Большое спасибо.
У нас в Саентологии есть большой объем материалов, по которым мне следует сделать очень быстрый обзор. И название сегодняшней лекции — «Современная битва за Англию», и это не битва полевого одитора за то, чтобы получить преклиров, и не битва МАСХ за то, чтобы лучше организоваться.
Нет, современная битва за Англию стала реальностью тогда, во время настоящей битвы за Англию в сороковых годах. Это действительно так. Позвольте мне объяснить вам почему. Позвольте рассказать вам, что происходит. Сейчас идет очень большая игра. Происходит множество событий. Мы приглашаем к сотрудничеству очень многих людей, и огромное количество людей уклоняются от сотрудничества, и возникает все это движение, и вся эта хаотичность, а через некоторое время она прекращается. И что же происходит? Сегодняшняя битва за Англию связана с тем, что нужно расчистить завалы — не на улицах, а в умах людей, потому что там есть завалы. Знаете ли вы, откуда появились эти завалы? Некоторое время тому назад имела место потрясающе активная деятельность, которая в настоящий момент не происходит.
Некоторое время тому назад… и здесь, возможно, придется вспомнить пару болезненных инцидентов: обратите внимание, что я не был участником этих событий в 1940 году, но мне приходилось шустро прятаться в укрытия в 1942 году, также как и всем вам. Но в то напряженное и суровое время, когда происходили все эти тяжелые события, которые мы называем Второй мировой войной, впервые за многие века гражданское население подверглось непосредственному воздействию машин и орудий войны. Такое произошло впервые за многие века.
И таким образом, все население было буквально на передовой, подобно тому, как это было в Европе. Как вы считаете, это наложило отпечаток на кого-нибудь? Разумеется. Битва за Америку, между прочим, происходила совершенно по-другому. За исключением тех, кто был на передовой, очень многие люди так и не поняли, что шла война — очень многие. Но у них возникла странная реакция. Они не могли принимать участие в общей деятельности, и вот они страдают от своей неспособности принимать участие в общей деятельности. Но на этой стороне Атлантического океана все было по-другому. Здесь совместного участия было малость многовато. Я думаю, вы со мной согласитесь.
Но что происходит, когда вначале велась большая игра, а затем никакой игры не стало? Это мрачная картина. Люди сидят и беспокоятся о производственных проблемах. Люди сидят и беспокоятся о социальных проблемах того или иного рода. Но вот что имеет очень большое значение… вот что имеет очень большое значение… эти люди беспокоятся вовсе не по поводу того, чем все это было вызвано. Большинство из них беспокоятся даже не о том, что с этим делать. Практически все люди сегодня беспокоятся о том, чем же они на самом деле обеспокоены. Они пытаются выяснить, очем же они на самом деле беспокоятся. Вы понимаете, что это нечто совершенно иное?
Иными словами, в 1956 году входить в кейс под названием «человечество» следует на таком уровне: «Чем мы расстроены? Мы видим, что мы расстроены. Но чем мы расстроены?»
Почему со стороны населения не наблюдается активного участия и сотрудничества? Почему внутри различных стран возникают беспорядки? Почему в различных частях света, где до этого все было спокойно, сейчас начались волнения?
Это действительно так. Я, например, никогда бы не поверил, что сонное население Кипра могло бы оказаться какой-то угрозой для мира или что на Кипре возникнут хоть сколько-нибудь значительные внутренние беспорядки. Но даже на Кипре и в подобных ему регионах возникает напряженность. Это все, что мы можем сказать о них.
Саентология, как выясняется, не является движением местного или общегосударственного значения. Ее деятельность не направлена на благо только одной группы. Но в мире возник ряд обстоятельств, которые привели к беспорядкам. Возможно, уровень общения поднялся настолько, что люди теперь осознают существование правительства, или что-то в этом роде. Понимаете, все может быть настолько просто. Но это с точки зрения саентологических процедур. С точки зрения одитора, если он собирается это одитировать.
Но как это выглядит с точки зрения образования? Что мы собираемся делать по этому поводу? Во-первых, нам следует выяснить, есть ли здесь какая-то проблема или нет. Это нам придется установить, если мы говорим об образовании и определении порядка действий. И когда мы выясним, какая здесь существует проблема, нам следует определить, чему следует обучать людей, чтобы она не была для них столь тяжелым бременем. Это элементарные действия, не так ли? То, что мы можем сделать и то и другое, довольно поразительно. Мы можем определить, в чем заключается проблема, и мы можем выяснить, что следует делать по этому поводу.
И это, по сути, приводит нас к той битве за Англию, которая ведется в данный момент. Что эта за битва? Это битва за то, чтобы преодолеть последствия потрясающе напряженного состояния игры, которое имело место в течение нескольких лет в 40-х годах. Знаете ли вы, что сегодня 40 процентов коек в государственных больницах Великобритании занимают сумасшедшие? Вы знаете об этом незначительном факте? То, что я говорю вам, представлено в официальном отчете правительства: 40 процентов всех больничных коек, согласно заявлению правительства.
Известно ли вам, что в то время, когда бомбили Лондон, не поступило ни единого сообщения о случаях сумасшествия? Это заставляет на секунду задуматься, не так ли? А? Не было ни одного такого сообщения во время настоящей битвы за Англию в 1940 году — этой битвы и всех остальных. Люди не сходили с ума из-за того, что их бомбили.
Считается, что огромный стресс и давление со стороны окружения вызывают сумасшествие. А я сегодня пришел сюда сказать вам, что такая точка зрения не является достаточно объективной, чтобы нам можно было ее придерживаться.
Приведу вам пример. Я прилетел с юга Тихого океана на самолете секретаря по делам военно-морского флота весной 1942 года. Я пришел в госпиталь — потому что я тогда ходил с тростью — в госпиталь Валлейо в Калифорнии. И они тут же перевели меня на постельный режим. Почему? Потому что я был первым раненым, вернувшимся с Юга Тихого океана.
И, естественно, любопытство медиков не имело границ. И когда на следующее утро я проснулся, у моей кровати стоял какой-то субъект в очках, стекла которых были 40 сантиметров в толщину, он посмотрел на меня и спросил: «Сколько тут пальцев?» Ну, у меня были друзья среди подобных людей, поэтому я не стал с ним шутить, понимаете? Естественным, нормальным ответом в такой ситуации было бы:
«Восемьдесят четыре. Проваливай». Понимаете? Поэтому я сказал: «Два», он посмотрел на меня, нахмурился, подошел к моему будильнику и спросил: «Сколько сейчас времени?» Я посмотрел на будильник и сказал: «Семь тридцать пять». Он нахмурился и вышел совершенно расстроенный.
Я лежал в палате для офицеров, и ко мне подошла медсестра… в палатах дня офицеров у них всегда работают очень хорошенькие медсестры, понимаете? — лучшие. И я сказал ей… я спросил: «Кто это был такой?» «О, — ответила она. — Это…» — она употребила словечко, которым моряки в те времена называли фокусихиатров. И я сказал: «Да-а! Да-а, это достойный прием. Посмотрим, что будет дальше», — и так далее. Мне пришлось наложить гипс на лодыжки, потому что я оказался не в том месте не в то время на палубе не того корабля.
Утро тянулось, стали приходить другие врачи, которые меня осматривали. Я был как микроб под микроскопом. И я никак не мог понять, в чем причина всего этого. И где-то около 11 часов я начал выходить из себя, как и полагается рыжему. И я просто спустился вниз и сел обедать со всеми этими врачами, поскольку я привык там обедать, и в конце концов я посмотрел на них очень пристально и спросил: «Что с вами такое, парни?»
И этот молодой врач проговорился, прежде чем его успели остановить старшие коллеги… понимаете, он мог меня ужасно этим расстроить… он сказал: «Все знают, что невозможно выдержать стресс современной войны». Ну вот, у них было это данное, и у них был раненый.
И через неделю они в полном разочаровании отправили этого раненого на службу — командовать сторожевым кораблем в Северной Атлантике… в полном разочаровании!
А затем к ним стали прибывать раненые из Австралии, с Явы и так далее, и когда мне довелось побывать в этом уголке страны пару лет спустя, они уже успели повидать очень много раненых, и они были озадачены не меньше, чем вначале. Но почему они были так озадачены?
Те, кто служил в военно-морских доках, на военно-морских базах, в пунктах приема раненых, офицеры запаса, обслуживающий персонал военно-морских доков — все они постепенно сходили с ума. И этих людей толпами свозили в психиатрическое отделение! А те, кто приезжал из района боевых действий, были душевно здоровыми просто до безобразия! И они так до сих пор и не разобрались, в чем тут дело.
Они так и не пришли к какому-то определенному мнению по этому поводу. Почему так происходит? Почему солдат, который остался в госпитале неподалеку от передовой, выздоравливает, а солдат, которого отвезли в тыловой госпиталь, продолжает болеть, хотя у него те же самые ранения?
Дело не в том, что человеку действительно требуется так уж много действия, дело в том, что когда он оказывается там, где происходит бурная деятельность, он стабильно находится в состоянии, которое принято называть «душевное здоровье». А когда никакой деятельности не происходит, он становится растерянным и постепенно у него возникает то, что называется «неврозом» или безумием. Понимаете?
И теперь, когда этот человек, который пребывал в состоянии активной деятельности, неожиданно оказывается в состоянии полной бездеятельности, он не совсем понимает, что с ним произошло. Он не понимает, что с ним не так. Все выглядит для него как-то уныло. Все выглядит как-то странно. Он говорит: «Что же мне теперь делать?»
Другими словами, потеряна цель деятельности. А он по-прежнему чувствует, что может действовать. Он по-прежнему чувствует, что способен делать так же много разных вещей так же быстро, но он не делает этого. И стимулы, существующие в его окружении, побуждают его делать то и это, точно так же, как во время битвы за Англию, но теперь ему не требуется делать то и это. Поэтому он чувствует, что здесь что-то не так.
Давайте еще раз очень быстро посмотрим на все это. У людей, которые работали в военно-морском доке или в здании администрации, которые никогда и близко не подходили к линии огня, обнаруживалась сильная склонность к сумасшествию. Где-то происходила бурная деятельность, но они в ней не участвовали. Дело именно в этом — они не участвовали в деятельности. А у тех, кто участвовал в этой деятельности, было потрясающее душевное здоровье — несмотря на такой уровень деятельности.
Но теперь мы можем определить душевное здоровье и безумие просто как то, насколько рационально человек реагирует на обстоятельства в определенном окружении. Вы понимаете, что водитель трамвая, который водит трамвай всю ночь напролет, находясь у себя дома, безумен? А водитель трамвая, который весь день водит трамвай по улицам, душевно здоров. Но он ведь делает то же самое, не так ли? Делает то же самое. Тем не менее мы считаем его душевно здоровым или сумасшедшим, судя по обстоятельствам.
Итак, оценивая ситуацию поверхностно… человек душевно здоров, если он разумно реагирует на обстоятельства в своем окружении. Его считают душевно здоровым. Вот что такое душевное здоровье и безумие. Человек, который действует нерационально по отношению к своему окружению, считается слегка чокнутым, понимаете? И чем более нерациональны его действия, тем более чокнутым мы его считаем.
Но эта проблема сводится просто к тому, чтобы заставить его выяснить, в каком окружении он находится. Просто процессинг по ориентации позволяет сделать очень многое. Понимаете почему? Он просто позволяет человеку установить, в каком окружении он живет. Но если вы пристальнее посмотрите на такие вещи, как сегодняшние проблемы душевного здоровья и психических болезней в трудовых коллективах, на промышленных предприятиях… существуют также проблемы чрезмерного душевного здоровья, понимаете? Пытались ли вы когда-нибудь убедить банкира согласиться на какое-нибудь рискованное предприятие, в котором вы были заинтересованы? Он слишком разумен, чтобы принять участие в вашей игре.
Итак, имела место такая ситуация: все собрались с духом, чтобы участвовать в этой чрезвычайно активной деятельности. И это, если можно так выразиться, вошло у них в плоть и кровь. Человек собрался с духом, чтобы участвовать в этом. Заставил себя выдержать все эти потрясения, весь этот хаос. Но впоследствии этот человек не изменился, изменился только этот хаос. Внезапно весь хаос прекратился. И вот теперь человек оказывается перед всем этим несуществующим хаосом.
Затем он начинает нервничать, расстраиваться. Он начинает создавать другим людям проблемы. Покажите мне какого-нибудь рабочего-агитатора, который создает неприятности на каком-нибудь заводе, и я покажу вам человека, который когда-то имел дело с большим количеством действия, чем сейчас. Понимаете, в его окружении было больше хаотичности, больше действия и замешательства, чем существует сейчас. Поэтому сейчас он занимается тем, что создает в своем окружении достаточно замешательства, чтобы он мог нормально жить. Отсюда и происходят все эти вещи.
Но чего ему не хватает? Ему не хватает движения? Что, именно этого и не хватало в период между 1940 и 1956 годами в Лондоне? Чего? Реального движения? Вам не хватает рушащихся домов? Вам не хватает неожиданных чрезвычайных происшествий того или иного рода? Или нам следует поискать это в другой области? Как мы можем выделить в этой игре тот компонент, который как раз и нужно восстановить?
Вы понимаете, что если мы собираемся уладить эту ситуацию — разумеется, не только в Великобритании, но и во всем мире… если у вас происходила большая игра, а сейчас она прекратилась, и люди страдают, потому что такой большой игры больше не происходит, а они все еще настроены играть в эту игру, то что мы можем предпринять, чтобы сделать существующую в настоящий момент ситуацию такой же большой игрой, какой она была в 1940 году? Если вы добьетесь этого, то, разумеется, человек, с которым вы имеете дело, скорее всего, станет потрясающе разумным, разумным во всех отношениях и все будут абсолютно счастливы, все будут заниматься активной деятельностью, будут справляться с любыми делами, колеса экономики будут вращаться и так далее.
Хотите ли вы знать, что происходит с экономикой, когда нет чего-то вроде войны? Человек полностью настроил себя на то, чтобы жить при военной экономике. Он все еще ведет военные действия, но только экономически, и для этого он создает в своем офисе достаточное количество замешательства, свойственного военному времени, чтобы он мог нормально жить, и в результате в таком состоянии оказывается вся бухгалтерия или какое-то другое подразделение. Понимаете, как все это получается? Человек создает замешательство, которое соответствовало бы замешательству военного времени.
Но что мы можем сделать? Что мы можем сделать? Хорошо, давайте рассмотрим пример попроще. Возьмем, скажем, человека, который был в команде, победившей в чемпионате мира по футболу. Он был в команде, победившей в чемпионате мира по футболу. И он играл игру за игрой, игру за игрой. А в один прекрасный день, когда он стал уже слишком старым, его выгоняют из команды. А через десять лет мы смотрим на него, и мы видим, что у него гипертрофия сердца, у него то и это. И он не в лучшем состоянии.
Что бы мы могли сделать для него? Очевидно, мы не можем вновь позволить ему играть в футбол. Он слишком стар. Он потерял возможность участвовать в игре, и поэтому он болен. В игре — хотя довольно жестоко называть происходившее в 1940 году игрой — имеет место точно такое же состояние: каждый имел дело с огромным количеством ситуаций в окружении, с огромным количеством действия, с огромной суматохой, но прошли все эти годы, и больше никакой суматохи нет.
Но что вам нужно, чтобы в 1956 году создать игру, подобную той, которая была в 1940? И это правда, что вам придется создать в 1956 году игру, подобную той, которая была в 1940, если вы хотите освободить 40% коек в больницах… около того. Если бы вы могли сейчас создать игру, подобную той, то вы справились бы со всеми проблемами безумия, наладили бы производство и все остальное. Выглядит невероятно, не так ли? Тем не менее это правда.
Давайте проанализируем, что такое игра. Игры состоят из свободы, барьеров и целей. Свобода, барьеры и цели. Именно такова анатомия игры. Таковы ее главные, основные составляющие. В игре также участвуют индивидуумы, которые могут справляться с ситуацией, и враги того или иного рода. Существует много составляющих игры.
Но в 1956 году мы не хотим создавать игру, разрушая дома и устраивая завалы на улицах. Этого мы делать не будем. Этого делать совершенно не нужно. Какой элемент игры 1940 года более важен, чем другие элементы? Цель. Цель. У населения стран антигитлеровской коалиции была цель победить. У них был враг, с которым нужно было сражаться. И каждый человек в какой-то степени ощущал свое участие в этой борьбе. У каждого была цель. А в 1956 году население не рассматривается как что-то очень нужное, скорее как что-то лишнее, о чем все равно как-то надо заботиться, понимаете? И это только потому, что нет той огромной цели. Вы понимаете?
Другими словами, теоретически вы можете поставить в 1956 году такую же огромную цель, как и в 1940 году. И эта игра не будет заключаться в том, чтобы разрушать дома, сбрасывать бомбы, заваливать улицы трупами. Понимаете? Игра будет заключаться вовсе не в этом, при условии, что будет поставлена такая же огромная цель.
Хочу привести вам еще один пример на эту тему. Однажды меня послали на корабль, чтобы проверить там подразделение, которое занималось навигацией. Этот корабль покинул берега Соединенных Штатов примерно два года тому назад; он болтался по южной части Тихого океана, участвовал в войне, и я прибыл на этот корабль, чтобы проверить несколько подразделений. На этом корабле каждую неделю два человека сходило с ума. Каждую неделю у них появлялось по два ненормальных. Это довольно высокий процент. Примерная численность команды этого корабля была всего лишь пять сотен человек.
Но чем занимался этот корабль? В действительности у него не было вообще никакой цели. И каждого на этом корабле активно приучали к мысли о том, что он не играет никакой роли в осуществлении чего-либо. Именно по этой причине процент психозов был таким высоким. Этот корабль в действительности просто бесцельно плавал, он даже не перевозил никакого груза. Я даже не знаю, зачем его вообще нужно было посылать в южную часть Тихого океана. Он просто путался у всех под ногами. А затем на этот корабль стали назначать капитанов, которые лишали всех, кто находился на борту, какой-либо роли в происходящем. Никакой цели.
Но там был другой корабль, на котором все как раз и должны были сходить с ума. Это был небольшой десантный корабль с экипажем около сотни человек. Они делали одну высадку за другой, откидывали аппарель и высаживали морских пехотинцев на берег под огнем противника и так далее. Они участвовали в семи операциях подряд или около того, и тем не менее никто на этом корабле не сошел с ума. Некоторые получили ранения, но крыша ни у кого не съехала.
И дело не в том, сколько выстрелов было сделано по этому кораблю. Человеку нетрудно смотреть на пули. Дело в том, насколько большая у этого человека цель. Если бы этот небольшой корабль не участвовал в боевых операциях, не высаживал эти войска на берег, то не было бы никаких битв и никаких побед. У этого маленького корабля и подобных ему кораблей была большая цель. И команда этого корабля была очень сильно заинтересована в ее достижении.
Возможно, вам будет трудно поставить перед человеком высокую цель, если ничто не представляет для него очевидной опасности. Возможно, это будет трудно, но это можно сделать. Поэтому с точки зрения обучения людей, с точки зрения обучения людей саентолог может многое сделать. Обучение. Все, что ему нужно сделать, — это указать человеку на какие-то достаточно очевидные проблемы, указать на некоторых достаточно очевидных врагов и на те задачи, которые нужно выполнить. Это все, что он должен сделать. И вы обнаружите, что люди начинают осознавать, что происходит вокруг, и смотреть. Знаете ли вы, что численность врагов человечества превосходит численность самого человечества настолько, что и сосчитать нельзя? Если бы вы попытались построить ферму в африканском велде, то я уверен, что вы столкнулись бы с достаточным количеством врагов. И далеко не все из них носили бы штаны, и далеко не все из них ходили бы на двух ногах. Там было бы достаточно врагов.
Но как насчет достаточно высокой цели? Понимаете, враг сам по себе — это не цель. Цель должна подразумевать причину, по которой вы должны атаковать врага. Человек, находясь в своем окружении, будет оставаться целеустремленным до тех пор, пока у него будет хотя бы смутная мысль о том, что он может победить. И если он начнет думать, что он больше не в состоянии побеждать, то у него больше не будет никакой игры, понимаете? Дело не в том, насколько велико противодействие, с которым вы заставляете людей справляться. Дело в том, насколько высока цель, которую вы поставили перед ними, чтобы они продолжали справляться с противодействием. У людей должна быть цель. Должна быть причина, по которой они занимаются какой-то деятельностью. Перед ними должны быть поставлены задачи, которые их объединяют.
И если вы удивляетесь, почему группа, которую вы собрали, в конце концов распадается, почему состав этой группы продолжает меняться, то это происходит потому, что сама группа не находится в состоянии игры. Они приходят для того, чтобы получить процессинг. И когда они достаточно высоко поднимаются по шкале тонов, они уходят, потому что на этом игра кончается. Возможно, теперь они достигли больших результатов, чем изначально надеялись достичь, и поэтому они уходят. Такова была их игра. Нет ничего плохого в том, чтобы вести подобного рода игру.
Но если вы хотите собрать эту группу и добиться, чтобы она продолжала работать как группа, то вам нужно поставить перед этой группой дополнительную цель. И эта цель может заключаться просто в том, чтобы увеличивать размер группы. Эта цель может заключаться просто в том, чтобы их деятельность продолжала проникать в общество, — просто распространение, понимаете? Но, предположим, у вас есть цель, у этой группы есть явно выраженная цель: вы собрались, решили сплотиться и решительно взяться за дело, и вы сказали: «В нашем районе есть восемь школ. И мы не собираемся расслабляться, пока мы не добьемся, чтобы Саентология преподавалась во всех этих школах. Итак, как же мы теперь собираемся этого добиться?»
Другими словами, мы не говорим: «Ну, я полагаю, мы могли бы… здесь поблизости есть несколько школ; возможно, нам удастся заинтересовать директора одной из них». Мы могли бы чего-то добиться, если бы мы действовали таким образом. Но это не то, что охватывается этим словом: «цель». Цель подразумевает, что вам нужно развернуть активную деятельность. Цель – это причина, по которой ведется деятельность. Бах. Понимаете? Цель должна быть такой же большой, как игра, к которой человек привык. Понимаете, она должна быть такой же большой. Вот это цель.
И поэтому вы начинаете действовать следующим образом. Вы говорите:
«Смотрите, Джо, Билл и ты, Агнес: ваша задача состоит в том, чтобы проникать на чаепития, которые устраивают все директора школ и все учителя. Вы — группа, ответственная за проникновения на чаепития. А ты, Пит, и ты, Оскар, — вы ответственные за группу по распространению рекламы. Вы всегда отвечаете за то, чтобы у нас здесь было достаточно боеприпасов, то есть рекламных материалов». И так далее и тому подобное. «А вы двое — группа, ответственная за координацию», понимаете? «А вы — группа, ответственная за проведение лекций». А затем не допускайте, чтобы активность этой группы падала из-за того, что вы распределили обязанности. Давайте просто займемся этим и добьемся, чтобы к этим обязанностям относились серьезно. Давайте действительно добьемся этого, понимаете? — по настоящему.
«Что? Вы хотите сказать, что какая-то учительница устраивала чаепитие по поводу своей помолвки и там не было члена саентологической группы? О-о-о! Какой промах! Это катастрофа!» Вы понимаете?
Хорошо. Вы любыми способами добиваетесь, чтобы этот наступательный сектор работал. Соберите военный совет и разработайте план того, как вы добьетесь, чтобы все это закрутилось, понимаете? Что вы собираетесь делать по этому поводу в дальнейшем?
Так вот, цель лучше всего реализовать, выполнив существующую программу. Практически все забывают о ней. Они всегда думают, что им нужна новая программа, хотя они еще не выполнили предыдущую. У вас должен быть отдельный комитет, который бы составлял программы, а затем вы просто позволяете им разрабатывать и разрабатывать программы, записывать их и подшивать в файлы, чтобы, когда вам понадобится какая-то программа, она уже была бы разработана. Вы понимаете, как это получается?
Но люди сведут на нет цель всей группы, составляя так много программ и создавая так много коммуникационных линий, что неожиданно у вас возникает невероятная путаница, которая будет выглядеть как полное замешательство, в результате чего вы прекращаете двигаться к своей цели. И поэтому цель теряется среди всей этой неразберихи.
Идея состоит в том, чтобы поставить цель и усилить стремление к ней при помощи действия. И когда вы усилили стремление вашей группы к этой цели и они продолжают двигаться к ней, тогда вы обнаружите, что ваша группа не распадается. Она идет к цели. И кто-то говорит:
Цель по-настоящему становится целью, когда вы работаете над ее реализацией до кровавого пота, понимаете? Вам нужно испытать хоть немного страданий. Если не будет вообще никаких страданий, то никто и не поймет, что с ним что-то происходит.
Также следует отметить еще одну интересную вещь, связанную с такой деятельностью: такая деятельность всегда требует от вас некоторых жертв… всегда требует некоторых жертв: вы должны пожертвовать временем, или личными интересами, или даже личной собственностью, — требуется какая-то небольшая жертва. Большая игра всегда требует некоторых жертв.
Командная работа крайне важна, но под командной работой просто подразумевается то, что цели всегда должны быть согласованы. Вы должны будете встретиться со всеми членами группы и выяснить у каждого из них, знает ли он, чем сейчас занимается его группа. Я дам вам это незначительное данное об организации, если вы хотите, чтобы у вас действительно была организация. Организации, в общем и целом, как принято считать, являются кучками людей, которые что-то делают… может быть. Это и есть точная дефиниция того, что обычно называется организацией, понимаете? Организация, если пользоваться терминологией саентологической технологии, — это набор коммуникационных линий и терминалов, объединенных общими целями. И это все, что представляет собой организация.
Но вот кто-то приходит и рисует великолепную командную схему. Вы когда-нибудь видели одну из этих армейских командных схем? Мне нравятся армейские командные схемы. Они настолько оторваны от реальности, насколько только можно вообразить. На самом верху написано: «генерал», а под ним написано: «полковник», а под ним написано: «майор», а под ним написано: «капитан» — и так далее. А где-то в самом низу нарисован вот такой крохотный прямоугольничек. В нем написано: «армия». Но на самом верху написано: «генерал», вот такими большими буквами.
Эта оргсхема имеет такую же ценность… примерно такую же ценность, как и макулатура. Да, в соответствии с этой схемой отдают честь. Это схема, следуя которой вы отдаете честь. Ее можно назвать схемой отдавання чести — по ней можно выяснить, кто кому отдает честь. И если вы как следует проработали ее, рассчитали, сколько почтения следует проявлять, отдавая честь… насколько торжественно вы это делаете, понимаете… то это бы полностью отражало предназначение этой схемы.
Понимаете, приказы, которые издаются от имени генерала, генерал на самом деле никогда не пишет — их пишет адъютант. Вероятно, они в любом случае исходят от военного департамента. Командир роты для получения приказов обращается к своему сержанту. Это стандартная процедура. Он говорит:
Вы думаете, это неправда. Таков ужасающий факт, который сегодня впервые был предан огласке.
Нет, даже армии являются набором коммуникационных линий и терминалов, объединенных общими целями.
Теперь, если бы вы мелким-мелким шрифтом начертили все коммуникационные линии армии на этой стене, указали там ответственного за зарплату, дневального, сержантов, ефрейторов, капитанов, а также все коммуникационные линии, существующие в армии, то вы заняли бы всю эту стену. А если вы не составите эту схему таким образом, если вы не сможете начертить ее именно таким образом, то вы получите то, что вы обычно и получаете, когда имеете дело с армией, — хаос.
Вы входите и говорите рядовому:
А вы говорите:
Будь вы саентологом, вы задали бы в этот момент совершенно другой вопрос. Вы бы спросили: «Можешь ли ты найти здесь что-то, что хоть в какой-то степени было бы в порядке? Просто какую-нибудь мелочь». Вы бы вызвали у него задержку общения на целый час. Почему? Потому что он находится вне общения со всеми, с кем, как он чувствует, он должен находиться в общении, и поэтому он, как частица, потерян где-то на коммуникационной линии. Он не уверен, что он должен делать и почему он должен это делать. У него нет цели.
Эта огромная командная схема дает генералу потрясающую цель: он может сходить куда-нибудь, повстречаться с теми девочками, с которыми хочет повстречаться… когда его жена не смотрит за ним. Как-то раз один парень (не буду уточнять кто) отправил другого парня (не буду уточнять куда)… туда, где этот второй парень, которого туда отправили, просто расслабился. У этого генерала был заместитель, а у заместителя была очень красивая жена. И этому генералу нравилась эта женщина, поэтому он заставил всю армию ждать примерно четыре месяца, в то время как он развлекался с этой красавицей. Я сказал, что не буду уточнять, кто… ну, это был джентльмен Джонни Бургойн. А парень, который его отправил, — это был король Георг III. А место, куда он его отправил, — это Саратога, где Англия потеряла свои американские колонии. Интересный пример. Очень подходящий. Это событие повлияло на ход истории. Если бы не это, я сейчас разговаривал бы с другим акцентом.
Но вот что можно сказать наверняка, вот что можно сказать наверняка: когда структура армии изображена на такой командной схеме, дело доходит до того, что вы начинаете считать, будто армия состоит только из одного человека — того, кто указан наверху командной схемы. Кажется, это все, что там должно быть. Черта с два. Если вы посмотрите на армии, то вы увидите тысячи и тысячи человек. И цель каждого из них состоит в том, чтобы армия чего-то добилась — это цель каждого. Взять укрепления противника — это в равной степени цель как рядового Джонса, так и генерала Бланка. Они оба — живые люди. И причина, по которой армии оказываются разбитыми, причина, по которой они бездействуют, когда они бездействуют, состоит в том, что у них нет соответствующих коммуникационных линий и терминалов. В противном случае люди знали бы, какова цель у армии.
Обычно происходит следующее: всех сажают на транспортный корабль, и когда он пристает к берегу, они говорят: «О! Мы в Индии». У них нет никакой цели. Они говорят, что это для безопасности. О, нет. Безопасность — вы знаете, что такое безопасность? Безопасность – это состояние, при котором все удовлетворены тем, что нашли объяснение, почему никто в правительстве не может общаться. Это оправдание отсутствию общения.
И через некоторое время вы обнаруживаете, что там и сям все разрушается. Вы обнаружите, что все начинает расползаться по швам, если нет общей цели, если нет надлежащих коммуникационных линий, если в обществе нет терминалов, которые могли бы осуществлять общение.
Что такое организация? Это просто ее коммуникационные линии и терминалы, которые объединены общей целью. И если у вас нет этих вещей, то не будет и ничего другого. Уж кто-кто, а я знаю, о чем говорю: прошло уже шесть лет. Шесть лет прошло с того момента когда появились Дианетика и Саентология — ух ты! Тогда все смешалось в центре моего стола, вот здесь. Я не мог найти никого, кто достаточно долго мог бы удерживать там терминал, чтобы этот терминал тут же не рушился с треском и чтобы можно было что-то сделать, понимаете? Все в организации носили шляпы всех остальных. Никто не знал, к кому обращаться и зачем. Поэтому они обращались к кому угодно и получали какой угодно ответ. Замешательство.
Когда вы строите организацию, вы, очевидно, строите что-то, что будет жить собственной жизнью. Моя задача, в том, что касается управления МАСХ и организациями США, очень проста. Она не состоит в том, чтобы говорить каждому, что он должен делать. Нет. Если кто-то подумает, что он… поскольку он глава такого-то и такого-то подразделения… подумает, что этим он и должен заниматься, то, бог мой! — ему самому нужно стать саентологом! Да-а!
Нет. Все, что он должен делать, — это обеспечивать, чтобы линии и терминалы находились на своих местах. Это все, что он должен делать. Это и есть его работа. Какая бы еще работа ни была ему поручена (возможно, он возглавляет отдел, или какое-то другое подразделение, или бригаду, или какую-то часть некоей группы). Но единственное, что он должен делать, -это обеспечивать, чтобы коммуникационные линии и терминалы находились на своих местах.
Что такое коммуникационный терминал? Если это — единственное, что он должен делать, то что же тогда такое коммуникационный терминал? Коммуникационный терминал — это стабильное данное, наличие которого позволяет устранить замешательство в какой-то области, созданное коммуникационными линиями. Понимаете? Коммуникационный терминал является стабильным данным и ничем иным, понимаете? «Я — сержант из интендантской службы». Это — стабильное данное, понимаете? Все, что приходит сюда по коммуникационным линиям интендантской службы, должно направляться к сержанту из интендантской службы. Мы устраняем эту путаницу и направляем все это по данной линии. Понимаете? Этот человек олицетворяет собой цель. Таким образом, у нас есть не только общая цель, которая стоит перед всей организацией, — перед нами также встает вопрос: «Какова цель данного терминала?»
И его первая цель заключается в том, чтобы осуществлять коммуникацию, — он должен посылать, получать и передавать сообщения, понимаете? Это все. Его обязанности связаны с коммуникацией. И мы опять-таки приходим к тому, что у этого конкретного терминала есть цель. И знаете ли вы, что не так с организациями? Люди, которые выполняют функции этих коммуникационных терминалов, которые должны быть этими коммуникационными терминалами, таковыми не являются. Они не имеют ни малейшего представления о том, кем они являются. О, этот парень может очень бойко сказать вам: «А-а, ну… э… я… э… я главный интендант, ответственный за отправку почты. Вот кто я». И все говорят: «Отлично». И почтовых сообщений отправляется чертовски мало; что-то тут не так.
И поэтому мы разработали совершенно новую технику, совершенно новую технику, которая позволяет клировать организацию. Она столь же нова, столь же поразительна и столь же необычна, как и все техники, которые мы создавали ранее. Во-первых, мы проходим по организации и выясняем, сколько коммуникационных терминалов у нее должно быть. Так вот, один человек может справляться с функциями шести терминалов, понимаете? Но сколько коммуникационных терминалов должно быть во всей организации, если предполагается, что она будет выполнять различные задачи на пути к осуществлению общей цели?
Итак, сколько в результате получается стандартных коммуникационных линий? Давайте начертим их. Давайте найдем здесь какой-нибудь ненужный лист бумаги, и начертим эти линии, и обозначим эти терминалы. Давайте будем назначать людей повсюду, где есть терминалы. Давайте назначать людей. Мы не особенно заботимся о том, подходит ли какой-либо человек для данного поста и тому подобное. На первых порах это совершенно не важно, потому что это становится понятным очень быстро. Назначьте кого-то.
Поэтому у вас может быть сеть, состоящая из людей, которые занимают определенные посты, связанные коммуникационными линиями. И у этих постов есть названия. После этого знаете что мы делаем? Мы встречаемся с каждым из этих терминалов и говорим:
А вы говорите:
И так проходит оставшаяся часть утра. Чем вы занимаетесь все это время? Вы стараетесь создать терминал, который был бы достаточно стабилен для того, чтобы выдержать замешательство, которое присутствует на коммуникационных линиях. Вы стараетесь найти стабильное данное для его работы.
Вы получаете стабильное данное вроде такого: «бухгалтерский учет» или «Я — бухгалтер». «Но каково стабильное данное в бухгалтерском учете?» Спорите, спорите.
«Что должен делать бухгалтер?» Понимаете, вы не говорите ему, что должен делать бухгалтер. Это что-то другое, понимаете? Вы заставляете его самого посмотреть на это. Вы заставляете его посмотреть на коммуникационные линии, вы заставляете его нарисовать эти линии, вы заставляете его посмотреть на то, каковы цели организации в области бухгалтерского учета, и вы просто продолжаете, и продолжаете, и продолжаете обсуждать это с ним. «Что такое бухгалтерский учет? Каково стабильное данное для всего, что относится к бухгалтерскому учету? Какое данное мы можем вывести?» Продолжайте, и продолжайте, и продолжайте спрашивать об этом. Внезапно вы получите какое-нибудь данное вроде: «Функция бухгалтера, — скажет он в конце концов, — это обеспечивать, чтобы в организацию поступали деньги, и не допускать, чтобы они бездумно тратились, и тогда у организации будут деньги». И вы говорите: «Замечательно. А теперь давайте найдем стабильное данное для бухгалтерского учета».
Почему? Он примешивает сюда функции руководителя. Бухгалтер не имеет никакого отношения к тому, сколько денег тратится. За это отвечает руководитель. Мы продолжаем работать с ним, и в конце концов он говорит что-то вроде: «Бухгалтерия — это такое подразделение в организации, которое следит за всеми финансовыми средствами организации с того момента, как они поступают на коммуникационные линии организации, до того момента, как они их покидают. Именно этим и занимается бухгалтерия. Это — контроль за денежными средствами. Вот и все».
Вы начинаете ходить по коммерческим организациям, начинаете клировать их, и вы обнаруживаете, что они разваливаются из-за того, что у сотрудников этих организаций, особенно у их руководителей, нет стабильного данного. Вам не нужно их одитировать, они и так сообразительны, у них и так все в порядке. Это одитинг, нацеленный на их работу. И в конце концов они говорят: «Ого. Вы хотите сказать, что начальник армейского отдела кадров отвечает за наличие в организации личного состава, он нанимает людей и увольняет их. О, какое облегчение». Этот парень всегда думал, что он должен осматривать у людей горло или делать что-то в этом роде. В самом деле. Вы будете несказанно удивлены тем, насколько эти люди могут сбиться с пути и насколько запутанными могут стать коммуникационные линии. Но позвольте мне сказать вот что: если коммуникационные линии не заканчиваются на определенных терминалах, то они действительно становятся запутанными. Другими словами, если у вас нет человека, который знает, что он должен делать, то этот терминал не является конечной точкой для коммуникационных линий. Поэтому коммуникационные линии идут в этом направлении, потом туда, потом куда-то еще… там нет терминала, так что у вас нет ничего, кроме замешательства. Такова обычная организация.
Для большинства организаций подходит следующая дефиниция: «область замешательства, окруженная невыносимым замешательством». Ну, и как вы будете исправлять это? Вы выясняете, сколько коммуникационных линий там есть и какова цель каждой конкретной линии… я имею в виду, каждого конкретного терминала на этих линиях. А затем вы будете беседовать об этом с сотрудниками.
Человеку, который рисует командную схему, недостаточно, чтобы только он знал, что представляют собой эти посты. Это должен знать человек, находящийся на посту. И он не просто должен это знать, он должен быть согласен с этим. И если он с этим не согласен, то он не будет выполнять эти функции. Поэтому на самом деле он должен принять активное участие в создании стабильного данного для этого терминала. И это превращается в нечто потрясающее.
Каждый раз, когда цель этого терминала не принимается во внимание, игнорируется, начинаются большие проблемы. Вокруг этого терминала — сплошные расстройства. Он не знает, что ему следует делать. Возможно, это был человек, способный эффективно работать, но он не знал, что от него требовалось. В чем именно состоит эта работа? В чем, по-вашему, заключается эта работа? С какими коммуникационными линиями здесь нужно работать?
Хорошо. Однако все это зависит от того, есть ли цель у самой организации. И боюсь, что за то, чтобы у организации была цель, отвечает правление или менеджеры и так далее. Что эта организация делает? Что она делает? Производит мотоциклы? Нет, это не то, что она делает. Давайте посмотрим. Она производит мотоциклы, да, но, кроме того, она еще и разрабатывает их конструкцию.
О, да, да. Но это еще не все. Она еще и экспортирует мотоциклы. О, она их еще и продает. Она приобретает комплектующие для их производства. Понимаете, что эта организация делает? И в конце концов до всех доходит, что их организация предоставляет людям средства передвижения, понимаете? И вы видите, как все сотрудники организации испытывают неожиданное потрясение, когда кто-то высказывает эту мысль. В конце концов люди начинают понимать: мы предоставляем людям средства передвижения. «Эй! Кто бы мог подумать? Именно это мы и делаем, а?»
Другими словами, мы как саентологи можем оказать огромнейшее воздействие на общество, в котором живем, если мы только… это не новая мысль… если бы мы только прояснили ему его цели. Мы могли бы показать кому-либо, что у него есть такая же большая цель, как и в 1940 году, или даже больше. Вы понимаете? Кто-то, возможно, по-прежнему думает, что то, что он делает, неважно, но самое странное здесь то, что он редко знает, что он делает. Вам это кажется чем-то шокирующим. Нет ничего плохого в том, чтобы работать кондуктором в автобусе. В этом ничего плохого нет. Но я могу себе представить, что если вы пойдете в транспортную компанию и будете по очереди вызывать к себе кондукторов и спрашивать каждого из них, какую работу он выполняет для транспортной компании, то вы получите самые невероятные и разнообразные ответы, которые вам только доводилось слышать. Просто невероятно.
Но давайте посмотрим на рабочих. Почему рабочие недовольны своей работой, своей ролью, своим постом, своей должностью? Почему они так упрямы? Они чувствуют, что у них нет должности. Вы поразитесь, вы поразитесь тому, насколько спокойным может стать какой-нибудь парнишка, если вы ему скажете:
В конце концов до этого парня доходит, что он контролирует приток и отток людей из здания. «О! Я докладываю, кто пришел и кто ушел! Нельзя не пропускать начальника, но остальных можно не пропускать!»
Когда он получает стабильное данное, он может действовать в соответствии с ним. И самое занятное здесь то, что он доволен этим, потому что это позволяет ему справляться с замешательством, существующим в его окружении. Но если он продолжает пребывать в замешательстве по поводу своего окружения, то это происходит потому, что он не действует на основе стабильного данного. Он не является стабильной точкой в своем окружении. Это все, что можно здесь сказать. Он по-прежнему сопротивляется, он расстроен, он хочет бастовать, он думает, что у него ужасный начальник, он уходит из своего отдела… он не знает, куда он идет. Он очень несчастен.
И причина, по которой мы можем без труда добиться успеха, состоит в том, что война не дала людям такие уж хорошие цели. У них не было прочного согласия с этими целями. Все они знали, что находятся не там, где нужно, — не на своем месте. Это первое, что они осознавали. Они говорили: «Я нахожусь не там, где нужно, — не на своем месте; я в запасе», — вот о чем шли разговоры. Но странно здесь то, что во время войны у людей не может быть такой высокой цели, какая может у них быть в мирное время. Давайте посмотрим.
Кто-то попросил вас помочь ему, потому что его бизнес неэффективен… не думайте сразу, что вам нужно одитировать людей, и повышать их КИ, и делать тому подобные вещи, проводить им ориентацию… конечно, вы можете делать все это. Но это в будущем. Вы говорите: «Ну, мне потребуется недели две (вам это будет стоить пятьдесят фунтов в неделю), чтобы провести интервью вашим руководителям, прежде чем я смогу оценить, какой объем работы здесь потребуется выполнить. И тогда я смогу сказать, кому потребуется уделить особое внимание, — иными словами, кому действительно понадобится одитинг, — но мне потребуется именно столько времени, чтобы провести оценку вашей организации».
И что вы будете делать? Ну, все, что вам нужно делать… будучи одитором, вы уже знаете все детали, и существующие соглашения, и так далее… все, что вам нужно делать, — это добиваться, чтобы каждый человек дал своей работе удовлетворительную дефиницию, пока вы не согласитесь, что именно в этом заключается его работа, и пока он сам не согласится с этим, и тогда он сможет нарисовать коммуникационные линии, относящиеся к его работе, и убедиться в том, что именно эта цель является целью его работы и именно она описывает то, что он должен делать. И меня не волнует, что вам придется потратить все утро, или весь день, или четыре дня, чтобы в конце концов прийти к этому. И вам в конце концов попадется кто-нибудь вроде заведующего складом. «Кто бы мог подумать, — говорит он, — я должен следить за тем, как привозят и отвозят запчасти. Я не должен никому запрещать брать запчасти, но я должен следить за тем, чтобы их запас пополнялся». Вплоть до этого момента он думал, что должен запрещать всем, кому нужны запчасти, брать их. Он думал, что в этом состоит его работа… действительно, в самом деле. Поэтому у них всегда были проблемы.
Дело не в том, что им нужны новые люди. Проблема данного общества не в этом. Мы не собираемся депортировать все население и привозить на его место новое, будь то в Америке, Франции, Англии или где-то еще. Дело в том, что люди, которые там находятся, должны иметь более четкое представление о том, почему они там находятся, и о том, что им надо делать по этому поводу. И если мы добьемся этого, то у нас будет совершенно другое общество.
Это наша голубая мечта. У нас есть технология, которая позволяет осуществить ее. Есть люди, которые усиленно занимаются этим. Возможно, мы кое-чего добьемся. Возможно, в один прекрасный день все начнет выглядеть по-новому, и все начнет сиять, и в организации… вы придете купить пишущую машинку и кто-то действительно продаст вам пишущую машинку. Не падайте замертво. Они действительно продадут вам пишущую машинку. Она качественно сделана, вам не потребуется ждать шесть месяцев и так далее.
Похоже, что общество становится более счастливым, не так много людей сходят с ума. И это просто поразительно. Что же происходит? Возможно, где-то рядом есть горстка людей, которые, помимо своей основной работы, что-то улучшают, которые говорят людям, что есть определенный смысл в жизни, даже если этот смысл будет заключаться в том, чтобы контролировать линии бухгалтерии.
Вы удивитесь, насколько незначительная причина нужна человеку, чтобы продолжать жить и быть счастливым, если она действительно станет смыслом его жизни, его целью. Вы удивитесь, сколь незначительной может быть эта причина. Прояснение целей преклира — это одна из наших самых старых техник. Большинство одиторов так или иначе делают это. Однажды я работал с одним парнем, и я в течение пяти часов задавал ему единственный вопрос: «Зачем вы получаете одитинг?» Он был преклиром. Он без разговоров платил большие деньги, и в течение пяти часов я спрашивал его об одном: «Зачем вы получаете одитинг? Почему вы его получаете? Объясните мне, зачем вы получаете одитинг».
И через пять часов он уже не был в апатии, он четыре раза впадал в апатию во время этого процесса. Но в конце концов он выяснил, что пытается изменить себя, чтобы его жена могла с ним жить. Только вот она бросила его пять лет тому назад. Я потратил еще четыре часа на то, чтобы откопать еще какую-нибудь причину для того, чтобы жить. И мы в конце концов нашли достаточно большое количество причин, и этот парень был вполне счастлив. Мы ничего (в кавычках) не сделали для его кейса. Я взял преклира и добился, чтобы у него появилось стабильное данное.
И это не самая главная и не самая выдающаяся вещь, которую вы можете сделать, но вы наверняка можете это сделать в любой момент. И мой подход заключается в том, что необходимо дать цель всему этому огромному обществу. И попытки это сделать — это и есть современная битва за Англию.
Спасибо.