Спасибо большое.
Что ж, мы подошли к последней лекции конгресса этого года. И обычно мы говорим что-то о будущем, мы осуждаем прошлое и подвергаем «не-есть-ности» настоящее. Обычно мы говорим от чистого сердца.
На этой лекции я собираюсь пройтись по вашему кейсу вдоль и поперек. Мне жаль, что я вынужден так поступать. Дела у вас шли неплохо. Вы жили себе помаленьку. Вы были счастливы, пока не пришел я. Вы знали, все, что вам нужно делать, — это быть все более и более безответственными, и дело в шляпе. Я знаю.
О, я слишком суров с вами.
Вполне может оказаться, что среди тех, кто занимается Саентологией и Дианетикой, вы обнаружите десять тысяч лучших людей Земли. Если вы этому не верите и вы не профессиональный одитор… если вы этому не верите, просто попробуйте как-нибудь профессионально позаниматься одитингом и просто начните наугад брать людей с улицы или из больничных палат и так далее, и начните их одитировать. И вы обнаружите — вы обнаружите, что входите в десять тысяч лучших людей Земли.
Так вот, я говорю так не для того, чтобы вы зазнались. Это правда. Это правда. У вас хватило мозгов, чтобы знать о том, что вы не знаете, точно так же как у меня хватило здравого смысла, чтобы знать, что мне нужно было очень многое вспомнить и очень многое расставить по местам, чтобы получить хоть что-нибудь, поскольку большая часть информации канула в Лету. И мы знали, что мы не знаем, и благодаря этому мы были самыми умными людьми на Земле. Большинство остальных людей думали, что они знают, а это верх невежества. Самый невежественный человек на свете знает, что он знает все, что только можно знать, обо всем на свете. Когда он настолько невежественен, что ж, он настолько невежественен.
Люди называли это «священным сомнением». Священное сомнение было обязательным атрибутом гения. А затем, по-моему, какой-то культ… Я забыл, какой культ. Согласно какому-то культу, вам нужно было просто сидеть сложа руки, а все знание принадлежало кому-то другому, только вы никогда не могли с ним поговорить.
Когда вы не можете сделать с народом ничего другого, когда вам не удается дать ему какую бы то ни было информацию, когда не удается оказать ему какую бы то ни было помощь, когда вам никоим образом не удается избавить его ни от каких напастей, если вы не принимаете на себя никакой ответственности вообще, вы всегда можете придумать культ того или иного божества. Циничное утверждение, не правда ли?И тем не менее оно не цинично, оно вполне обоснованно. Нет ничего, чем вы могли бы обесценить себя больше, чем приписыванием полной ответственности не себе, а другому божеству. Вы понимаете, что это так, а?
Вы всегда могли испытать эмоциональный подъем, передав всю ответственность во вселенной Зокку или… или Кроносу, или титану — или Бэттену, Бартону, Дерстину и Осборну. Это всегда сопровождается некоторым эмоциональным подъемом. Вы могли добиться изменений.
Вот какой-то человек живет себе помаленьку, и однажды он… понимаете, в жизни нет никаких эмоций, и он как бы умер, и дела, знаете ли, у него идут неважно. Жизнь похожа на кружку выдохшегося пива или на нестиранную портянку. И кто-нибудь мог подойти и сказать: «Покайтесь, покайтесь» — или что-то в этом роде, и вдруг вы могли переложить всю ответственность за все на свете на кого-то другого, находящегося где-то в другом месте, и за этим следовала — фью-у-у! -радость безумия или что-то в этом роде, но вы действительно получили бы тот или иной эмоциональный бах, эмоциональный бум, эмоциональный вж-ж-и-и-их. Конечно, происходил такой вот подъем, и затем фьюу-у-у-у-у-у-бх-х. Но тем не менее что-то происходило. Человек знал, что что-то произошло. Происходило что-то связанное с эмоциями. Это был эмоциональный опыт — внезапно упасть на колени перед местным разъездным проповедником со словами: «Услышал я Слово Господне», понимаете?
А знание воспринималось как нечто холодное и бесстрастное. Но свою холодную бесстрастность знание получило от кучки безответственных ученых, которые, узнавая что-то, не доводили дело до конца. Только что за кулисами мы говорили об Эйнштейне и Ферми. А-а-а, кому-то достанется еще тот кейс! Понимаете, это настоящие кейсы, потому что они не взяли на себя ответственность за дальнейшие разработки. Понимаете? Создали что-то, а затем дали кому-то еще конфронтировать это. Только никто не мог конфронтировать то, что они разработали. Никто не мог конфронтировать пламя ядерного взрыва, бушующее в городе, полном женщин и детей.
И конечно, как я уже рассказывал вам на другом конгрессе, тот парень, который сбросил атомную бомбу на Хиросиму, сейчас лежит в психиатрической больнице в Техасе, в полной уверенности, что за ним охотятся японцы. Ведь он сошел с ума. Он не мог конфронтировать такой большой оверт, и, конечно, у единственной существовавшей службы помощи в области разума не хватило ума провести ему процесс в отношении ответственности за содеянное. Мы могли бы запросто выручить его из беды. Но когда дело доходит до столь большого оверта, то я буду первым, кто зевнет и скажет: «Чего ради? Чего ради делать что-то для этого парня?» Вы знаете, это просто слишком большой оверт, чтобы я стал утруждать себя, пытаясь помочь кому бы то ни было оправиться от этого.
Но на самом деле здесь я допускаю ошибку, потому что он, вероятно, и есть тот человек, который удерживает на месте весь этот невероятный атомный трах-тарарах, понимаете? Он совершил величайший оверт, а значит, если вы посмотрите на его линию судьбы, то увидите полный кавардак. И вероятно, кому-то следовало бы все это вычистить.
Но я слишком часто отвечал за правосудие и общественное благополучие в слишком многих местах… о, это высказывание не делает мне чести, что ж, как бы то ни было… слишком часто, и поэтому у меня не мог не выработаться своего рода инстинкт в отношении подобных вещей, понимаете? Я вижу человека, который приходит с бластером и отстреливает голову ребенку, знаете ли, просто так, ради забавы, и почему-то у меня не возникает в ту же секунду желание подойти и утешить его. Просто вот как-то не возникает.
Я знаю, что это из-за того, что у меня есть какой-то изъян. Возможно, это мой заученный образец поведения. У меня возникает совершенно противоположное желание, понимаете, взять бластер и испепелить его голову — медленно! Так вот, это, конечно же, раздражительно-ответный механизм, но примерно так это и происходило. Но это дрянная штука… это плохая штука — механизм наказания. Хотя, если у вас нет ничего другого, то это лучше, чем ничего. Но в действительности это ухудшает ситуацию, поскольку, наказывая человека, мы выводим из-под контроля — из-под контроля самого человека — то, за что его наказывают, и поэтому наказание способствует тому, что он будет продолжать совершать это преступление.
Все наказания способствуют тому, что преступления приобретают статус постоянно совершаемого действия. Вы достаточно сильно наказываете человека за что-то, и дело сделано: он совершит это снова. Вы уменьшили его способность контролировать это. Если вы посадили человека в тюрьму за угон машины, то не удивляйтесь тому, что, когда он выйдет на свободу, в ближайшие сорок восемь часов он может пойти и угнать машину. Он знает, что он не может висхолдировать — он не может удержать себя от того, чтобы угонять машины. Так что он идет и угоняет машину. Понятно? Он знает свою область отсутствия ответственности, так что это — его область отсутствия ответственности. Наказание указало ему на нее.
Вместо того чтобы помочь ему восстановить свою область ответственности и взять на себя… помочь взять на себя ответственность, люди, отвечавшие за законность и правопорядок, правосудие, люди, которые должны быть совестью общества и так далее, в действительности делали невозможным для этого человека восстановление и реабилитацию.
Но вот этот фактор. Вы видите, как кто-то отстреливает чью-то… отстреливает из бластера голову ребенку, и у вас просто не возникает в ту же секунду желание пойти и помочь этому человеку решить свои проблемы. Это просто слишком уж большой оверт. Понимаете, о чем я говорю?
Что ж, у нас не возникает такого желания потому, что нам не так легко конфронтировать такие большие оверты. Понимаете? Я хочу сказать, что это просто неконфронт с нашей стороны.
Поэтому я буду говорить о вашем кейсе.
Если человек не может конфронтировать совершенный им оверт, то это, конечно же, должно начать совершаться «на автомате». Поэтому человек совершит этот оверт еще раз! И затем, совершая его еще раз, он не может его конфронтировать — вдвойне не может его конфронтировать, понимаете, — поэтому он совершит его еще раз. И теперь он совершил его три раза, понимаете, и он не конфронтировал никакой части этого, так что он, конечно же, совершит это в четвертый раз.
И вот мы получаем весь механизм драматизации, который описан в книгах «Первоначальные тезисы», «Дианетика: современная наука душевного здоровья» и в последующих материалах.
Будучи неспособным конфронтировать оверт, человек ни под каким соусом не берет ответственность за него, он даже не может увидеть, что это оверт; так что оверт становится действием, совершаемым «на автомате», поскольку человек его действительно совершил. А значит, это действие должно совершаться чем-то еще, и человек создает фальшивую личность, которая впоследствии делает разные вещи, потому что он этого конфронтировать не может, понимаете? Не может взять ответственность за это. Следовательно, драматизация может повториться.
А значит, болезнь, возникнув однажды, может возвращаться к человеку снова, и снова, и снова, и снова. Он не мог конфронтировать эту болезнь в первый раз, поэтому-то он ею и заболел. Так что, болея ею, он не мог быть ответственным за это, поэтому он заболел ей опять. И вот перед нами повторяющийся характер заболеваний.
У людей, кстати, не так уж много болезней. У отдельно взятого человека есть лишь небольшой набор заболеваний, и они, по сути, представляют собой то, что он не мог конфронтировать. Но что он не мог конфронтировать в самом начале? Он, вероятно, не мог конфронтировать то, что вызвал болезнь у кого-то другого. И будучи неспособным конфронтировать ее у кого-то другого, поступил так по отношению к кому-то другому еще раз — и еще один оверт, и еще один оверт, и еще один оверт. И продолжал наблюдать, как это происходит, и что он сделал? Он удержал себя от совершения этого, вызвав эту болезнь у себя самого. И это была его последняя попытка удержать себя от совершения этого. Примерно так это происходило. И есть небольшой набор такого рода вещей, а кто-то, занимаясь медициной, придумывает 8762 названия на квадратный сантиметр для всех этих разнообразных заболеваний и дает им звучные латинские бессмысленные названия, а они все сводятся к оверту. Вот и все.
Так вот, жертвой может быть кто угодно. Вы. Вы. Вы. Вы можете быть жертвой. На самом деле я довольно много сделал в этой области. Я, бывает, провожу кому-нибудь или даже позволяю, чтобы мне проводили какой-нибудь совершенно противоположный процесс. Мне нужно было узнать, располагаем ли мы окончательным вариантом этого процесса, и я сам в действительности не смог бы конфронтировать это — вот так вот взять и провести человека через все страдания, которые он испытывает будучи жертвой. Знаете, просто одитировать человека как жертву. Не «Какую жертву вы можете конфронтировать?», понимаете, или «Где бы вы могли общаться с жертвой?» — или что-то в этом роде, а просто «Будьте жертвой», понимаете? Естественно, это вызвало бы включение практически каждого сохранившегося у человека факсимиле, каждого несчастного случая, каждого ожога, каждого случая, когда человека поджарили, когда его прихлопнули, — и всего остального на полном траке, понимаете? Просто «Будьте жертвой». «Какого рода жертвой вы могли бы быть?», понимаете, что-то вроде этого.
Я отдал себя в руки одитора и предоставил ему полную свободу действий, и я сказал: «Ладно, проходите это. Посмотрим, что случится со мной». И я получил в отношении этого субъективную реальность, и вы, слушая меня, получаете информацию из первых рук.
Ну и что? Ну и что с того? Ну, были вы сожжены, ну и что? Ну, вы бросили свой мокап в атомный котел, ну и что? Ну, порезали вас на ремни, ну, расщепили вам ногти, ну, заплели вам зубы в косички. Ну и что? Кого это волнует? Вы могли это сделать. Вы могли подвергнуться этому, потому что вы, собственно говоря, могли… вы переносили это, и это легко. Перенести что-то — это просто пустяк. Вы можете перенести все, что угодно.
Вам нужно быть порядочным хитрецом, для того чтобы рассчитать все таким образом, чтобы вы смогли испытывать вагон и маленькую тележку боли и притворяться, что вы ее не создаете. О, вам нужно быть довольно хитрым, чтобы сделать что-то в этом роде. Конечно, как я говорил здесь раньше, нет никакого толку говорить человеку со сломанной ногой, что он сам был причиной этого. Он это нисколько не оценит. Но что интересно, вы можете перенести перелом ноги и все его последствия. И это больно, ну и что? Это происходит с вами, так что все в порядке.
Все в порядке, если это просто происходит с вами. То, чего вы не хотите, — это чтобы что-то подобное произошло с другим. Так вот, это непросто вынести, и именно поэтому «быть жертвой» не работает в процессинге. Потому что преклир может протащиться сквозь любое количество подобранных самым замечательным образом факсимиле боли, страданий и всего остального. Он просто может пройти через все. Он будет лежать на кушетке в сессии дианетического одитинга, и он будет проходить то, и он будет проходить это, и он будет говорить: «а они отрубили мне голову, и сделали мне то, и сделали мне это, и заплели мне зубы в косички…» И он проходит это, и, конечно, его состояние улучшается, потому что вы устраняете некоторые основные факсимиле, и так далее. Это легкий процесс. Это легкий процесс.
Вам должно быть очевидно, что это легкий процесс, потому что это первый процесс, который у нас появился, не так ли? Первый процесс, который был действенным и имел широкое применение, — это процесс «быть жертвой». Понимаете:
«Что было сделано вам?» Вся Книга Один посвящена этому, так это, очевидно, должно быть… Всякий может это перенести, поскольку всякий мог это проходить, понимаете? Но конфронтировать то, что вы совершаете это, конфронтировать то, как это происходит с кем-то другим, конфронтировать, как кто-то другой мучается по вашей вине, — это было просто немного чересчур.
Поэтому, когда мы говорим об ответственности или о том, чтобы быть причиной, люди обычно уходят от нас целыми толпами. В этот раз такого не будет. Число наших сторонников и так уже поубавилось.
Но понимаете, мы просим этих людей пережить что-то, и они могут пережить это, как пить дать. Я просто… именно поэтому я ходил по траку взад-вперед и так далее. И я обнаружил, что это просто пара пустяков, понимаете? Это просто раз плюнуть. Это самое легкое, что может быть. И наконец мой одитор вернул меня в настоящее время, после того как я откопал ряд факсимиле, о которых я забыл, что они есть у меня на полном траке, — факсимиле потерянной идентности и все такое, — понимаете, и вот я в настоящем времени. Ха-ха! Ну и что? Конечно, я думал, что мое дело в шляпе, поскольку у меня не так уж много факсимиле или… если они вообще есть в этой последней жизни. И я просто думал, что я, должно быть, скрываю некоторые из них, связанные с тем, что я не хотел переносить. Нет, дело было вовсе не в этом. Единственные факсимиле, которые я по-прежнему таскал с собой, — это те, в которых было что-то такое, что я не хотел бы видеть происходящим с другими людьми. Понимаете?
Так вот, когда вы находитесь здесь и видите, как что-то происходит там, это тяжело. Но когда вы находитесь здесь и видите, как что-то происходит там, и знаете, что вы сделали это и что вы являетесь причиной этого, тогда единственным выходом из этой ситуации будет уменьшить оверт: «Он не был… он все равно был никудышным человеком». Или: «Ну, я не отвечаю за то, что я делаю. Понимаете, я просто делаю это время от времени. Знаете, вижу, стоит там кто-то, и я просто беру бластер и стреляю ему в живот, понимаете? Я хочу сказать… Я просто делаю такого рода вещи».
У вас будут такие, кто будет признаваться в совершении овертов очень бойко. Знаете, они будут говорить: «О, я сделал это, и я сделал то, и я сделал это, и я утаил то и так далее, и я сделал это и еще вот это и так далее, и вот они, все мои оверты, и — ура!» Ура. Боже мой, все самое трудное у него еще впереди. Он должен найти одну часть этого, за которую он может взять ответственность, — одну крохотную часть, за которую он действительно может быть ответственным. И тогда он начнет избавляться от своих овертов.
По всей видимости, некоторые люди вообще не одитируются, они просто хвастаются.
Но жертвой может быть кто угодно. Это для лентяев. Это для лентяев.
Быть причиной и быть в состоянии конфронтировать оверты, которые ты совершил против кого-то другого и которые ты не ощущаешь на собственной шкуре, — вот что трудно.
Так вот, в том случае, когда человек был самоубийцей, он смотрит на ту жизнь, в которой он покончил с собой, как если бы она была чем-то совершенно отдельным, и сейчас он, казалось бы, находится вне этой жизни, но ему очень трудно посмотреть назад и понять, что он совершил самоубийство. Поэтому он пытается интериоризироваться в ту жизнь, понимаете, потому что быть жертвой легко, а находиться в настоящем времени и смотреть назад на тот оверт — трудно. Так что в этом состоит механизм того, что происходит, когда трак перепутывается и когда человек скатывается назад по траку и принимает те идентности, которым он навредил или с которыми поступил несправедливо. Именно так человек идет назад по прошлому траку и застревает. И выход из этого положения заключается в том, чтобы просто взять ответственность (процесс более высокого уровня) за оверты, совершенные вами в то время, или в том, чтобы быть способным их конфронтировать (процесс более низкого уровня). И конечно, вы начинаете вылетать из инцидентов с полного трака, как пробка из бутылки. Быть застрявшим на траке легко. Трудно быть в настоящем времени, и знать все, и помнить все те места, где вы были. Поскольку вам придется как бы конфронтировать то, что находится позади вас, понимаете? Вы должны быть готовы нести ответственность за то, что вы были таким болваном. И между нами говоря, вы были болваном.
Я знаю, что вы должны были быть болванами, поскольку, когда я оглядываюсь и смотрю на некоторые из тех глупостей, которые я когда-то совершил, я говорю: «Боже! Фью-у-у!» Я не намереваюсь никого превзойти в создании, но…
Не так давно я рассматривал политическую ситуацию — здесь, на Земле, — и я должен был сесть и бесстрастно проанализировать все мои решения, касающиеся принятия одного сиюминутного решения, и каковы были их последствия, и каким образом кто-либо мог быть таким глупым, понимаете? Как кто-либо мог быть таким глупым, чтобы принять одно за другим все эти решения, результатом которых был такой бардак. Никто. Политика? Это нельзя назвать политикой, скорее это была та разновидность дипломатии, которая была в ходу перед первой мировой войной. И тем не менее, скажу вам, у меня хватило смелости посмотреть на решения, связанные с этой маленькой, ничтожной, пустяковой политической ситуацией, понимаете, все это плохо кончилось. Понимаете? Посмотреть, не говоря себе: «Ну, тогда я болел». Не говоря: «Ну, понимаете, так уж оно получилось; тогда мало что было известно о политике», или: «Я принял эти решения, потому что моя разведка в то время работала очень плохо, и, в сущности, все это было основано на ряде писем от моего брата, который, конечно же, как я узнал позже, был идиотом».
Для того чтобы быть способным бесстрастно смотреть на то, что вы сделали, и при этом не написать восемнадцать британских энциклопедий в свое оправдание, вы должны спокойно, без эмоций выполнить феноменальное количество расчетов. Тут требуется такая выдержка, что ее едва ли можно описать словами. Вы по уши погрязли, понимаете, по уши погрязли в безответственности, безответственности, безответственности, безответственности. «Ну, причина, по которой они форсировали реку в этом месте и попали под ружейный огонь, заключалась в следующем: в ту ночь был туман, а наш начальник военной полиции в лагере не очень хорошо справлялся со своими обязанностями, понимаете? И он не схватил кое-кого из шпионов, шнырявших по окрестностям, так что они получили разведданные. А мы ничего не знали о том, что у них были разведданные про то, что мы собираемся форсировать реку в этом месте…» Вся эта чепуха, вся эта бессмыслица, все эти глупые оправдания, оправдания, оправдания, «они виноваты, они виноваты, они виноваты, они виноваты, они виноваты, я жертва, я жертва, я жертва, я жертва». Вам это понятно? Они виноваты — я жертва. Понимаете? Одно утверждение тождественно другому: они виноваты — я жертва. «Я об этом не знал, я был ни в чем не виноват. Я сидел себе в своей палатке, а по нам открыли ружейный огонь и всех перестреляли. И если бы я знал об этом заранее, то я, конечно…» Кто просил его разбивать лагерь в этом месте?
Вы ни в коем случае… вы не должны затыкать рот преклиру, когда он это говорит, потому что этого становится все меньше и меньше, и наконец он берет быка за рога и говорит: «Ну, мне только что пришло в голову, что, когда я отдавал приказ, мне как бы в некотором роде показалось, что это было очень плохое место для лагеря. И постойте-ка. О, о, да, о, о, да, да. Я припоминаю, что за день до этого я был очень зол на армию. Да. И я вроде как пожелал, чтобы я больше не имел к ней никакого отношения. Так вот, какое, по-вашему, это имело отношение к тому, что я выбрал это место для лагеря?»
И только тогда преклир начинает наверстывать упущенное. Только в этот момент он начинает наверстывать упущенное. И он говорит: «Я сделал это». Но он знает, что он сделал это, и он был готов принять любые последствия того, что он это сделал, и он мог признать, что был причиной этого, что и является определением ответственности. Человек мог действительно признать, что был причиной этого.
Признать не то, что он был причиной чего-то вымышленного, а действительно признать, что он был причиной того, что произошло. И именно благодаря этому разрешаются инциденты и даже целые жизни. И именно благодаря этому вы взламываете кейсы.
Так вот, какой-то человек, который просто говорит: «Что ж, вот он, мой кейс, и я знаю, что несу ответственность за все. Я сделал все это», — запросто, без запинки пересказывает множество деталей в инциденте: «На самом деле я принимал участие в Арденнской операции и командовал там батареей» — или что-то в этом роде… вы сталкиваетесь с кем-нибудь где-то на траке. «Это я не открыл заградительный огонь, и я был причиной того, что все солдаты погибли, вот и все. Ну, этот инцидент очистился. Фуххх! Хорошо. А теперь давайте займемся чем-нибудь поважнее».
В этот момент вам, одитору, самое время выяснить, за что именно он может быть ответственным в этой истории с батареей. Может оказаться, что весь этот чертов инцидент — вымысел. Человек настолько безответственен, что он даже не рассказывает вам о том инциденте, который действительно произошел. И вы начинаете копаться в этом, и вы обнаруживаете, что это вообще была не Арде́́ннская операция! Он говорит о первой битве на Марне. Это даже было в другой жизни. Вот как глубоко он заблуждается. И боже мой, когда вы наткнетесь на подлинный инцидент, человек будет говорить, что не имеет к этому никакого отношения. Неважно, насколько бойким он был до этого, он будет говорить, что он не имеет никакого отношения к подлинному инциденту.
Так вот, человек начинает говорить, и дальше происходит что-то вроде этого. Он говорит: «Я ничего не знаю… В самом деле, я ничего не знаю о… о какой-либо связи с промышленностью. Я никогда… никогда не был особо связан с промышленным производством и так далее. Мм… однако я кое-что знаю о «Юнайтед стейтс стил» и об основных направлениях их деятельности и так далее. Первый президент этой компании был парень что надо».
Вы спрашиваете:
И стрелка Е-метра начинает биться об ограничитель, и этот преклир очень бойко говорит обо всем этом, понимаете? Он дает вам исчерпывающую информацию о «Юнайтед стейтс стил» и о первом президенте «Юнайтед стейтс стил» и… вот и все. Понимаете? И стрелка ходит туда-сюда. И вы спрашиваете:
И он говорит, говорит, говорит, говорит, говорит, понимаете? Вы спрашиваете:
То, что вы обнаружили, — это очень необычный изолированный фрагмент какого-то непостоянного знания, которое не имеет никакого отношения к делу. Это торчащий хвостик. Это дает одитору шанс на удачу. Понимаете? Информация, находящаяся не там, где она должна быть.
Так вот, здесь есть два варианта того, как это может происходить. Человек не знает ничего ни о каких корпорациях, где бы они ни были, и, по его словам, он не имеет ни малейшего отношения к чему-либо, что хоть как-то похоже на «Юнайтед стейтс стил». Это просто полное отключение осознания данной области, понимаете? Человек прекрасно образован. Он знает обо всем, что происходило. Он изучал историю в старших классах и в колледже, и он знает об истории все, только он, похоже, ни черта не знает о Ренессансе. «Какой Ренессанс? О, он имеет в виду Реформацию». — «Нет, Ренессанс». — «Ну что с этим Ренессансом? Что… Ренессанс. Что такое Ренессанс?» –
«Ну, Ренессанс — это был период в итальянской истории между средними веками и современностью… Это… это период!» Да, но где? Кто? Что? Преклир просто глуп, понимаете? Просто понятия не имеет о Ренессансе. А теперь послушайте, о Ренессансе знает любой. Но этот преклир — нет.
Это анализ кейса путем поиска и нахождения необъяснимого. У преклира будет что-то не так с его состоянием знания в том, что касается этой области, а это означает, что что-то не так с его ответственностью за эту область. И вы ищете что-нибудь странное в его состоянии знания. Слишком много, слишком мало, полное отсутствие или что-то в этом роде, но это именно что-то странное в его состоянии знания в отношении данной области. Есть просто какая-то нелепость в его «состоянии знания» (в кавычках).
Мальчик в пятилетнем возрасте умел играть на скрипке. Боже мой, как он умел играть на скрипке! В двенадцать лет он внезапно выдохся и больше не мог играть на скрипке. Кем он был? Очевидно, что это жизнь, в которой он потерпел неудачу. Там что-то где-то не так. Есть фрагмент знания… вы знаете об этом кейсе что-то такое, что ни с чем никак не вяжется. Следовательно, вам нужно знать кейсы, вам нужно смотреть в оба, когда вы имеете дело с кейсами, вам нужно знакомиться с кейсами, вам нужно изучать их очень внимательно, и никакая система, которую я вам дам, никогда не сможет полностью взломать кейс — понимаете? — если вы не добавите к ней свой здравый смысл.
К счастью, пробелы в вашем знании не совпадают с пробелами в знании вашего преклира. Если вы следуете всему тому, что говорит преклир, если вы руководствуетесь в сессии лишь этим и если это все, что как-то влияет на ход сессии… он говорит, что надо пройти то, надо пройти это, он говорит… О, бросьте это! Зачем тратить свое время зря? Зачем тратить свое время зря? То, что с ним не в порядке, было подтверждено далеко не один раз. О да, он назовет вам кое-что из того, что с ним не в порядке, — достаточно много, для того чтобы его состояние слегка улучшилось, но он в действительности никогда не затрагивает…
Вы знаете, что сегодня я одитировал до пяти часов утра? Нарушал Кодекс одитора на всю катушку. Взломал кейс, буквально расколол его пополам. Меня это заинтересовало с такой страшной силой, что я просто продолжал одитировать. На самом деле я одитировал не так уж долго. Это просто была одна из этих штучек, знаете? Просто эта изумительная бойкость овладела кейсом, и вам просто никогда в жизни не попадалась такая бойкость. И тут этому кейсу пришел конец. Бум! Только этот человек знает, что кейсу пришел конец. Кстати сказать, конец кейсу приходит только в том случае, если преклир знает об этом.
Но взгляните на это. Здесь был кусочек знания, который торчал наружу. Понимаете, здесь было какое-то знание, которое было не там, где оно должно было быть. Или человек не знал об этой области ничего, или он знал об этой области все, но просто не мог взять никакой ответственности за нее. Вам это понятно?
Есть только одна формулировка этого: когда вы хотите разрешить кейс, то вы смотрите — что-то не так с состоянием знания этого кейса, и вы исследуете это с помощью Е-метра. Что-то не в порядке с состоянием знания этого кейса. Человек знает о чем-то слишком много или знает слишком мало, и тогда беритесь за это и смотрите, куда это вас приведет, исследуйте это и следите за тонармом.
Вдруг вы начинаете исследовать такую тему, как летчики. Летчики: всякий раз, когда вы затрагиваете такую тему, как летчики, тонарм поднимается. Вы затрагиваете что-то другое — и напряжение спадает. Вы затрагиваете летчиков, тонарм поднимается высоко, и вы можете провести двустороннее общение на другие темы и снять напряжение. Перед вами что-то, связанное с летчиками, не так ли?
Так вот, вы обнаруживаете, что есть… если кроме того у преклира что-то не так с состоянием знания в том, что касается летчиков, дело в шляпе. Либо: «Летчики? Что такое летчик? О, я ничего не знаю о летчиках».
Да, ну и чушь. Ни одного из этих званий в ВВС Великобритании нет. Вам понятно?
Так что вам нужно быть начеку, чтобы поймать преклира на слове.
Так вот, существуют два трюка, о которых я могу вам рассказать и которые вам невероятно помогут. Я также… уже говорил вам о повторяющейся идентности. Знаете, механизм Красной Кометы, Серебряной Молнии. Самое большое безумие, с которым вы только можете столкнуться. Вы начинаете соревноваться сами с собой, понимаете?
И вы обнаружите, что та цель, которую ставит перед собой преклир, — то, что он действительно хочет делать, — это то, что он уже делал, и если вы исследуете цели преклира в этой жизни, начиная с детства — все, что он хотел делать, — вплоть до настоящего времени, где-то на этом пути вы найдете ключевую жизнь, в которой он застрял и которую он не может конфронтировать. Поскольку он все еще пытается быть тем, кем он был, но он не осмеливается быть тем, кем он был. Так вот, это — ассесмент кейса с помощью целей. Найдите все идентности, которыми он хотел быть за всю свою жизнь, а затем просто разложите там все по полочкам с помощью Е-метра. И где-то вы найдете самого преклира.
Еще одной путеводной нитью — что очень интересно — является то, что последние две или три жизни — это настоящая бомба. И если вы можете полностью разрешить кейс и провести его по дороге к ОТ, работая только с текущей жизнью, это означает, что вы как одитор чего-то избегаете.
Жизнь, непосредственно предшествующая этой, обычно намного более важна для разрешения кейса, чем текущая жизнь. И если с ней что-то не в порядке, человек постоянно будет чувствовать, что у него едет крыша. Что-то пошло не так. И дело именно в этой последней жизни, потому что это та жизнь, которую он висхолдирует по всем динамикам. Подумайте об этом. Он висхолдирует ее даже по первой динамике. Это висхолд, который охватывает все динамики до единой. И чтобы что-нибудь об этом узнать, вам нужно добиться, чтобы у преклира было большее знание.
И если работа с кейсом не идет как по маслу — просто дрррррррр, — то в большинстве случаев вы обнаружите, что что-то не так в последних двух или трех жизнях — там что-то действительно не так, там есть что-то поистине нелепое. И не беспокойтесь о том, какие невероятные истории вы в конце концов вытащите наружу. В итоге вы обнаружите ту, что надо. Но вам будут попадаться кое-какие интересные невероятные истории. Например, что человек вообще не родился в его нынешней семье, а подобрал тело во время операции по удалению гланд в возрасте семи лет. И все остальное, что там есть, — это просто чистой воды оправдание. Это оверт против собственной идентности. Такие нелепые вещи происходят. Это не логичная вселенная. Это просто созданная вселенная.
Так вот, это хорошая путеводная нить, и этим стоит заняться. Понимаете, просто устанавливаете, где в точности находится этот человек.
Вы спрашиваете:
Понимаете, это человек, который ничего не знает ни о Саентологии, ни о прошлых жизнях — ничего такого. К черту этот одитинг понарошку в отношении его висхолдов!
На днях я взял человека, который… он занимался изготовлением приборов. Он пришел, и я хотел показать ему, как работает Е-метр, чтобы он мог сделать для нас кое-какую работу, связанную с Е-метрами. Поэтому я просто усадил его и провел… я взял инцидент с трака, и я выяснил, что это произошло около трех миллиардов лет назад и точно определил его положение во времени — получил точное время. Он очень смутно… он ничего об этом не знал. Я провел ему процесс по ответственности в отношении этого инцидента. Провел процесс по ответственности в отношении этого инцидента — несколько команд. И вдруг та картинка, которая у него была всю жизнь, — как он выглядывает из окна — изменилась, перевернулась, у него возникло удивительно яркое ощущение того, что он вскакивает с места, бежит, прыгает в машину и скрывается за холмом. И у него возникло удивительно яркое ощущение того, что он движется, и конечно, как только он скрылся за холмом, на город начали падать атомные бомбы. Он должен был подать сигнал тревоги и, по всей видимости, не сделал этого достаточно быстро.
Я просто провел ему формальную сессию, понимаете? Просто… знаете: «Это сессия, цели на сессию, на что вы смотрите?» Понимаете? Никакой «понарошкиной» болтовни: «Это Саентология, тра-ля-ля-ля-ля», понимаете? Следовал точно по наезженной колее: «Так, на что вы смотрите? Хорошо, прекрасно. Так вот, за какую часть того, на что вы смотрите, вы могли бы быть ответственны? Вот что я буду вам проводить. Вот что я буду вам проводить». Я использовал это как команду формального одитинга. «Теперь давайте определим, где это находится во времени» — это я сделал в первую очередь. «Определите положение этого во времени. Сколько лет назад?»
«Сто тысяч лет? Эй, постойте. Ха-ха-ха». Понимаете, вы могли бы подумать, что у него будет такая реакция. Нет, нет. О нет, нет. Он сказал: «У меня нет никакой реальности по этому поводу. Откуда мне знать, как давно это было». И я просто продолжил определять положение инцидента во времени — безо всякой помощи со стороны преклира, используя только Е-метр. Когда я встретил его в следующий раз, его глаза были где-то в три раза больше. Он всегда ходил вот так вот, понимаете. Я провел ему двадцатиминутную сессию, чтобы продемонстрировать его партнеру применение Е-метра, и сделал его другим человеком.
Это, кстати, способ работы с застывшей картинкой. И то же самое можно сказать про «черный кейс». Теперь его песенка спета. Я только что выпустил бюллетень, в котором дается более подробная информация на эту тему. Я просто упоминаю об этом между делом. Все, что вам нужно делать, — это выяснить, на что смотрит преклир, и провести ему процесс по ответственности в отношении этого, и он перестанет быть «черным кейсом». У него появятся картинки. Сейчас я запросто могу вызвать появление картинок у людей. Это была одна из тех вещей, которые останавливали нас в 1950-м году. Это очень просто.
Просто помните: процесс по ответственности за то, на что он смотрит, — и вы получаете картинки. Потому что если он говорит:
И началось, понимаете? Не успеете вы оглянуться, как черное становится чем-то расплывчатым, становится розовым, становится белым… происходит что-то еще — ж-жих, — и вдруг оказывается, что человек смотрит на фонтан.
Подайте еще несколько раз ту же команду, и вы получите что-то еще, и так далее, и вы обнаружите, что он находится где-то в далеком прошлом, черт знает где на траке, понимаете, и что он в чем-то застрял.
Вы не столкнетесь с чем-то поистине плохим, просто продолжайте процесс по ответственности, и человек вернется в настоящее время, и затем оставьте это. Вы получили кейс, у которого теперь всегда будут картинки. Я хочу сказать, что это настолько легко, что мы это упустили, мы все. Ну почему вы не помогли мне с этим? Десять лет. Как бы то ни было…
Так вот, следующий трюк, используемый при ассесменте кейсов, — я называю это трюком, потому что… это разговорное словечко — заключается в том, что вы должны поискать трансвестизм как наиболее распространенную причину аберрации в случае, если кейс действительно трудно одитировать. И когда вы обнаруживаете, что кейс очень трудно одитировать, сразу же ищите трансвестизм.
Трансвестизм. Вы видите, я пользуюсь английским языком Чосера — тем, на котором мы, по-моему, говорим, — а вы его не понимаете. И я использую правильный технический термин, а вы не знаете, что это такое. Это трансвестизм.
Мужчины и женщины меняются одеждой, и в результате вокруг вас ходят мужчины, одетые женщинами, и женщины, одетые мужчинами. Это понятно?
Так вот, что происходит? Тэтан принимает решение, что женщина из него получится хорошая, а мужчина — никудышный, а 50% тел, которые находит себе этот тэтан, в среднем, при первом приближении, будут мужскими телами. И тем не менее этот тэтан знает, что она хорошая женщина. Так вот, перед ней стоит задача: где-то в самом начале жизни или даже до рождения переориентировать это тело, или попытаться его переориентировать, или (если она не может этого сделать) приспособить мужское тело к женской роли. Понимаете? И раньше на траке, когда медосмотры проводили не так часто, сделать это было проще простого. Люди жили всю жизнь как женщины, будучи на самом деле мужчинами — мужским телом, одетым и используемым как женское.
Все смотрят на меня в изумлении и говорят: «Когда это было?» Да-а, кого вы пытаетесь обмануть? Ладно, человек решает, что быть мужчиной соответствует его исходным целям и его исходной личности и так далее, и тем не менее в 50% случаев он находит себе женские тела. Что он будет с ними делать? Просто сломается в этот момент, забудет все, что ему нравится делать, и так далее… и будет целую жизнь женщиной?
Отличительная черта кейсов, которые для вас будут трудным орешком, заключается вот в чем: вы задаете преклиру вопрос (это девушка, понимаете): «Ну хорошо, были ли вы когда-нибудь мужчиной?», а преклир отвечает: «О, никогда. Всегда была женщиной. Мужчиной никогда не была. Всегда была женщиной. Ни единого мужского тела на траке». О, о, вот оно, одитор. Давай-ка поработаем исходя из этого, поскольку 50 процентов этих тел были другого пола. Тэтан участвует в бесплатной лотерее. Теперь даже не украшают детские кроватки голубым и розовым, чтобы вы могли разобраться, кто где. В больницах все сплошь белое. Вы направляете свои чертовы лучи на это тело — и оппа!
Допустим, у вас все просто замечательно. У вас все просто замечательно, когда вы — мужчина. И вы на коне, вы все знаете. Вы во всем разобрались. Вы в той или иной степени умеете владеть оружием этого периода, вы знаете ремесла этого периода, и вы обнаружили у себя довольно-таки неплохие способности управляющего, и вы в достаточной степени овладели всеми этими навыками. И вы настроились на долгий и приятный путь, а затем по той или иной причине вы сваливаетесь с моста, или натыкаетесь на рапиру, или происходит что-то в этом роде, или жена подсыпает вам немного больше толченого стекла, чем обычно, и вы поскальзываетесь на банановой кожуре, или вас застает дождь, — и этому мокапу приходит конец, понимаете?
Что ж, вы полностью готовы к тому, чтобы быть мужчиной, понимаете? И вы оказываетесь в женском теле. Тьфу! Вы говорите: «И что я теперь буду делать? Учиться готовить?!» Что ж, просто подумайте — вы, мужчины, присутствующие здесь сейчас, — просто подумайте: вдруг прямо перед вами встает необходимость выполнять всю эту женскую работу. Знаете, вязать, сбивать масло… Перед вами все эти женские развлечения — ля-ля-ля-ля-ля-ля. Так вот, вы бы постарались сделать с этим что-нибудь, черт побери, не так ли? Вы бы попытались использовать тело как-то по-другому, и вы бы попытались приспособить его к собственным пристрастиям, к собственному заученному образцу поведения, потому что, в конце концов, вы здесь главный, а не тело.
А теперь вы, девушки, просто подумайте об этом, подумайте об этом. У вас все хорошо. Вы умеете готовить. Вы умеете шить. Вы знаете, как с чем надо обращаться. Вы умеете ухаживать за младенцами, заботиться о семье. Вы знаете, как угодить мужчине.
Вы овладели всеми этими навыками. Вы знаете, как вести домашнее хозяйство, и вы знаете другие вещи. Вы получили избирательное право. Все в полном порядке. Все полностью под контролем — и вдруг ни с того ни с сего у вас мужское тело. И что вы будете делать? Учиться играть в бейсбол, стрелять из ружья, идти в армию… А? Как насчет этого? Это было бы потрясение, не так ли?
Что ж, доложу я вам, в прежние времена медосмотры не проводили.
Боже мой, была одна девушка, которая прошла с Великой армией Наполеона почти через все кампании. И удивительным считалось то, что ее в конце концов отправили в отставку — разоблачили и отправили в отставку. Что ж, посмотрите, ее разоблачили. Ее разоблачили. А сколько было таких, которые прожили так всю свою жизнь? Пираты: среди них были Анна Бонни, Мэри Рид. Были люди в… были женщины
– боже мой — во Французском иностранном легионе. И как раз, когда я уезжал из Сассекса, пришел мой знакомый из полиции и вассказал мне как нечто пикантное, что они только что арестовали мужчину, который был чьей-то женой на протяжении восемнадцати лет. И мой знакомый думал, что это что-то необычное! Если нечто не является общеизвестным, это вовсе не означает, что оно не является широко распространенным. Это является широко распространенным. Это встречается на каждом шагу. В особенности в обществах прошлого.
У парня вторая динамика просто в паршивом состоянии. Он совсем потерял голову. Но в конце концов, это всего лишь одна жизнь. Он говорит: «Я могу с этим смириться». Понимаете, она говорит: «Что ж, я это как-нибудь переживу. Но будь я проклята, если я научусь стрелять из ружья. И я не имею ни малейшего представления о строевой подготовке, и я не собираюсь ее изучать». Вы понимаете теперь, в каком она положении? Я хочу сказать, что тэтан расплачивается.
Так вот, вы берете человека, который в значительной степени посвятил себя чему-то, какой-то цели того или иного рода, которая задает общее направление его деятельности, и который выполняет вполне определенную работу, и так он жил на протяжении биллениумов, и он попадает в такую ситуацию и говорит: «Что ж, опять двадцать пять. Опять двадцать пять. Как бы нам это подправить?» Вы это делаете. Вы это делаете. Вы обнаружите, что ваши товарищи по оружию считают вас одним из самых красивых офицеров. Время от времени вы совершенно забываете, кто вы такая, и женитесь на ком-нибудь. Боже мой, как вам это удалось? Что ж, у вас для этого всегда есть камеристка.
По мере развития всех этих событий могут происходить различные казусы, и конечно, они скрыты больше всего, и все это — оверты, и человек не берет за них вообще никакой ответственности. Так что эти странности, конечно же, представляют собой ключевые моменты в кейсе. Я знаю о трех кейсах в окрестностях Вашингтона, работа с которыми прямо сейчас не движется только из-за одного этого факта. Эти люди посвятили себя тому, чтобы быть человеком противоположного пола. Но данное общество забило им голову идеями о том, что этого быть не должно. Понимаете, в наши дни это противозаконно! Очевидно, что закон, каков бы он ни был, очень-очень устал от трансвестизма. Знаете: «Женщины должны быть женщинами, понятно? А мужчины должны быть мужчинами. Понятно? А тэтанов нет».
Поэтому вы рассматриваете кейс с этих точек зрения, и то, о чем я вам только что рассказал, вероятно, поможет вам взломать большинство трудных кейсов, с которыми вы сталкиваетесь: такие факторы, как знаменитая личность или что-нибудь вроде трансвестизма. Ведь мужчина, будучи женщиной, конечно же, полностью скрывает то, что он — мужчина. Это полный висхолд на протяжении целых жизней. И наоборот, полный висхолд — тот факт, что человек — женщина. Понимаете, этот факт представляет собой полный висхолд — и всевозможные казусы такого рода. Потом эти люди приобретают тело нужного пола и несут с собой некоторую часть этого висхолда, и так или иначе у них все перепутывается. И вы можете разбирать кейсы по винтику один за другим, если знаете кое-что из этих вещей. И я хочу видеть, как вы делаете это.
Что ж, по сути, я сообщил вам довольно-таки много данных на этом конгрессе. Я надеюсь, что вы не слишком многое из этого восприняли как осуждение, потому что это преподносится, позвольте мне вас заверить, с большим желанием оказать помощь. Если вы думаете, что я пытался сделать вас виноватыми во всех ваших овертах, вы совершенно правы. Но я никоим образом не пытался использовать это в качестве дисциплинарной меры, чтобы заставить вас быть хорошими. Я хочу, чтобы вы были честными.
Я очень доволен тем, как идут дела. Я сам… я с трудом могу удержаться от того, чтобы одитировать преклиров, поскольку мне определенно не следует одитировать до пяти утра, когда в это же утро у меня начинается очередной день конгресса. Я начал задаваться вопросом: за кого я себя принимаю? Что я — кукла что ли, или что-то еще, или человек, — чтобы продолжать работать в том же духе?!
Как бы то ни было, я надеюсь, что какая-то часть этой информации оказалась интересной. Это так?
И я очень надеюсь, что вы сможете устроить все так, как вы хотите, и направить жизнь в то русло, в которое вы хотите, и что вы сможете взять ее под контроль и добиться того, чтобы она текла именно так, как вы того хотите. И я знаю, что вы можете это сделать.
Я очень счастлив, что вы приехали на этот конгресс. Для меня это был один из тех конгрессов, которые принесли мне наибольшее удовлетворение. Это просто моя точка зрения. Я надеюсь, что в какой-то степени и ваша.