малый был хорошим живописцем. Он писал картины, и писал, и писал, и писал. Ну, он много написал.” Вы можете сказать это 90000 способов. “У семи его первых жен крыша поехала, потому что кроме своей живописи он ничего на свете не замечал”. Что ж, все это забавно, но это не образовательные сведения. Это всего лишь забавно. Что именно он писал, скажите?
Затем, вашего студента также нужно принять в расчет. Ваш студент также пытается стать живописцем, и я боюсь, что на обучение тому, сколько жен было, а сколько не было у живописца, тратится слишком много времени, так что идея живописи постепенно сводится к идее “женитьбы” или “развода”, или превращается в ходячий реестр записи актов гражданского состояния.
Конечно, если вы профессиональный судья, если вы собираетесь стать профессиональным судьей или профессиональным критиком, а не живописцем, то вы, естественно, намереваетесь быть ходячим реестром. Вы намереваетесь обставить любого. Это хорошо для чувства превосходства, знаете? Вы разгуливаете по белу свету, разглядываете все, что попадается на глаза, и рассуждаете следующим образом: “Да, а вот тот малый — он копирует, копирует Ханса Ферботтена
Я не знаю, как выразить это еще проще. Если вы хотите научить парня, что такое шарикоподшипник — дайте ему шарикоподшипник! Это трудно? Нет?
Аудитория: Нет.
Не учите его истории подшипников! Стало понятнее?
Аудитория: Да.
Хорошо. Стало понятно? Нет?
Аудитория: Да.
То есть, если вы разъедините значимость и действие, и будете держать эти вещи отдельно друг от друга, вы получите школярское обучение, но не получите образования. Вот так, в основном, это и получается.
Если вы хотите получить целую кучу неуспевающих студентов, целую толпу живописцев, не умеющих писать, лекарей, не способных лечить, строителей, не способных строить, тогда, ей-Богу, — все, что вам надо, это взять делание и массу, связанные с предметом, и выбросить это куда-нибудь, как вещи, которые вам не особенно нужны, — и погрузиться в абсолютную значимость всего этого. Тогда вы сделаете совершенно непрактичных людей, и это единственный способ сделать их такими. Других способов не существует. Вы крепко подтянете его, дисциплинируете, и он никогда не выйдет из школы; никогда не уйдет из школы: он станет профессором.
И я понял , что это ужасная ошибка, когда человек, не способный делать сам, кого-то обучает. Давайте вернемся к земле и к Саентологии. Если ваши инструкторы не могут одитировать, с какой катастрофой мы столкнемся на всех направлениях образования? Предположим, что они все знают историю одитинга, предположим, что они могут указать вам главу и стих всего, когда-либо написанного по этому предмету, и точно скажут вам, где это искать и сколько в этом страниц; предположим, они сделают все это — но они не умели бы одитировать. Это была бы катастрофа. И любая проблема, с которой сталкивается инструктор при обучении, имеет некоторое отношение к чему-то из области делания и массы предмета, с чем этот инструктор не может конфронтировать. Вы поняли мою мысль?
Вот такой инструктор обнаруживает, что не любит преподавать геометрию или что-нибудь такое. Значит, он чего-то не может делать в геометрии. У него неясность именно в этой области.
Мне это стало настолько очевидным после моих исследований и изучения обучения, что я просто онемел. Это доходит до такой степени, что человек, который пишет учебник только по отчетам других людей, умеющих что-то делать в этой области, оказывается слишком удаленным от делания и массы, чтобы у него получился приличный, пригодный для изучения учебник. С какими бы людьми он не консультировался, он окажется слишком далеким от делания, чтобы создать хороший учебник. Это примечательно.
Теперь вы понимаете, что эти базовые сведения, которые я даю вам по этой конкретной теме, возникли у меня, когда я отдал себе отчет в том, что если сами мы хотим подниматься по ступеням вверх, и знаем что-то о нашем уме, то нам придется завершить и другую науку, совершенно отдельную от той науки, которую мы пытались завершить до сих пор. Так мы наследуем проблемы вчерашнего дня. Цельной завершенной науки об образовании нет, и нам приходится завершить ее для того, чтобы давать образование, просто для нашего собственного практического применения. Да, ее до сих пор не создано, на это тратится куча денег, за это уже много платили, но ничего не сделано. И вы чувствуете такое раздражение, какое испытывали бы к стрелочнику, которому платят, чтобы он переводил стрелку, а он этого не сделал, и все “Товарищество с ограниченной ответственностью “ХХ век” летит под откос. И вы говорите: “Этот трах-тарарах такой-сякой — это его работа, и он ее не сделал”. Вот, пожалуйста! Мы столкнулись с довольно трудным для конфронтирования предметом, потому что человек изучает, что он такое, и нам нужно, чтобы наука об образовании была полностью разработана. Но вместо этого данный предмет вконец запутан. Плюс к тому в этой области огромное количество предрассудков.
Итак, я нашел необходимым, несмотря даже на то, что мы сделали много шагов вперед в нашей науке — я счел необходимым посмотреть на этот предмет с новой точки зрения. То есть, я выбрал аналогичный или подобный учебный курс по вполне практическому предмету в том смысле, что — если вы располагаете определенными знаниями и совершаете определенные действия, то получите определенный результат, вот такого типа практический предмет, и к тому же такой, который каким-то образом относился бы к сфере искусства, чтобы вам необходимо было иметь суждение, вкус и так далее. Я выбрал этот предмет 1) потому что он был доступен; 2) потому что мне он был несколько интересен — но прежде всего потому, что на его примере ясно и четко видно, что должен делать одитор.
Другими словами, у него есть определенные теории, есть действия, которые он намерен осуществить, и которые , когда он их осуществит, должны привести к определенному результату, если он использует свою способность суждения и обнаружит хороший вкус. Конечно, это не одно и то же: одитинг и фотография весьма далеки от того, чтобы быть одним и тем же. Но одитинг имеет кое-что общее с фотографией: когда вы делаете определенные вещи, делаете их верно, в итоге получается результат, причем известный результат. Но если вы совершаете эти действия не совсем верно, то в итоге вы не получите результата, не так ли? Так же, если вы совершите эти действия, не прибегая к здравому смыслу, вы ведь также не получите результата. Это — сопоставимые действия.
Итак, я взял эту частную область и поставил большой, выразительный, восклицательный знак, знак профессиональных устремлений отсюда и до последней буквы алфавита, от начала и до конца. Затем все это перекладывалось, как бутерброд, слоями, с тем, чем мне приходилось заниматься последнее время, и тем не менее, я много узнавал об этом просто путем накопления субъективного опыта, относящегося к другим предметам и делам, которыми мы занимались; а что-то — из дилетантского знания этого предмета, и так далее. И как я показал вам однажды, это стало приходить к профессиональному результату. А затем, уже весь курс был хорошо изучен, что, в свою очередь, дало уже конечный результат.
И сейчас я оставил далеко позади тот уровень, когда просто изучаешь, и я могу серьезно развить все эти темы и их частности, и получить лучший результат. Я уже перешел этот предел. Например, следует делать то, и это, и еще вот это, и вы делаете это точно по учебнику; но если вы уже очень хорошо разобрались в учебнике, тогда вы можете уже закрутить это как-нибудь по-особенному, и это приведет вас на самую вершину совершенства, не так ли? Другими словами, вы сможете использовать учебник столь хорошо, что будете способны думать во время работы. И я прошел через это.
И я очень быстро обнаружил множество моментов, на которые я никогда бы не обратил внимания, если бы не работал в достаточно новой для себя области. Кстати при этом я далеко не был абсолютным новичком в практике фотодела. Я действительно получил навыки работы в фотолаборатории, и все такое — с практической точки зрения. Так что, с другой стороны, я получил представление о том, что одного практического навыка недостаточно. Нельзя просто дать малому инструменты и сказать: “Хорошо, давай, барахтайся, пробуй, и иди работать в “Дейли Экспресс”
Знаменитые фотографы Англии — люди, прошедшие самое суровое обучение, какое можно себе представить. Иногда они даже немного слишком сурово обучены. Но они хороши. Возьмите Тони Армстронг-Джонса
Но можно рассчитывать, что профессионал сделает вещь, подобную этой. Но давайте проанализируем, почему он это может?
Он знает все возможные способы сделать это, и, следовательно, знает, что может не получиться во время работы, и может придумать какой-то необычный ход. Он знает свое оборудование, и, значит, может придумать тот единственный дополнительный шаг, который приведет его к победе.
Ведущий английский фотограф в ярком свете — это малый по имени Том Хастлер. Тома Хастлера всегда приглашают снять какую-нибудь звезду или кого-нибудь вроде этого. Все в восторге от его снимков. И это просто поразительно, потому что Том Хастлер за всю свою жизнь никогда не занимался ничем, кроме стандартной профессиональной фотографии — никогда и ничем. Он даже никогда не сделал этого самого дополнительного шага! Он настолько стандартен, что на него больно смотреть, если вы сами — профи. Отсвет на волосах всегда находится там, где ему положено быть — тот самый отсвет, который вы видите на портретах, придающий некоторый глянец волосам модели. И главный источник света, и дополнительные — все это у него всегда в правильной позиции. Его фон всегда отчетлив. Это просто технически совершенная фотография. В Англии больше никто не делает таких снимков.
Лансере, которого называют великим театральным фотографом, — несколько дней назад я видел его снимки. Похоже, что он стандартен, как утонувшая в болоте свинья. И снимки, которые я видел, далеки от совершенства. Его свет нестандартен, и он не знает, что делать со светом. Я думаю, что он берет свет, нужный для фотографирования младенцев, когда фотографирует звезд, или что-то в этом роде. Он — просто не профи. Понимаете? Он сам себя выдает с головой!
Люди смотрят на этот снимок, а вы покажите им другой, правильно освещенный, и спросите: “А как вам это?” Они скажут: “О, это прекрасная фотография ”. И вы положите рядом ту, в которой есть техническое несовершенство, — и она им уже не так сильно понравится. Они не смогут сказать почему, если это обычные малые с улицы. Ныне фотография стала элементом общественного вкуса. Что публика хочет видеть и на что ей нравится смотреть?
Таким образом, у нас есть новый предмет — фотография (и это еще одна причина, по которой я выбрал ее) — совершенно новый предмет. Ему всего чуть более ста лет. Около 1810 года кто-то сказал: “Вы знаете, я получил лиловые тени на листе бумаги, который покрыл некоторыми необычными химикатами”, — и с этого все началось. Цветная фотография родилась не вчера: цветные снимки проецировали на экран для просвещения аудитории — не расписанные красками от руки или что-нибудь такое — еще во времена мистера Брэйди
Таким образом, чтобы напомнить вам мою позицию: когда вы дадите всему этому массу и делание, но не дадите значимости, вас также ждет неудача. Другими словами, вы можете послать этого малого ассистентом в фотолабораторию “Дейли Мэйл”, и заставить его укладывать фотокамеры для кого-нибудь, для других, и заставить его полжизни ставить свет в постановках Лансере, но он так и не станет профи.
То есть, профессионализм имеет отношение к значимости, деланию и массе. И должен иметь отношение ко всем этим понятиям. Не может быть делания без значимости, и не может сплошная значимость без делания привести вашего студента к конечному результату.
Следовательно, образование должно состоять из уравновешенной деятельности, которая с одинаковым вниманием направлена на значимость и делание предмета. Вы должны относиться ко всем трем понятиям одинаково. Это не новая мысль, это уже было сказано какое-то время назад. Но это необыкновенно наглядно подтвердилось при рассмотрении того, что представляют собой сегодняшние стандарты фотографии; и собираясь переключиться на другую тему, и почти уже завершив этот курс, и выйдя уже на финишную прямую, я подумал, что лучше мне все же сделать эти замечания. И что стояло у меня перед глазами все это время — это то, что профи, настоящий профи — это парень, который понимает значимость и обладает опытом в делании и обращении с массой. И это настоящий профи, настоящий профессионал.
Далее вы скажете: “Ну хорошо, а как быть с парнем, который вываливаясь прямо из ниоткуда, совершенно внезапно разрабатывает фантастическое множество разнообразного нового материала?” Нет, вы видели профи. Вы видели не того, кто внезапно высунулся из ниоткуда, не обладая никакими знаниями. Но его образование должно было даваться ему легко — потому что эти знания ему никто не преподавал, значимость накапливалась в ходе множества дополнительных усердных занятий. Все-таки там есть выучка. Он учился, как сумасшедший.
Возьмем, к примеру, парня, который придумал первые цветные фотографии. Готов поспорить, что он назовет номер иллюстрации и книгу, в которой был опубликован тот или иной из снимков, составляющих историю фотографии за последние 20 — 30 лет. Он должен знать их все. А если вы заглянете чуть дальше, вы, скорее всего, обнаружите, что по образованию он был химиком.
Профессионализм, следовательно, не выскакивает во всеоружии, как только кто-то вздохнет с надеждой. Ради профессионализма надо попотеть. И узнать профессионалов можно именно по тому, что они много работают.
Дилетантизм предполагает значение “хорош во многих вещах”, но я, на самом деле, слегка дополнил бы это выражение и сказал бы: “но ни в одной — профессионально”, потому что часть профессионализма — это тяжелая работа. В самом деле, нужно взять значимость предмета и поместить ее в действие делания, и так далее — сурово, трудно, тяжело.
Все это очень интересно, но с этим связан еще один фактор: и это то, что вам не обязательно делать все, что было сделано, для того, чтобы стать профи, и это очень обнадеживает. И я выяснил, что это трудная дорога. Вам не придется изготавливать кусок фотопленки, чтобы приобрести базовые знания по изготовлению фотографий. Это ваша удача. Вы не должны изготавливать человеческий разум для того, чтобы привести его в порядок. Это немного широко сказано. Но вы действительно не должны проходить Стандартную Оперирующую ПроцедуруДелание может быть ужасно переакцентированным. Я уже показывал вам, что значимость может быть ужасно переакцентированной. “Плиний писал на таких старых вощеных дощечках, причем писал он стилосом
Это самое нелепое в формальном школьном обучении — когда с этим носятся как с писаной торбой, когда переходят вообще всякие границы, сходят по этому поводу с ума, доводят это до абсурда. “Если вы не назовете нам всех трудов Зигмунда Фрейда, вы никогда не будете дипломатом
Это факт. Итоговые экзамены на звание психиатра высшего ранга — это все лишь титульный лист, дата и место написания любой из работ Фрейда. Я знаю, что преувеличиваю, и будь здесь психиатр прямо сейчас, он мог бы сказать: “О, ну вы, трах-тарарах-тарах-тах-тах!”, знаете ли. Он мог бы выразиться, как Викси
Мне было очень забавно наблюдать его приготовления к экзамену. Он постоянно суетился, и постоянно сосал палец, — и был в постоянном напряжении, в позе зародыша, на кушетке, вот так он пытался все выучить. Я никогда не говорил ему: “Знаешь, братишка, я думаю, у тебя что-то включилось
Преувеличение значимости — хороший способ загубить студента.
Вы можете ошибиться до такой степени, что дадите ему предмет, которым он вовсе не собирался заниматься. Давайте обратимся к Саентологии. Вы даете ему все данные, необходимые для того, чтобы проводить Стандартную Оперирующую Процедуру июля, Элизабет
Возьмите такой эзотерический процесс, как бром-масляная
А какой-нибудь старозаветный фотограф, настоящий пурист
Разумеется, когда я подошел к заключительной части своего курса, у меня уже была половина учебника о том, как изготавливать бром-масляные фотоформы. Пол-учебника! Вот оно, в своих наиболее болезненных, мучительных подробностях — но не случайно она получилась такой, что вы можете сами сделать настоящую фотоформу, сверяясь с текстом. Вот так это делается. Порядок действий — и это еще одна тема, к которой мы обратимся далее — порядок действий здесь совершенно неверен. Например: “Теперь убедитесь в том, что вы выложили этот сырой снимок, этот сырой отпечаток с подложки
Но бром-масляные фотоформы — наиболее мучительная деталь, и всерьез этого не делали уже много лет. Вероятно, вы станете победителем на выставке, если покажете такие формы. На сегодняшний день, пожалуй, станете. Критики могли бы стать вокруг, посмотреть и сказать: “Что это?” (А выглядит это прекрасно.) “Что это? Господи, бром-масляная пластинка!” “Здорово.” “Дайте ему первый приз за технику исполнения.” Вот что может из этого выйти. “Кто-то в самом деле сделал бром-масляную фотоформу — у!” Видите? И все сказали бы: “Здорово!” Они-то должны знать, что это такое, будучи образованными людьми. А публика бродила бы вокруг и разглядывала бы другие фотографии, а на вашу никто бы и не глянул.
Но вам это обошлось бы примерно в 30 дней чистого, проливного пота. А чтобы научиться делать это до последней запятой, до последнего колебания температуры, до последней ошибки, которую вы могли совершить, делая это впервые, просто придется пройти огонь, воду и медные трубы. Все это делание, которое никогда не будет связано с настоящим деланием. Следовательно, вся значимость этого опирается на делание(не-деяние), которое никогда-не-будет-делаться, и тогда это все становится значимостью.
То есть, такое делание почти что переносится в область значимости. Оно нарушает равновесие и для вас это заканчивается страшной головной болью. Я сказал: “Хорошо, я решил пройти все это для того, чтобы добраться до конца курса — или я не получу никакого диплома.” Я решил сделать это. “Теперь вы берете гравёрную качалку
Итак, в 1890 году печатать еще не умели. Великолепно! Так случилось, что сегодня у нас этих проблем нет. Все равно, что просить вас изучать аспекты — вы их изучаете до какой-то степени, и это очень полезно — но изучение всех списков “аспектов преклира”, составленных в 1950 году! Это не было опубликовано. Э-метров
Это именно то, чем я пользовался, китайская система подсчета пульса. О, вы удивитесь, ребята. Вот мы сегодня сидим здесь. А 14-15 лет назад мы были в самом начале Дороги в Никуда. Тогда не было возможности сказать, какова реакция преклира, не было возможности сказать, какая тема его затронула, не было возможности заглянуть в чей-нибудь разум, а если бы вы и смогли, у вас не было возможности записать это. Просто взгляд в никуда. Мрачно!
Но сейчас, не обучать же вас, тех кто никогда не собирается это делать, как определить реакцию ручки тона без какого-либо э-метра, только по многочисленным физиологическим проявлениям преклира: по движению грудной клетки (очень важно); по изменению дыхания; по яркости окраски глаз. Это целая наука — как получить информацию о том, сглажен ли процесс, по окраске глаз. Очень интересный предмет! Как вы насчет того, чтобы выучить несколько тысяч слов, написанных по этому поводу?
Все, что вам пришлось бы узнать, если бы вас обучали этому, это то, что был такой предмет. Вы очень легко можете запомнить, что такой предмет был, и это тот самый предмет, который обосновал всю важность э-метра. Этот предмет был настолько сложен, а э-метр упростил этот прежний предмет, науку о том, “Как вы можете определить, что происходит с преклиром”. А у того предмета было множество разветвлений. Если процесс действительно дошел до преклира, цвет его глаз должен измениться. Или его пульс должен стать ровнее. Вот и все, что вам нужно знать. Все остальное — чепуха.
Хорошо, кто-нибудь может провести всю свою жизнь, трудясь в области старинных безделушек, и прекрасно себя чувствовать. Есть ребята, которые изучают историю бром-масляных фотоформ — не изготовляют их, а изучают историю этого дела — это хобби, занимающее почти все время, или профессия, или что-то в этом роде. И вы получаете все эти невообразимые значимости, опирающиеся на предмет, который на самом деле не предполагает делания и не ожидает действия от студента. И это дает ему делание, которое становится значимостью.
Так мы приходим к следующему моменту, и это — превращение делания в чистые значимости. И если оно происходит с предметом в очень сильной степени, он весь становится значимостью. Вы превращаете все делания предмета в значимость — а делается это вот как: вы берете какой-нибудь предмет изучения, который никто никогда не будет выполнять, и описываете его намного больше, чем это может кому-то потребоваться. И вы получаете превращение. Понятно?
Затем, если посмотреть наоборот, можно сказать, что значимость обратима в делание. И у вас только что был пример этого: малый, который никогда не собирался делать бром-масляные фотоформы, а вы заставили его ее сделать. Видите, сегодня — это просто значимость, это именно значимость. Существовала вещь, называемая бром-масляной фотоформой. Прекрасно. Что это было?
Это работало по тем же принципам, которые используются ныне в фотолитографии: желатин удерживает воду, а вода отталкивает масло. Используются такие-то различные принципы. Это интересно узнать. Вы можете изложить все это в одном-двух абзацах.
Но если мы зайдем слишком далеко и заставим человека выполнять какое-то старинное, древнее действие, которое он никогда не собирается делать впредь, мы получим что-то, что останется значимостью, которую втиснули в акт делания. И это снова черезвычайно расстроит студента.
Я уверен, что у меня хватило бы сообразительности для того, чтобы смолоть какое-то количество пшеницы на ручных жерновах. Это могло бы быть хобби. Это могло бы быть очень здорово, но должна быть какая-то причина, почему вы это делаете. И если вы всего лишь хотите видеть, как примитивно это делалось, что ж, может быть, это достаточно веская причина, но только если ''вы ''хотите это делать. Вы заметили выбор слов? Заставлять студента делать это — чудовищная ошибка. Глупо! И его реакция на ваши усилия научить его — разрыв АРО. Он не может уразуметь, какого черта он должен прежде всего делать именно это.
Так мы приходим к выводу, что делание и масса предмета есть современные, применимые и полезные делания и массы предмета, и это есть то, что должно изучаться — напряженно. Они должны быть применимыми, применимыми деланиями и массами. Другими словами, студента следует обучать тому, чем он собирается заниматься. И значимости, которым следует обучить студента, выбираются совсем иначе, чем то, о чем я только что вам сказал. Значимости должны давать достаточную базу (это то, что постоянно упускают из вида, так что когда инженеру исполняется 40 лет, его знания становятся “устаревшими”) — чтобы он не застревал в механических деланиях, которым его обучили, и этой значимости будет достаточно. Другими словами, это чуть больше значимости, чем он от вас ожидает. И вот почему вы даете ему историю этого, чтобы показать, что все это развивалось, и дать ему схему этого развития, и вот почему вы показываете ему, как это эволюционировало и какие делания были с этим связаны.
Но было бы ослиной глупостью заставлять его делать эти старые дела. Вы просто пытаетесь показать ему, что были некоторые другие делания, не так ли? И вы знакомите его с принципами, которыми он оперирует, и если он достаточно знаком с ними, тогда делание и другие действия, которым он обучался, не устареют, потому что он способен думать. Такова разница между профи и “практиком”. Можно назвать и еще одно различие: профи всегда работает по учебнику, с той разницей, что всегда работает по учебнику чуть лучше. И если что-то меняется, для него это не кажется изменением; для него это кажется тем же самым, только слегка измененным внешне. Ему это не кажется откровенно новым.
Вы просто слегка иначе стали давать повторную команду
Таким образом, профессионал способен продвинуться, а практик, как правило, продвинуться не может. Теоретик, далее, может быть хорошо обучен, но редко бывает образован. Тот, кто имеет дело с теорией и ни с чем кроме теории, может быть просто прекрасно обучен, он может быть чудесно вышколен, но может не быть образован в этом предмете, поскольку в его науке отсутствует делание. Его делание утеряно. Он просто эксперт по живописи XIX столетия, вот и все. Он знает теорию всей этой живописи, только теорию. Но делать ее заново никто никогда больше не будет, да никто и не ждет, что это будут делать еще раз.
Вы найдете обломки того общества и той культуры, разложенные по полочкам в его голове, и он может оказаться важным просто потому, что в наши дни миллионеры бешено пытаются спасти свою наличность при помощи искусства. Искусство и земля растут в цене. Поэтому сегодня в салоны идут ребята, которые ничего не знают об искусстве, но просто располагают 100 000 баксов, каковые хотят вложить во что-то как можно скорее, пока инфляция не съела их, и они чувствуют, что если они купят большое, красивое, хорошее, крепкое произведение искусства, которое будет известно и в будущем, тогда, конечно, — оно стоит сегодня 100 000 долларов, но когда деньги обесценятся, будет стоить 200 000. Как земля, искусство будет увеличивать свою ценность во время инфляции, и, стало быть, оно подобно золоту.
И вот он идет в галерею и смотрит на картинку: “Ха! Это девочка — с чем там она?”
И это все его знания о любой картине, поэтому он берет экспертов; а эксперт не может писать маслом, но может объяснить ему, где подлинник, а где подделка, и все такое. Но если этот малый сам не совершит делания (например, экспертизу или еще какое-нибудь делание), его мнение также ничего не будет стоить. Он не сможет видеть, ему можно будет всучить, что угодно.
Культура в конце концов сводится к нескольким очень случайным моментам, и вы можете нечаянно взглянуть на некоторые из этих моментов и подумать, что вы имеете дело с абсолютным теоретизированием, вы примите это за голую теорию, и, наверно, будете иметь на это право.
Но нет ничего печальнее, чем эксперт по дорожному оборудованию на паровой тяге. Я думаю, что такой в сегодняшней Англии остался только один. Он эксперт, последний практический эксперт по предмету: дорожное ремонтное оборудование на паровой тяге. (Видели вы такие штуки в учебнике? Это были паровые машины с катками, они ползали туда-сюда по дорогам во дни до изобретения двигателя внутреннего сгорания.) Он был хороший практик, он никогда не знал никакой теории пара, или его движущей силы, или чего-то такого, но он был чрезвычайно практичен на предмет этих штук. Он был сплошное делание — и никаких размышлений. Что ж, он устарел. Он стал антиком. На самом деле, он стал вечным безработным.
Итак, если вы нарушите это равновесие в образовании, тогда вы не сможете дать малому образования и обеспечить его будущее. Это будет предательством по отношению к нему, в той степени, в какой он не получит образования, а получит только школьное обучение, и отсюда главный протест молодых: их только вышколили, но не образовали. Они не подготовлены для жизни.
Я дам вам представление о том, как далеко все это может зайти. Позавчера я попросил моих детей написать что-нибудь, написать их имена. И мальчик, прикусив язык от напряжения, трудился над своей подписью. Это было ужасно! Они не смогли написать свои имена. Я пошел к их учителю и наехал на него, как тонна кирпича. Они делают множество упражнений по письму; они не могут поставить свою подпись. Чудесный пример, не так ли? Я уверен, что они долгое время занимались рисованием кружочков, и делали специальные упражнения для выработки наклона, и были очень заняты другими делами, и другими делами — но не письмом. И так или иначе, если вы хотите знать, что здесь неверно и что здесь произошло, так или иначе делание оказалось в области теории или значимости. Делание сместилось и стало всего лишь значимостью. Но тогда это не делание, не так ли? Я имею в виду, “написание слов” мало связано с “написанием бегущих овалов
Таким образом, малый действительно занят чем-то, но это не образовательное делание. И вот где инструктор может совершить ошибку. Поскольку люди заняты, действенны, активны — он думает, что они делают. Все зависит от того, что они делают. Если они не делают чего-то, что может непосредственно сложиться в действие, которое они могли бы применить в жизни и получить законченный результат, — значит, они на поле значимости. И у них будут те же реакции, как если бы они были в сфере значимости. Они чувствуют отупение, они раздражены, они раздосадованы, они протестуют. Они сами по себе узнали, что перешли границу делания, что это делание не имеет отношения к тому, что они будут делать в жизни. Тогда они отступают и рассматривают это уже просто как значимость — потому что это бесполезно. Это ни к чему не ведет, понимаете? Ничего не происходит — значит, это вполне может быть просто значимостью, и, следовательно, все движение не есть движение вообще. Значит, раз движение оказалось на самом деле не движением, то они чувствуют раздражение, знаете ли, чувствуют себя так, как будто они не движутся. Видно, что все в движении, но они-то не движутся! А это на самом деле значимость, в которой есть какое-то движение, но которая не имеет ничего общего с хождением куда-либо. И у них возникает это забавное ощущение — это действительно вызывает физиологическое ощущение: как будто ты уперся во что-то, и не можешь через это пройти. Забавное, забавное ощущение. Его можно распознать.
Таково в своей основе базовое равновесие правильного образования. Что бы вы ни говорили об этом — это основные элементы равновесия. Есть очень много специфических вещей, есть много особенных, и тонких, и верных, и очень позитивных, и очень практических аспектов всего этого. Но образование должно быть деятельностью по передаче идеи или действия от одного существа к другому таким образом, чтобы не сводить результаты на нет, не прекращать использование всего этого. И это верно применительно ко всему. Вы можете добавить к этому, что только тогда это позволяет тому другому малому думать об этом предмете и развивать его. Он должен быть способен думать об этом предмете и развивать этот предмет.
Другими словами, он берет идею, которую вы ему дали, и применяет только к фресковой живописи
Один пример я могу привести с ходу: фотофреска
Образование не должно давать людям технологию таким образом, чтобы эта технология оказывалась бесполезной для них. Они должны быть способны мыслить с ее помощью. Вам следует помнить, что когда вы учите инженера в университете всему, что только можно знать о ядерной физике, это занимает десятки лет, благодаря капиталовложениям национальных правительств и другим вещам (в частности, с тех пор, как она стала настолько разрушительной, мы знаем, что правительство будет вкладывать деньги очень усердно), и мы знаем, что вся эта область сильно изменится. А мы собираемся учить его всему, что можно узнать по этому предмету. Что ж, можно сделать из него просто техника для обыкновенных, повседневных, садово-огородных работ по считыванию данных счетчиков, или вы можете научить его современной технологии, или современной теории — как библейскому факту; или же вы можете обучить его таким образом, что он сможет мыслить в терминах этого предмета. И из всего этого единственно правильная вещь, которую надо сделать — обучить его таким образом, чтобы он мог мыслить с точки зрения этого предмета, потому что это развивающийся предмет, и этот парень не станет антиком через двенадцать лет. Если мы сделаем что-нибудь иное, его знания быстро устареют. В конце концов, правительства готовы кидать деньги лопатами в развитие атомной отрасли, слева, справа и посредине. Они делают ребят-специалистов по чистой математике и делают таких ребят и сяких ребят. А сами…
Мне неважно, что, по их словам, там делается — мне всегда подозрительно. Они говорят, что “отказались от производства блоков урана-235
Поэтому я могу предположить, что бедный ребенок, только что получивший образование в Бирмингеме по предмету “атомная физика” отстает уже, вероятно, на 10, на 15 лет. Вероятно, он выйдет из стен учебного заведения и радостно посмотрит вокруг и скажет: “Отлично, сейчас мы возьмем три-альфа-мега-фазатрон!”
А ребята на месте говорят: “Возьмем что? а, да, да, мы это помним. Это из истории физики”.
А его последний курс был — эти три-альфа-мега-фазатроны. “Братцы, а что же вы здесь делаете?”
“Ну-у, сейчас нам некогда, но вот там в углу, куча учебников. Там наши недавние соображения”.
Следовательно, чтобы подготовить этого парня к жизни, образование должно подготовить его к атмосфере действования. Оно должно научить его мыслить. Одновременно оно должно научить его тому, что науки — это науки, а действия — это действия. Но в то же самое время, его нужно научить думать этими действиями и совершенствовать эти действия, и выполнять их до итогового, конечного вывода. Это необходимо сделать. Да, это настоящий трюк — научить кого-нибудь тому, что, с одной стороны, это самая что ни на есть дисциплина, предмет изучения, а с другой стороны — что ваша позиция должна быть свободной и гибкой по отношению к ней. Хитро, не так ли?
Вы видите, в чем тут сложность. Вы пытаетесь получить практика, который применяет свои знания для получения результата, но который даст тот самый лишний толчок, знаете ли, тот лишний стимул, который подтолкнет это все — он должен думать вперед, другими словами, иначе он быстро устареет. Дайте ему все, чтобы он не устарел. Да, это настоящий трюк.
Сейчас это требуется от Саентологии, как никогда ранее, и любой изучающий сейчас Саентологию испытывает серьезный нажим и напряжение благодаря этим нескольким факторам. У нас есть безумно продвинутый предмет, который развивается далеко за пределы наших ожиданий — его ожидаемые возможности продолжают расти, — который давно уже ушел от первоначально существовавших ожиданий, и сейчас все это продолжает расти, и уровень наших ожиданий растет постоянно. Я имею в виду, растет и растет то, что расширяет наш взгляд больше и больше.
Поэтому, образование в Саентологии начинает требовать к себе гораздо больше внимания, чем в любой аналогичной области, и это очень приблизительно. Это очень ответственный момент. Вот почему я взял на себя задачу объяснить, что должно находиться в равновесии, и что делать, и как привести человека к тому, чтобы он мог обучаться без особых расстройств и неприятностей.
Что является уязвимыми моментами образования? Конечно, образование еще очень не разработанный предмет. У него нет даже определения, такого, как я дал вам минуту назад. В школе не оперируют определением. Что ж, это удивительно, потому что в какую беду вы попадете, если прочтете хотя бы абзац после слова, определения которого вы не знаете? Вы попадете в беду точно, быстро и немедленно — в катастрофу. Образование попало в беду с того самого момента, когда начало делать что-то, что еще никогда не было определено. Это главный недостаток образования.
Давайте позовем того, кто получит образование — иное, чем тот, кто был просто обучен. Давайте подчеркнем эту разницу здесь, и затем возьмем технологию школьного обучения и поймем, что технология школьного обучения — существует, и что человеку какое-то время приходится ею заниматься, но из этого не следует, что это было как-то связано с технологией образования, которая еще пока достаточно не развита. Итак, то, что человек просто ходит в школу — еще не повод считать, что он получает образование.
В школьном обучении есть важный технологический секрет. Предмет преподается успешно до такой степени, до которой в нем поддерживается чуткое равновесие между значимостью — и действием и массами, связанными с ней. И это очень чуткое равновесие. И странно может обернуться дело, если действительно человек будет думать, что он занят деланием, когда на самом деле он занят значимостью, потому что то делание никогда не предполагалось применять.
И совершенно наоборот, он может быть занят значимостью, которая на самом деле есть делание. Если это уравновешено одним способом, то, конечно, уравновесится и другим. Он может быть занят значимостью действия по созерцанию. Это именно так просто. Это слишком просто, чтобы требовать каких-то усилий для понимания.
Но что такое “значимость действия”? Ну, если человек ищет значимость во всем, что есть под солнцем, луной и звездами, вы, безусловно, можете разработать значимость как своего рода образовательный предмет. Не так ли? И тогда значимость может сама по себе перейти границу и стать деланием. Звучит примитивно, но это правда.
Возьмем “эксперта по искусству девятнадцатого века”. А это ребята, которые чертовски хорошо живут, что и является достижением конечного результата образования. В конце концов, мне безразлично, сколько среди нас коммунизма. Малый живет-поживает, будучи просто ходячим словарем, видите — эксперт по памяти в той или иной области. Он тот-то и тот-то. Он знает все формулы, которые следует знать по теме: “краска”. Он никогда не смешивал никакие краски, он не будет знать, что делать, если вы покажете ему банку краски, самый запах краски вызывает у него отвращение — его просто тошнит от этого — но он может сидеть в маленьком кабинетике и быть экспертом по краске. Так его значимость превратилась в делание. Совершенно допустимо; в обществе так и бывает.
Вот кто-нибудь пишет ему письмо, и там говорится: “Дорогой Эксперт Джонс, мы работаем над формулой янтарно-желтой краски, стараемся изо всех сил получить — и так далее. Не будете ли вы так любезны дать нам консультацию по этой самой краске?”
И он говорит: “Ну, эта краска первоначально использовалась на Тирренском море
И дорогой эксперт Джонс, практик, глядит и выдает: “Ах, ничего удивительного, что она не красит! У них же совсем другой тип янтарно-желтого. То был русский янтарь, а русский янтарь — в нем страшное количество пчелиного воска”, или чего-то, знаете ли, что бы там ни было. “А! Эта краска требует пчелиного воска.” Стало быть, мы бухаем туда воск. Отлично, теперь она красит, видите?
Но у этого приятеля нет ни малейшей идеи о том, чтобы применить это к чему бы то ни было. Если он скажет достаточно много по этому предмету, тогда кто-нибудь, кто делает предмет, знаете ли, может извлечь из этого массу пользы. Таковы эксперты.
Это ребята вроде Эйнштейна. Сидел себе и творил чудеса — он делал сплошное делание, которое было сотворено из значимости. Он вычислял, и вычислял, и вычислял, и вычислял, и вычислил все дочиста. Но он побуждал ребят. Эйнштейна пытались понять больше математиков, чем любого другого человека, который когда-либо работал. Шутка здесь в том, что, может быть, в его работе ничего и не содержалось. Есть что-то идиотское в таких словах — вот кто-то приходит себе и рассказывает вам, что скорость света равняется с, и по другому просто не бывает . О чем он говорит? Какой свет? Ладно, я сейчас даже не думаю, что он говорит о длине волны между 3600 ангстрем
Что скажете? Он больше не может двигаться со скоростью с по вот такой замечательной причине: он выходит из призмы с разными скоростями, иначе вы никогда не увидели бы спектра.
Вопрос из зала.
О, да. Но сейчас вы говорите только о длине волны, и вы говорите только об амплитуде длины волны и о вещах такого рода, и вот почему все это встает под другим углом. Нет, я боюсь, что это никак не может быть верно. Это должны быть разные скорости, потому что, если вы когда-нибудь видели солдат во время построения, ребята в наружных рядах движутся быстрее, чем во внутренних. Замечали вы это когда-нибудь? Да, свет, преломляясь и рассеиваясь, когда он проходит сквозь призму, должен подчиниться какому-то закону связанному со скоростью.
Но поскольку все абсолютно слепы к этому факту, поскольку уж Эйнштейн сказал совсем наоборот, не так ли, теперь все придерживаются совершенно сверхъестественной идеи, и вам действительно может быть интересно, что в конечном итоге они отменили свет. Я счел это самым милым их поступком.
Сейчас они выработали представление о том, что свет есть нечто, что производится глазом по отношению к мозгу и больше нигде не существует как действительный факт. Вот что на самом деле вам говорится; вот чему меня пытались обучить. Я думаю, что это чудесная мысль, но если бы малый не прочел учебника психологии прежде, чем написать этот учебник, я был бы еще счастливее. Что-то здесь не так по той замечательной причине, что вибрация — это все же вибрация. Я не знаю, почему вам нужно притягивать сюда психологию. Это влияние Локка
“Будет ли звук…” Декарт
Итак, тетан строит вселенную. Затем, конечно, он может ощущать ее. Вы можете ощущать то, что вы можете построить, и, стало быть, должна бы существовать такая вещь, как свет. Что при этом провозглашать и провозглашать ли вообще — зависит от того, как вы на это смотрите и из какой науки о разуме вы смотрите на это. Но может получиться идиотизм, звучащий примерно как вот это: “Итак, свет не существует, потому что не существуете вы. Далее, если бы вы существовали, свет все равно не существовал бы. Потому что, видите ли, если свет действительно проходит через зрачок глаза и возбуждает мозг, порождая различные ощущения, известные как цвет и так далее — но если эти вещи не существуют как действительные факты, тогда, конечно, ничто себя не проявляет за пределами вашего черепа вообще. Ничто не происходит вне вашего черепа.” Вы произносите такие вещи, как “Повар не может есть пирог, который он сам испек”. Вот довод для всеобщей интроверсии. Вы следите за мыслью, не так ли?
Следовательно, если мы начнем спор на тему: “Если дерево падает, то есть ли звук, если никого здесь нет?” — если мы начнем спор такого характера, тогда давайте действительно поспорим и на тему “Может ли повар испечь пирог и съесть его?”
Но вам придется подняться до роли существа в этой вселенной, или тетана. Вам придется распрощаться с приятной идеей “Большого Тетана”.Вы следите? “Большой Тетан” создал свет, и вы можете только познать свет по опыту, и больше вам нечего делать со светом, кроме того, чтобы познавать его по опыту, следовательно, ты есть всеобщее следствие, брат. Смирись”. Поняли, как эти штучки работают?
Ладно, в образовании и так далее вы обнаружите, что безопасно ,прежде всего, двигаться от основной посылки, от основного допущения. И уяснить себе очень четко, от какого именно основного допущения вы движетесь, и не пытаться распространить его на тысячу разных вещей.
В физике допускают сохранение энергии. Ну, пусть они произнесут это четко и ясно, но не давайте им говорить об организации массы. Потому что они только начали с сохранения энергии; им нечего сказать о массе. Но сейчас они пытаются влезть и в массу, заявляя, что масса есть всего лишь пучок энергии. Почему они это делают? Потому что их основное допущение — сохранение энергии. “Энергия не может быть создана или разрушена, никем, и особенно — вами.” Видите, это основное допущение физики. Стало быть, естественно, это энергия.
Нет сохранения пространства, нет сохранения времени и нет сохранения массы. Следовательно, все должно стать энергией, потому что они начали с этого основного допущения. То есть , они сами становятся слепыми к тому, где их предмет сходит с рельс и, следовательно, где ошибка. И он скоро рухнет. В ту секунду, как появится нечто, что не есть энергия и что разрушит основы конечной физики, и вот все, что здесь не так, потому что они начали с ничего, кроме энергии, не так ли? Поэтому они не придут ни к чему, кроме энергии.
Мы в более благополучном положении. Мы начинаем с существа: вы, тетан. Мы можем доказать, что вы, существо, как тетан, существуете. Мы можем доказать это, мы можем вывести вас из вашего черепа, и вы будете стоять без тела. Значит, вы не тело. Это очень просто. Мы не делаем этого слишком часто, и не требуем этого от вас как одного из ваших учебных упражнений, но это бывает и это работает. Хорошо. Итак, мы начинаем с основного строительного блока вселенной: тетана. Теперь мы на вполне прочном основании, но, разумеется, сделав это, мы отказались ото всех предыдущих исходных допущений, с которых начинаются науки.
Сейчас, пытаясь сообщить эту идею далее, мы вступаем в противоречие со всеми существующими мнениями. Мы сталкиваемся со всем, что входило в прежнее образование людей, мы сталкиваемся со всеми их обидами в прошлом, практически со всем, что есть под солнцем, и мы можем поэтому двигаться только в направлении процессинга. Мы не сделаем много в направлении теории и философии вселенной, потому что единственный путь, на котором мы действительно победим — направление процессинга урегулирования и делания чего-то с единицей, потому что единицу нельзя обучить на стадии деградации. Это элементарно. Затем, к несчастью, мы должны знать обо всем, что можно знать, и знать много лучше, чем кто бы то ни было знал это прежде, особенно об образовании, потому что мы не можем никого научить делать это.
Вы взялись за очень суровый предмет. Это очень легкий предмет.
Вы взялись, в сущности, за очень суровый предмет в Саентологии, который был сделан настолько легким, насколько возможно. И мои усилия в последние несколько месяцев обучения, были посвящены тому, чтобы он стал еще легче.
Что ж, в этой лекции я не сказал вам много такого, что можно использовать, но я сказал вам что-то, к чему у вас может возникнуть в определенной степени критическое отношение.
Давайте признаем, что вся школьная система страны дает неверное образование всей молодежи этой страны, со злостной преднамеренностью. Они могут дойти до уровня, когда они не смогут получать сведения. Вот они на войне, и враг посылает им депешу: “Мы собираемся напасть завтра утром”, но они не могут получить сведения. Им сказали это четко и ясно, а они все в постелях, и будут расстреляны, взорваны, растерзаны, и это конец страны. Это доводится до абсурда, до неспособности наблюдать что-либо, неспособности воспринимать что-либо, неспособности понимать что-либо, иметь АРО с чем-либо, что мне кажется разновидностью ситуации “смерть тетана”.
Поэтому мне кажется, что есть много общего между неверным образованием и аберраций. А также мне кажется, что нам предстоит много работы в области деаберрирования людей на нижних уровнях. Я дам вам пример, прямо с ходу: “Расскажите мне…” — это не будет повторяющимся процессом, но — “расскажите мне хоть немного о том, чего вы не поняли в этой жизни”. И затем заставите малого пойти и прояснить это. Я думаю, вы получите одно из самых интересных возрождений. Я думаю, многие личные проблемы индивидуума лопнут, как мыльные пузыри.
Но сейчас, именно в этом, новом предмете обучения, изучении предмета обучения, приходится идти вперед по совершенно новому пути распутывания узлов нижнего уровня и терапевтических ходов нижнего уровня, которые выглядят очень многообещающими.
Но что меня больше всего интересует — это вы, люди, обучающиеся Саентологии, желающие узнать что-то об этом предмете. Я заинтересован в вашем образовании именно сейчас, такими, как вы существуете, и я стараюсь сделать это настолько легким, насколько возможно, и научить вас чему-нибудь в этой области.
Спасибо вам большое.