Давайте обсудим немного подробнее, как именно формируются мысли в виде записей… как работать с записями.
Вы бы ничуть не удивились, если бы вы находились, к примеру, в Голливуде и хотели бы устроиться на работу в киностудию, а я должен был бы обучить вас тому, как обращаться с фильмами; и я бы стоял и объяснял вам различные способы хранения кинопленки. Где эту пленку размещают и какая это разновидность пленки. Как ее сохранять, как ее можно повредить, в каком алфавитном порядке ее складывают, в каких комнатах стоят шкафы с пленкой, какого рода съемки обычно ведет студия, кто имеет право прикасаться к этой пленке, а кто не имеет. Понимаете? Вас это ничуть не удивило бы. Вы бы все это очень прилежно записали и, скорее всего, запомнили.
Так вот, на самом деле это все, о чем я говорю с вами, — как именно снимаются фильмы, как они сохраняются, как их можно повредить, как их можно привести в порядок и как с ними обращаться.
Однако разум был окружен огромной тайной — ведь тайна выгодна. Назовите мне настоящую тайну… какую угодно настоящую тайну, и я смогу продемонстрировать вам завоевание Земли. Одна настоящая тайна. Вообще без проблем. Я имею в виду, что это факт. Это целиком основано на событиях прошлого.
Каждое великое порабощение и каждое великое освобождение человека на Земле брало начало из скрытого данного. Имелось какое-то новое явление, о котором не знал практически никто, кроме небольшой группы избранных; люди, входившие в эту группу, держали его у себя за пазухой, и благодаря этому они могли использовать его, чтобы принуждать к повиновению всех остальных людей. Это очень просто. Это многократно делалось в прошлом, и это совершенно обычное явление.
Вы берете эту штуку, вы делаете из нее тайну. Она поражает людей; она потрясает их. Вы приукрашиваете ее; тем или иным образом вы делаете ее немного сверхъестественной. Вы подготавливаете все это тем или иным образом. А потом вы говорите какому-нибудь незадачливому малому, что именно это и произойдет, если он не бросит грошик в кружку… или не сделает что угодно. На самом деле я могу быть очень невежлив, описывая это, ведь это та формула, которую человек использовал (и которую использовали по отношению к нему) в течение многих, многих тысяч лет. В течение почти всего своего существования на Земле он находился именно в таких обстоятельствах.
Возможно, вы не рассматривали это с такой точки зрения, пока я об этом не упомянул, но знаете ли вы, что в нашей стране есть группа ядерных физиков, которые держат в своих руках — и в голове — определенные явления, устрашающие целые нации?
Эти люди не думают, что они используют тайну, но именно ее они и используют. Они используют квантовую механику, атомные и молекулярные явления, и из этого таинственного зелья они создают атомную бомбу. На самом деле, с вашей точкизрения, то, что произошло в Хиросиме и Нагасаки, могло быть не чем иным, как динамитом, или дымовой завесой, или газетной уткой. Вы на самом деле не знаете, существует атомная бомба или нет.
Достаточно создать иллюзию того, что нечто такое существует и с этим связана великая тайна, — и вы, вероятнее всего, направите огромное внимание на эту великую тайну. Ведь разум стремится фиксироваться на различных вещах; поэтому когда он сталкивается с чем-то неизвестным, он стремится зафиксироваться на каком-то известном факторе среди всего того, что неизвестно. И если разум не может зафиксироваться на каких-то факторах, он начнет испытывать страх, и тогда на него можно оказать влияние. Тайна!
Хашшишин, Старец с горы, взял мусульманский мистицизм, построил себе самый настоящий МЭСТ-сад, полный молока и меда, потом одурманивал гашишем молодых людей, приводил их в этот сад и заявлял им, что они находятся в раю.
Они приходили в себя от наркотического дурмана и слышали, что находятся в раю. И они слышали также, что они не смогут вернуться в рай, пока не убьют определенного человека. Потом такого молодого человека снова одурманивали, и он просыпался в одном из дальних городов, имея лишь одно желание — вернуться в рай. Так что какой-нибудь принц или монарх, с которым в тот момент не ладили ассасины, получал кинжал в сердце.
К нему просто подходил парень… находил его в любом месте, где его можно было найти, ударял его кинжалом и убивал его. Конечно же, стража тут же убивала ассасина. Вот откуда берет начало слово «ассасин» — от Хашшишин. Этот мусульманский культ существовал примерно триста лет где-то в двенадцатом, тринадцатом, четырнадцатом веках.
Так вот, здесь присутствовала тайна. В данном случае тайной был тот факт, что Хашшишин придумал способ доказать людям существование рая, и он использовал легковерие людей, чтобы заставлять всю Азию выполнять свои требования. Он настолько хорошо заставлял Азию выполнять свои требования, что во времена господства этой секты ни один азиатский принц, король, властелин или правитель не стал бы даже думать о том, чтобы не подчиниться требованию Старца с горы. Вот как использовалось это явление.
Вот то, что вам следует помнить о разуме: он обычно фиксирует и размещает данные. Если он слишком прочно фиксируется на каком-то данном, это называют навязчивым состоянием. Если он не может зафиксироваться ни на каких данных, если он продолжает пытаться это сделать, но не находит никаких сопоставимых данных, он пугается. Это страх — одно из возможных проявлений, существующих в разуме.
Итак, человеческий разум и все проявления разума в течение долгого времени использовались для контроля над человеком. Человек попадал в рабство из-за того, что люди недостаточно знали о своем разуме, чтобы не давать использовать против них проявления, существующие в их собственном разуме.
Такова история нашей расы. Кто-то узнает что-то о разуме. Он быстренько превращает это в тайну, делает это секретом, а потом использует это против других разумов. Вот почему Саентология и вся моя работа на протяжении последних двадцати двух лет коренным образом отличаются от всего остального; я стремился сделать известными все проявления, существующие в разуме, чтобы никто больше не мог использовать этот механизм.
Поэтому если бы я говорил с вами о хранении кинопленок и о киносъемках в Голливуде, вы бы слушали все это совершенно спокойно, довольно и радостно, вы бы считали это обычным делом, вы могли бы прийти в эти лаборатории, где хранятся кинопленки, и прекрасно выполнять работу. Но в настоящий момент я, по всей видимости, говорю с вами о чем-то таинственном.
По сути дела, разум в настоящий момент примерно такой же таинственный, как бобина с пленкой. Понимаете, вы не знаете всего, что можно знать о бобине с пленкой. Даже если бы я рассказал вам все, что известно Голливуду о бобине с пленкой, вы не знали бы всего, что можно знать о бобине с пленкой.
Как изготавливается целлулоид? Кто-нибудь из присутствующих знает, как изготавливается целлулоид? Я имею в виду, знает сам процесс; так чтобы можно было, взяв примитивные инструменты, просто пойти и изготовить целлулоид. Как изготавливается эмульсия, которая наносится на кинопленку? Понимаете, в этой области существует огромная масса данных.
При изготовлении пленки все еще используется множество тайных формул. «Дю Понт» не хочет, чтобы «Агфа» или «Истмен» знали все эти формулы. Существует огромная секретность, огромная тайна. Тайна выгодна и при изготовлении кинопленки, но это вас не беспокоит, не так ли? Вы говорите: «Ну, это совершенно обычное и привычное дело». Ну, если вы примете тот факт, что разум и все его «тайны» (в кавычках) — это дело обычное и привычное, вы изучите все это очень быстро.
Итак, то, о чем мы с вами говорим, это хранение фильмов. Эти фильмы немного лучше, чем те, которые снимают в Голливуде. Некоторые из них хуже. Некоторые из них очень тусклые, а в некоторых из них сюжет оставляет желать лучшего — как у «Репаблик пикчерз» и так далее. Но это всего лишь кинопленки.
На самом деле эти кинопленки — это даже не вы.
Вы пребываете в начале времени в качестве намерения «быть», и это намерение лежит в основе любого факсимиле, но само оно не является факсимиле.
А кроме того, у вас есть записи физической вселенной. И я допускаю, что та кинопленка, которую вы носите с собой, очень, очень хороша, и некоторые из вас иногда даже могут просматривать ее снова. Но это не просто звуковое кино, это кино с запахом и ощущением. И оно очень хорошо сохраняется; эта кинопленка не нуждается в коробке. У нее нет никакого размера, никакой величины. Вам не надо надрываться, чтобы доставить ее куда-то или чтобы привезти ее. Система, которая помещает ее на хранение, работает совершенно автоматически.
Все, чему я учу вас, — это тому, как убирать заторы в том банке, в котором хранятся эти кинопленки, чтобы все фильмы можно было должным образом помещать на хранение. И у этой кинопленки есть даже такое замечательное свойство: она автоматически помещает себя на хранение в правильной последовательности, стоит вам только привести в порядок те коробки, которые мешают класть ее на место. Просто?
В действительности это настолько обычное дело, что если бы вы взяли пяти-или шестилетнего ребенка, которого никоим образом не обучали, вы бы обнаружили, что вам совсем нетрудно объяснить ему, как раскладывать по местам его кинопленку. Он скажет: «Ага, ага, ага, ага, ага, ага, ага. Это очень интересно». И он пойдет… вы увидите, как он будет одитировать соседских детей.
Я обучил одного десятилетнего мальчика одитировать. Я знал детей шести лет, которые одитировали. Один мальчик шести лет от роду как-то утром пришел на кухню и обнаружил там гостя. Этот мальчик имел дело с Дианетикой уже довольно долго; и он увидел, что у гостя ужасное похмелье. Мальчик спросил:
А гость ответил:
Этот ребенок заставил взрослого (которому было лет сорок пять или около того) пройти этот инцидент от начала до конца, а потом проходить его снова, снова и снова; и у того ушла головная боль. Кстати говоря, этот взрослый почти ничего не знал о Дианетике, и он был невероятно поражен и ошеломлен. Я полагаю, что это удивление подействовало на него сильнее, чем головная боль, от которой он избавился.
Так вот, когда вы получали образование, вам объяснили, что существует множество тайн. Если бы я просто рассказывал вам обо всех этих явлениях напрямую, то мне было бы очень просто ознакомить вас с ними. Однако ситуация такова, что мне приходится рассказывать вам это через барьеры семантики, через предположения, почерпнутые из популярных романов… даже оттуда. Мне приходится продираться через психологию, через философию, через образование и мнения родителей, через образование и мнения всей расы, существовавшие на протяжении многих тысяч лет.
И единственное, что я могу сказать по поводу этих барьеров, — это то, что они представляли собой прошлые попытки сделать человеческое поведение приемлемым для наибольшего числа людей в существовавших тогда условиях, при этом уделялось внимание тому немногому, что было известно о данных явлениях. Так что каждый из этих барьеров представлял собой временную меру.
Кто-то однажды пришел и сказал: «У вас есть душа. У вас есть душа». Примерно четыре тысячелетия назад, что-то в этом роде, кто-то пришел и сказал: «У вас есть душа».
А все остальные спросили: «Что такое душа?» Они не знали, что у них есть. До того времени они не знали, что они не знают о том, что у них что-то есть. Да, это было сложно, понимаете. Они жили в примитивном неведении — и они были вполне счастливы в своем неведении. А этот парень заявил им: «У вас есть душа».
А они:
Так вот, у каждого человека есть факсимиле, в котором утверждается, что он должен заботиться о чем-то. И у каждого человека есть факсимиле оверта, в котором утверждается, что ему обязательно нужно заботиться… что он нарушил приказ заботиться о чем-то. Поэтому он тут же говорит: «Моя душа. Я должен заботиться о своей душе». Никому не пришло в голову, что он сам и является своей душой.
Это история напоминает следующую: кто-то идет по улице и встречает на углу парня, одетого в костюм. Он начинает приставать к нему, изводить его, требуя, чтобы тот надел костюм. И он пристает к нему и изводит его до тех пор, пока не убедит в том, что он никак не может быть одет в костюм. И поэтому тот парень, стыдясь свой наготы, отползает в темный переулок, хотя он по-прежнему одет в костюм. Это примерно такая же махинация.
Все явления, связанные с помещением факсимиле на хранение и так далее, как выясняется, очень просты. Ужасно просты. Это все равно, что снять кинофильм и поместить его на хранение. Даже проще! В киноиндустрии у вас есть режиссеры и все такое прочее. А здесь вы сами представляете собой всю киностудию, и вы просто изготавливаете кинофильмы безостановочно, вот и все! И притом хорошие кинофильмы!
Мне хотелось бы привести вас в такое состояние, чтобы вы даже могли снова посмотреть на отснятый вами кинофильм и выяснить, какой кинофильм вы отсняли. На самом деле, когда вы снимаете кинофильмы, у вас нет никакого совета цензоров, который бы докучал вам; у вас нет ничего подобного. Некоторые из снятых вами пленок, вероятно, очень интересные.
Но теперь вы знаете, что для того, чтобы помещать кинофильм на хранение и вытаскивать его оттуда, требуется только понимание того, что он собой представляет, как его маркируют, какие у него бывают разновидности. Это не очень сложно. А после этого вы можете выяснить, что происходит с этим кинофильмом; но сперва вам нужно понять, что он собой представляет. Это нечто, что не существует в пространстве и времени и на чем запечатлеваются пятьдесят восприятий, которые вы способны записывать. Пятьдесят с чем-то восприятий; имеется их целый длинный перечень. Все они одновременно записываются на одной и той же кинопленке; пленка движется и движется вперед, она делится на длинные и короткие отрезки, и она продолжает двигаться непрерывно.
Люди упоминают, что в их жизни имеются различные эпизоды. На самом деле одна жизнь вся является эпизодом, настоящим эпизодом. Вы могли бы сказать, что это законченная пьеса. Возьмите ваши школьные годы. В ту секунду, когда вы говорите:
«Мои школьные годы», перед вами открывается огромный каталог, серия картин под названием: «Школьные годы от начала до конца. Джон Доу, начало двадцатого столетия». На самом деле именно так и было бы написано на ярлыке. «Школьные годы». Это просто общая категория. А теперь можно сказать: «Начальная школа», «средняя школа», «старшие классы». «Институт». Четыре разных фильма.
Вот начало. Вы говорите отцу: «Ну, я попытаюсь прожить на эти деньги» — и отправляетесь поступать в институт. Вы приходите туда, являетесь перед приемной комиссией, а вам говорят: «Вы не можете обучаться по этой специальности, потому что вы не выполнили предварительные требования». И это становится отдельной темой:
«Предварительные требования: моя борьба с ними». «Моя специальность: почему я не смог работать по специальности» — это была бы другая тема. А вот еще одна тема:
«Можно ли профессоров считать людьми?»
Итак, в этом кинофильме можно было бы выделить все эти отдельные темы. И кроме того, понимаете, ваша институтская жизнь делится на эпизоды номер один, два, три и четыре. Или, если речь идет о девушке, «Злоключения Полины». Первый курс, второй курс, третий курс, четвертый курс — каждый из них является эпизодом. И кроме того, там есть… о, это очень интересно. Все это просто бобины кинопленки.
Люди делают это, когда, скажем, пишут автобиографии. Кто-то выводит заголовок: «Моя жизнь». «Автор Джон Доу». А потом он пытается изложить в печатном виде все, что есть в этом кинофильме. На самом деле изложение на бумаге становится лишь очень посредственной копией фильма, даже если текст прекрасно написан, потому что сам фильм содержит все. И до сего дня никому еще не удавалось посадить какого-нибудь Джона Доу перед проектором и дать ему прокрутить свой фильм на экране, чтобы все могли на него посмотреть. Такой проектор был бы очень хорошим изобретением. Но понимаете, в настоящее время это не делается. В результате люди не считают свои фильмы фильмами, ведь другие люди не могут смотреть на них и никто не платит деньги за билеты.
На самом деле тут я приврал. В течение долгого времени люди платили много денег, чтобы смотреть на мои фильмы. Как я обнаружил, большинство моих историй были совершенно автобиографическими. Моей уверенности в моем воображении пришел ужасный конец.
Так вот, если бы вы захотели поместить этот кинофильм на хранение, как бы вы это сделали? Вы бы рассортировали его исходя из нескольких факторов, чтобы можно было найти нужные отрезки фильма снова. Во-первых, вы бы рассортировали его по времени и поместили его на хранение в таком виде. Это была бы наиболее общая классификация. На каждой кинопленке, на каждом факсимиле в вашем разуме имеется ярлычок с обозначением времени, и каждый из них продолжает оставаться на своем месте. Все записывается, и весь фильм хранится.
Это был еще один механизм контроля: вам говорили, что у вас есть не весь фильм. Вам говорили: «Этот фильм находится у кого-то другого» или «Вы его потеряли» или что-то в этом роде. Это неправда. У вас есть весь фильм. И на каждой бобине с пленкой у вас есть ярлычок с обозначением времени. Он есть у вас на каждом моменте и в каждой бобине пленки. Это куда лучше, чем в Голливуде. Они не помечают сбоку кадра, какой у него номер, а вы помечаете. Каждый кадр. Вы с помощью глаз снимаете примерно от двадцати пяти до семидесяти пяти кадров в секунду, и на этих кадрах даже отмечено, какой это кадр и какая секунда — очень, очень хорошая индексная система. Замечательная индексная система — очень плохие клерки.
Как бы то ни было, вот человек, у которого девять десятых, десять десятых… почти десять десятых кинопленки валяются в углу, казалось бы, полностью перепутанные, посреди них стоит мисочка для кошки, на них наброшена пара старых комбинезонов, а заодно гаечный ключ, забытый водопроводчиком, и вся комната вообще где-то затерялась. Оставшаяся часть кинопленки — это то, что в данный момент вы знаете как себя самого и то, что вы используете… то, что остается от почти десяти десятых.
На самом деле вся остальная часть кинопленки никуда не делась. И в этой науке вы просто пытаетесь найти остальную часть кинопленки и разложить ее обратно по местам в хранилище, потому что ей нечего делать в одной куче с мисочкой для кошки и так далее. На самом деле это неправильное обращение с пленкой.
К счастью, у этой пленки есть много других достоинств: в частности, она не портится. Вы можете оставить ее под дождем и ветром на долгое, долгое время, и она не пересохнет, не испачкается, не разрушится. Это замечательно. Она не портится и не разрушается. После того как вы сняли кадр, этот кадр есть.
Но поймите правильно следующий факт. Если вы сняли множество кадров с помощью близоруких астигматических линз или бинауральной слуховой системы с отложениями кальция, качество этой кинопленки не очень хорошее, но все же на ней будет записано все то, что вы воспринимали и были в состоянии воспринимать, и это гораздо больше, чем то, что, по вашему мнению, там находится. Кстати говоря, этот фильм снимается всю ночь напролет. Ужасный перерасход материалов. Съемка ведется всю ночь напролет, весь день напролет; она ведется, когда вы пьяны, когда вы злы, когда вы считаете себя отсутствующим, когда вы мертвы — съемка ведется все время. Она не знает такого слова, как «остановка». Конечно, я осознаю, что это то, что у нее есть общего с некоторыми из бесконечно длинных картин Бетти Дэвис. Их авторы не знают, когда надо сказать «Конец». Как бы то ни было, этот фильм к настоящему времени снимался уже страшно долго.
Так вот, он снимается и тогда, когда вы находитесь без сознания. Кто-то приходит, делает укол вам в руку, отключает вас, бьет вас по голове, переезжает вас на грузовике или что-то в этом роде, — а фильм продолжает сниматься, и там фиксируются все восприятия, которыми вы обладаете. Если вы просто находитесь под воздействием наркотиков, фильм продолжает сниматься.
Теоретически, если бы вас одурманили наркотиком и уложили так, чтобы вы ни к чему не прикасались — даже к тому, на чем вы лежите, — вы просто были бы одурманены наркотиком, и у вас была бы полная запись от начала до конца того воздействия, которое наркотик оказал на тело, — другими словами, просто чувство оцепенения. Но даже и не думайте, что это не является записью. Это именно запись.
Если бы в середине того периода, когда вы находились в наркотическом сне, кто-то пришел и ударил вас — трах! – и сказал «Ву!»… если бы одитор проходил с вами эту запись, он бы в конце концов натолкнулся на «трах!» и на «Ву!» — вы нашли бы это на пленке.
Многие люди пытались это доказать. То, что они делают, — это берут одну инграмму, созданную наркотиками, которая лежит поверх восьми миллионов в восьмимиллионной степени инграмм, связанных с наркотиками или бессознательностью во всех ваших многочисленных прошлых жизнях… они пытаются взять эту одну последнюю инграмму и сказать: «Ну да, все просто. Мы найдем и уберем ее». О, да? Ведь фильмы, снятые позже, куда труднее разрушить, чем те, которые были сняты раньше. Они более долговечны. Через поздний момент бессознательности пробиться труднее, чем через ранний. Вы должны это осознать. Кстати сказать, это тесно связано с факсимиле «Один», потому что чем старше вы становитесь, тем сильнее оно включается; и вероятно, это все, что представляет собой возраст.
В куче всей этой кинопленки есть несколько особых факсимиле, которые намазаны клеем. Так вот, возьмите все эти пленки, сваленные в углу вместе с мисочкой кошки… представьте себе, что вы берете железный клин, который тщательно перемазан клеем, и как бы мешаете им всю эту не рассортированную пленку; это дает вам некоторое представление о том, что факсимиле «Один» делает с банком памяти.
К счастью, ничто не может разрушить эту пленку. Только то, что она лежит поверх факсимиле «Один», еще не означает, что она испорчена. Вытащите из-под этой пленки факсимиле «Один» — и вы увидите всю запись. Другими словами, вы можете отчистить этот клей. Я расскажу вам, как это делается. Для этого используется процесс, известный под названием «одитинг». Он посвящен тому, как отчищать клей.
Так вот, вас ни в коем случае не должен смущать тот факт, что этой пленки много. Если вы захотите осмотреть хранилища пленки компании «Уорнер Бразерс», вам лучше всего будет сделать это на мотоцикле. В этих хранилищах стоят коробки, коробки, коробки, коробки, коробки, коробки, коробки — огромное множество. Картотечный каталог этих пленок… картотеки, картотеки, картотеки, картотеки — огромное множество. У любого хомо сапиенса их огромное множество. Хомо сапиенс — это порода людей, которым видны ноль десятых, оставшиеся от десяти десятых в хранилище их кинопленки.
Так вот, вы как одитор стараетесь сделать так, чтобы этот парень получил свои кинопленки обратно. И он не должен быть поражен или ошеломлен тем, что этой пленки так много. Зная о факсимиле «Один», зная о его существовании и умея проходить его, мы в значительной степени нашли этому решение. Мы можем разделять эти пленки, чтобы их можно было помещать обратно на хранение с огромной легкостью.
Итак, я хочу донести до вас тот факт, что в этой кинопленке нет абсолютно ничего таинственного — это просто кинопленка! Это тэта, которая записывает пятьдесят восприятий или пятьдесят точек зрения на материальную вселенную, состоящую из материи, энергии, пространства и времени — с вами в главной роли. Вот и все. И в ней есть эпизоды, которые можно назвать, скажем, «Мечты в пятилетнем возрасте» — и вы знаете, что это мечты. Через некоторое время вы начинаете притворяться, что вы этого не знаете или что-то в этом роде, но вы знали, что это мечты, когда вам было пять лет.
И вы берете эту пленку, расправляете ее, раскладываете ее по правильным коробкам для хранения, и тогда ваше тело получает возможность функционировать лучше, потому что вы в состоянии улучшить его функционирование. Ведь у вас больше нет старых фильмов типа «Приключения Стика Крэйзи, великого дефектива», «он падает с обрыва и ударяется головой» или чего-то в этом роде. Этот фильм может настолько перепутаться, что не будет доступен вам в неотклированном состоянии. Ну так вот, когда вы становитесь клиром, все эти удары головой и вся эта история, от которой волосы встают дыбом, становятся доступными, так что вы можете поместить и их на свои места.
И как ни странно, если какая-то пленка потеряна, то кто-то дает вам нагоняй за это; поэтому вы не должны терять пленки. И по всей видимости, это именно то условие, на котором вы работаете в качестве производителей и операторов тэта-картин. Каждый из вас является огромной производственной компанией. А я стараюсь научить вас вовсе не тому, как изготавливать кинопленку, а всего лишь тому, как помещать ее на хранение.
[В этом месте запись обрывается в оригинале.]
На самом деле все, что вам нужно знать, чтобы одитировать, — это поведение преклира, прокручивающего пленку. И в этой степени вы как одитор становитесь киномехаником. Однако вы становитесь киномехаником лишь постольку, поскольку вы хотите извлечь пленку из хранилища и поместить ее туда.
Вы не тот киномеханик, который старается позабавить зрителей; вы киномеханик, который пытается помочь другой киностудии устранить ту ужасную путаницу, которая создалась, когда «Национальный банк Чейз» лишил ее права выкупа заложенного имущества или что-то в этом роде.
Все это очень просто. Вы добиваетесь, чтобы другая компания прокрутила некоторые из более важных ее фильмов, чтобы выяснить, какие фильмы у нее были. Вот и все. И как только она выяснит, что же у нее есть на самом деле, она, конечно же, сможет достичь изобилия, привести в порядок свои дела и сама обеспечивать себя.
И вы в качестве киномеханика — одитора — иногда даже страдаете от духа соперничества. Вы осознаете, что если другая киностудия начнет действовать на все 100 %, это может повлиять и на ваши кинофильмы. Это новый взгляд на съемку фильмов, который вы приобрели, поработав продавцом в бакалейной лавке или в каком-то таком месте… Если бы бакалейные лавки начали принимать на работу только клиров или кого-то в этом роде, то это, возможно, было бы не очень хорошо. Итак, у вас есть склонность… почти у каждого человека есть склонность, независимо от того, признается он в этом или нет… есть склонность испытывать нечто вроде духа соперничества.
Когда вы имеете дело с духом, бывает очень интересно наблюдать, как кто-то приходит и начинает говорить, что он очень скромный, он очень такой и очень сякой, он хочет, чтобы у вас было все хорошо, хочет вам помочь; но не успеваете вы и глазом моргнуть, как начинается ужасный спор о том, кто скромнее. Тот человек заявляет, что он гораздо более святой, чем вы; вот так-то! И у него нет никакого тщеславия, он совершенно бескорыстен; вот так-то!
Я наблюдал, как это переросло в ожесточенную драку, — спор о том, кто молится усерднее. Так что вы должны осознавать, что вы, возможно, в какой-то степени ставите под угрозу собственный бизнес, помогая другой компании. Ведь какой бы дружественной она ни была, она всегда имеет обличье соперника, пока она в какой-то степени остается банкротом. Кстати говоря, пока другая компания остается в отчаянном положении, вы как индивидуум на самом деле находитесь в опасности; но когда другая компания становится богатой, вы тоже становитесь богатым. Именно так это и работает на самом деле.
Да, ведь на рынке появляются более качественные фильмы, и ваши фильмы тоже лучше, и может быть, вам нет необходимости так много беспокоиться по поводу того, чтобы показывать фильмы. Может быть, вы могли бы пойти и снять другие фильмы. Было бы очень приятно, если бы вам не нужно было сидеть за столом с девяти до пяти каждый день и просто показывать фильмы. Прокручивать части с первой по четвертую «Институтское образование». Это надоедает. Возможно, вам было бы лучше… выехать на натуру для разнообразия. Поехать в степь и нарвать диких цветов. Ну что же, это было бы возможным, если бы за всеми людьми в мире не требовалось так неусыпно следить, чтобы они не нарушали порядок.
Только подумайте, как много ограничений налагается на вас как на индивидуума из-за того, что поблизости имеется множество преступников. На вас как на индивидуума налагается множество ограничений. Вы, возможно, являетесь честным, порядочным гражданином, но поскольку в вашем окружении имеются преступники, вам нужно строго придерживаться определенных законов. И конечно же, будучи честным, порядочным, разумным гражданином, вы остаетесь единственным, кто придерживается этих законов. В этом-то и заключается подвох; ведь преступник их совершенно не придерживается. Вот вам закон Салливена: он не дает честным гражданам защищать свою жизнь, а позволяет одному лишь преступнику владеть оружием. Это не очень разумно. Но это так же разумно, как желание того, чтобы кто-то другой оставался сумасшедшим или ограниченным в своих действиях.
Так вот, при демонстрации этого фильма вы хотите демонстрировать его только в том объеме, который необходим, чтобы работать с этим фильмом в одитинге. Допустим, та другая компания сняла плохой фильм… очень плохой фильм. Знаете, фильмы типа тех, которые снимает «Монограм» или «Рэнк» в Англии. Итак, та компания сняла ужасные фильмы. С тех пор она так и не смогла прийти в себя. И если бы она только сумела, так сказать, найти еще немного пленки, чтобы спять еще некоторое количество фильмов, она, возможно, пришла бы в себя.
И что вы делаете, так это позволяете другой компании соскоблить какие-то из ее старых записей, чтобы она имела право честно и прямо сказать: «У меня больше нет этих записей». Конечно, публика, знакомая с этим человеком, будет продолжать говорить: «Но ты же снял эти фильмы — мы знаем. Мы знаем, что ты снял эти фильмы». Однако теперь он может им честно ответить: «Нет, у меня в хранилище нет такого фильма» — и благодаря этому он сможет снова прийти в хорошее состояние.
Кстати говоря, вы можете взять преступника, отклировать его и превратить его в самого честного человека в городе, но люди по-прежнему будут утверждать, что начальник полиции честнее. Таким образом, люди по-прежнему будут утверждать, что этот плутоватый начальник полиции… я имею в виду этот обычный начальник полиции… куда честнее, чем этот отклированный преступник. Конечно же, если бы начальники полиции знали о том, что я сказал такую вещь, они бы начали неистово протестовать. Кстати, я не имею ничего против начальников полиции. Я обожаю полицейских. Юристы — это совсем другое дело. Как бы то ни было… Когда вы работаете с этим фильмом в одитинге, вы как бы добиваетесь… вы позволяете человеку привести в порядок свои записи.
Скажем, вся киностудия не делает ничего иного, как сидит и беспокоится о снятом ею фильме, который назывался «Форт из Ферт-оф-Форта» или что-то в этом роде и который провалился с таким треском, что его было слышно на сотни километров вокруг. Вся киностудия продолжает беспокоиться об этом. Там говорят:
«Боже, мы сняли этот фильм — "Форт из Ферт-оф-Форта". Боже! Мы сняли этот фильм, вот он» — и так далее; и доходит до того, что сотрудники этой киностудии думают, будто это их единственный фильм. Вот насколько нерациональными они становятся. Они говорят: «Это единственный фильм, который у нас есть».
Поэтому они упорно продолжают пытаться показывать фильм «Форт из Ферт-оф-Форта». Они так и продолжают не зарабатывать деньги. Они продолжают драматизировать эту инграмму под названием «Форт из Ферт-оф-Форта». То, что вы хотите сделать, — это продемонстрировать им, что «Форт из Ферт-оф-Форта» — это не то, что снимается постоянно. Это все-таки всего лишь один из фильмов, и у них, вероятно, есть сотни тысяч или даже миллионы куда более хороших фильмов, и они должны показывать именно их.
К сожалению, очень часто вы столкнетесь с тем, что они вступят с вами в спор:
В таком случае вы прибегаете к хитрости; вы просите:
Когда вы беретесь прокручивать этот фильм в одитинге, вы начинаете с того момента, когда человек его создавал. Возможно, он полагает, что он просто прокручивает его, но вы начинаете смотреть с первого момента постановки этого фильма, и вы просматриваете саму постановку фильма — намерение компании по отношению к этой постановке, все, что было поставлено, и так далее; и вы доходите до самого конца. А потом вы говорите ему: «Ну, я не вполне понял этот фильм. Давайте прокрутим всю последовательность его постановки снова».
Когда вы сделаете это два или три раза, эмульсия как бы… ну, картинка становится как бы тонкой. Она становится менее плотной, на ней появляются пятна, которые выглядят как ореол… это означает некачественную запись… и внезапно у вас в руках остается чистая пленка. То, что вы сделали, — это воспроизвели запись этого фильма и соскоблили ее о материальную вселенную. Вы стерли эту запись.
Возможно, в тот момент, когда этот фильм был создан, он оказал ужасное воздействие на эту компанию, и с тех самых пор он оказывал на нее негативное воздействие, но после того как вы избавились от этого куска целлулоида, он больше не будет доставлять никому неприятностей.
И теперь вам надо как бы уговорить этого человека: «Ну, давайте посмотрим в хранилище и узнаем, что еще у вас там есть». И он внезапно обнаруживает, что у него в хранилище нет больше ничего, о чем стоило бы беспокоиться; большинство из его фильмов хорошие. Поэтому он начинает показывать хорошие фильмы или выезжает на натуру и снимает новые фильмы, и вам больше не нужно о них беспокоиться. И в общих чертах это и есть то, что вы делаете.
Я воспользовался терминологией из области кино, и благодаря ей все становится более понятным, но вы, возможно, думаете, что я излишне упрощаю этот вопрос. Нет. Изготовление кинофильмов на самом деле представляет собой более сложный процесс, чем изготовление тэта-записей, известных нам под названием «факсимиле». Более сложный.
Прежде всего, эти процессы вам были присущи с самого начала, а кинопленку людям пришлось придумывать. Кинопленка обладает весом и массой, ее трудно хранить, а если вам приходится носить ее туда-сюда, у вас начинает болеть спина. Так вот, прокручивая фильм… киномеханик, который крутит фильм, вряд ли почувствует боль в спине.
Но если бы вы заставили его пойти на съемочную площадку и таскать туда-сюда весь реквизит, который он когда-то таскал, то он, пожалуй, почувствовал бы боль в спине. Вы улавливаете суть. Когда он прокручивает весь процесс постановки фильма, он снова ощущает всю боль и все страдания, связанные с этим фильмом. Но как ни печально, вы прокручиваете только фильм. Вы на самом деле не работаете с энергией или усилием физической вселенной; вы работаете только с их изображениями. И поэтому все это сокращается или стирается и уходит — оно больше никого не беспокоит.
Вся трудность с человеческим разумом состоит в том, что его записи не хранятся упорядоченным образом. Почти никто не может добраться до своих кадров. Почти никто не может до них добраться. А в этой науке существуют разнообразные процессы, которые позволяют индивидууму добраться до этих кадров.
Вот что на самом деле происходит: ранние кадры становятся слишком тяжелыми, потому что они уже очень стары, потому что они делались уже много раз. Они надоедают; в них больше нет ничего особо интересного. С ними много чего не так, потому что постановка этих фильмов уже имела прецедент. Можно сказать, что один из режиссеров или директоров или кто-то в этом роде зафиксирован на одном случае из своей молодости, когда он снял кинофильм и тот оказался ужасно неудачным, так что с тех самых пор он пытается оправдать свою неудачу, снимая точно такие же фильмы, как и тот. Он пытается добиться, чтобы люди приняли тот фильм, который он снял в молодости, потому что это послужило бы подтверждением его правоты тогда; и это именно то, что пытается сделать разум.
Разум снимает очень плохой фильм, а потом настаивает и настаивает на том, что этот фильм был хорошим. И он постоянно извиняется перед телом и демонстрирует ему, что этот фильм был хорошим. Он заявляет и заявляет всему миру: «Это хороший фильм, это хороший фильм… с ним все в порядке. Вам нужно посмотреть на это! Со мной все в порядке, в порядке, в порядке, в порядке. Я не сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший. Посмотрите, я совершенно логичный и нормальный. А причина, по которой я все время прыгаю по улице на одной ноге, запрыгиваю на тротуар и прошу: "Сожмите меня", — это просто… это просто потому… просто потому…
ну, у меня… у меня… я как-то прочитал в книге, что это способ избавиться от хвори» –
вы получаете просто поразительные объяснения.
Это преувеличение, но не слишком большое. К примеру, кто-то говорит:
«Причина, по которой маленьких детей нужно наказывать, состоит в том, что их нужно сделать хорошими». Хотя очевидно, что если вы будете наказывать и наказывать детей, то сделаете их плохими.
Люди уже наблюдали тот факт, что чем больше они наказывают детей и чем злее они обращаются с детьми, тем хуже дети становятся. Люди наблюдали это уже не одно тысячелетие; но все же они продолжают наказывать детей.
Время от времени люди впадают в противоположную крайность и заявляют:
«Нет абсолютно никаких оснований наказывать детей. Детям нужно давать возможность выражать свою личность». Поэтому такие люди вообще не обучают детей. Они вообще не показывают им, что находится в окружающей их материальной вселенной; они просто позволяют детям как бы развиваться самостоятельно. И дети развиваются, их беспокоят тут и там, происходит то и это, они носятся туда-сюда, они сталкиваются с неприятностями, они падают, они не обучены ничего делать, и у них формируется преувеличенное представление об окружающем их мире и о своей роли в этой жизни; им приходится ужасно трудно. Вот тенденция современной детской психологии.
В действительности при воспитании ребенка нужно делать только две вещи. Когда вы даете ему что-то, помните, что вы это ему отдали и теперь он этим владеет. Не продолжайте контролировать этот предмет. И не противоречьте ребенку, и не пытайтесь изменить его мнение, когда в этом нет необходимости. Попробуйте оценить, реальны или нереальны его требования, и действовать соответственно. Ведь если вы будете подтверждать значимость нереальных требований, которые он выдвигает, наказывая его или делая что-то еще, вы разрушите его реальность. Вы понимаете, как это происходит.
Итак, в этой области вовсю действуют нерациональные практики. Когда впервые появилась эта нерациональная практика — наказание детей? Дело было так: давным-давно кто-то придал огромную важность тому факту, что его наказали, и твердо решил свести счеты с остальными людьми за то, что они его наказали; поэтому он начал наказывать людей, чтобы продемонстрировать им, что наказания недопустимы. А потом не успели вы и глазом моргнуть, как он уже говорил: «Ну, людей необходимо наказывать» — ведь он уже кого-то наказал, и ему нужно было оправдать это действие. Вот как все ото работает.
Так вот, у этих фильмов есть одна необычная особенность: они превращают человеческое тело в марионетку. Когда хранилище пленок у человека находится в беспорядке, эти пленки могут оказывать воздействие на человеческое тело, изменяя его форму и структуру.
Возможно, в мире ведутся огромные споры о том, структура ли определяет функцию или функция определяет структуру. Это настоящее яблоко раздора.
Стоит вам только начать разговаривать с индивидуумом, который был обучен и верит тому, что структура изменяет разум и что разум не изменяет структуру, — вы окажетесь вовлеченным в спор, потому что он будет очень твердо стоять на своем.
Но вам будет не очень трудно доказать ему противоположное. Сам я исследовал эндокринологию, пока не убедился в том, что функция управляет структурой. Ведь человека можно накачать гормональными препаратами до отказа и не получить никаких результатов; однако можно устранить у него пару аберраций, а потом накачать его гормональными препаратами, и в этом случае препараты дадут результат. Другими словами, мозг препятствовал усвоению гормонов организмом.
Этого доказательства было достаточно для меня, но если вы хотите еще более убедительное доказательство, то вот оно: большинство новых лекарств работают только потому, что люди думают, будто они работают. И хотя почти все считают, что это плохо, данный факт является прямым доказательством того, что функция управляет структурой. И если вы хотите подорвать минера на его же мине (как говорил Шекспир), просто процитируйте мнение тех людей, которые полагают, что структура определяет функцию. Эти же люди постоянно заявляют, что единственная причина, по которой лекарства действуют на людей, состоит в том, что люди так думают. Если человек просто думает, что лекарство действует, и оно в этом случае действует, то он, несомненно, использует функцию, чтобы изменять структуру; так что вы доказали это на одном дыхании.
Врач на самом деле может назначать пациентам пилюли из воды и муки… множество пилюль из воды и муки. И когда он назначает пациенту пилюли из воды и муки, он сообщает ему, что это новейшее средство, только что разработанное в лаборатории «Блиц энд Блац»; что оно тщательно исследовано и одобрено Американской медицинской ассоциацией, журналом «Хорошая домохозяйка» и другими организациями; пациент идет домой, принимает эти пилюли и поправляется. Это прямое доказательство — настолько прямое, насколько только можно желать, — того факта, что функция управляет структурой.
Если бы вы взяли новое лекарство и вкололи его восьмидесяти пациентам, не говоря им, что это принесет какие-то результаты, то эффективность этого лекарства составила бы, скажем, 10 процентов. Давайте просто скажем, что его эффективность составила бы 10 процентов. Но если бы вы взяли восемьдесят человек и расхвалили перед ними замечательную новую микстуру, а потом вкололи им дистиллированную воду, поправилось бы сорок человек из восьмидесяти.
Кстати говоря, это именно тот способ, который использовался, чтобы определить возможную причину язвы. Авторы того эксперимента пришли к выводу, что язва объясняется одним лишь воображением, а поэтому лечить ее не нужно. Что нужно делать, так это оперировать ее. Я не понимаю этой «логики», но именно такая логика использовалась в статье на эту тему, которую я читал. Эти исследователи взяли длинный ряд пациентов и сделали им уколы дистиллированной воды — говоря им при этом, что это новое лекарство, которое излечивает язву, — и у 50 % пациентов язва прошла.
Другими словами, вы получаете очень хорошие результаты, подходя к этой проблеме с точки зрения того, что функция управляет структурой. И вы получаете довольно слабые результаты, пытаясь сделать так, чтобы структура управляла функцией.
Так вот, эти фильмы, безусловно, могут изменять саму киностудию. Они, безусловно, делают это. Если человек набьет достаточно шишек на лбу и начнет носить на себе записи этих шишек, форма его лба изменится. Лучшее доказательство этого — сократить или стереть некоторые из этих фильмов, выбросить их прочь или разложить на правильные места в хранилище или сделать что-то в этом роде — и увидеть, что форма лба изменится.
Будучи хорошим одитором, вы должны быть в состоянии видеть, как изменяется лицо преклира после каждой сессии. Изменение должно быть вот таким заметным. Оно должно быть достаточно заметным, чтобы вы смогли увидеть его.
Я надеюсь, что теперь вы немного лучше понимаете, что же вы делаете. Как только вы привносите идею о том, что вы работаете с большим количеством неизвестных — со множеством иксов, факторов Q и так далее… со множеством вещей, о которых вы не знаете, хотя хотели бы знать; они не то и не другое, они «возможно, если…» и все в таком роде, — вы не сможете хорошо выполнить свою работу. Ведь, понимаете, вы вводите в эту машину факторы, которых на самом деле нет.
Вы пытаетесь работать с фильмом, предполагая, допустим, что «все съемки делаются на свинцовых пластинах», хотя это не так. Но если вы будете и дальше утверждать, что съемки делаются на свинцовых пластинах, то вы попытаетесь начать работать со свинцовыми пластинами вместо того, чтобы раскладывать по местам кинопленку. Вы будете раскладывать по местам свинцовые пластины, которых не существует. А это нелегко.
Так что вам нужно очень четко установить и понять — если нужно, применяя силу к самому себе, — что это пленка, на которой делаются записи образов физической вселенной через пятьдесят или больше каналов восприятии. И мы работаем с образами физической вселенной и намерением человека по отношению к этим образам; вот и все, с чем вы работаете в процессинге.
Вам не нужно больше ничего бояться. Преклир не расколется внезапно на две половинки, не выпустит крылья и не улетит прочь, не сделает что-то в этом роде. Вы не узнаете в какой-то из более поздних частей этого курса, что, хотя все изученное ранее было очень интересным, на самом деле для исцеления разума преклира его следует бить по голове воздушным шариком.
То, что я вам здесь описывал, не изменится. Это уже выдержало проверку временем. На самом деле это представление о кинопленке, о ее стирании и так далее в своей изначальной форме существует уже более четырнадцати лет, и огромное множество людей поправились благодаря применению этого подхода. Вы не работаете с чем-то еще, вы не работаете со множеством иксов, вы не работаете с разнообразными безделушками.
Возьмите, к примеру, язык. Язык — это нечто очень интересное, но, безусловно, не очень важное. Язык — это система кодов. Если вы являетесь кораблем, то вы способны вывесить определенные флаги, которые другой человек — будучи кораблем — может прочитать и узнать, что вы имели в виду. Эти флаги являются словами. Ваша мысль предшествовала флагам, а его мысль следует за прочтением ваших флагов.
Кстати говоря, эти мысли давным-давно достигли совершенно четкого и однозначного согласия на тему того, что означают эти флаги. Вы оба действуете на основе одного и того же свода сигналов. Нет такого, чтобы он действовал на основе МСС, а вы действовали на основе «Свода метеорологических сигналов США». Вы оба разговариваете по-английски. Вы оба знаете, что имеется в виду. Или вы оба разговариваете по-японски или что-то в этом роде. И если слова… если значение слов ставится под сомнение, то у вас есть слова, с помощью которых вы можете сообщить друг другу определения слов. «Вот что я имел в виду под…»
Важность языка была переоценена. Это похоже на… спор по поводу языка был бы похож на горячую дискуссию между двумя офицерами военно-морских сил относительно плана атаки их самой недавней битвы, если бы в этой дискуссии затрагивались только лишь первоначальные и базовые значения флагов «Алфа, Браво, Чарли, Дэлта, Эко, Фокстрот». Другими словами, эти офицеры так и не переходят к обсуждению самой битвы, они обсуждают сигнальные флаги.
Конечно же, это чисто академический, наукообразный механизм, который самым замечательным образом не дает говорить ни о чем важном. Если вы будете говорить о сигнальных флагах — и только о сигнальных флагах — достаточно долго, вы сможете полностью устранить, сбить с толку и уничтожить любого человека, который пытается говорить о чем-то осмысленном.
Кстати говоря, вам когда-нибудь случалось говорить с кем-то, кто прерывал вас на полуслове, чтобы узнать значение слова? Вы рассказываете очень радостно: «Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля», вы объясняете людям что-то такое. Вы пытаетесь передать им свою идею о вождении автомобиля. Вы только что узнали, что скорость автомобиля нужно увеличивать, чтобы повернуть за угол, и вы говорите:
И у вас есть картинка того, как нажимать на акселератор. У него тоже могла бы быть эта картинка, если бы он не находился на уровне 0,6 или ниже по шкале тонов; ведь именно там он и находится.
Он говорит:
Это подобно ситуации, когда встречаются два корабля. Один корабль говорит другому: «Уиски, Кэбэк, Голф». Другими словами, «Вы вот-вот сядете на мель». А тот корабль отвечает: «Сигнал "Голф" поднимают только тогда, когда на борту находится контр-адмирал или офицер высшего ранга. Так почему же вы использовали сигнал "Голф"?» И конечно же, он садится на мель. То же самое происходит с любым индивидуумом, который начинает играть с вами в эту игру. Он в конце концов сядет на мель, очень прочно сядет на мель. Не из-за вас; он просто станет настолько враждебен всем окружающим, что в конце концов они прекратят общаться с ним, и он лишится средств к существованию. В любом случае его тело находится в плохом состоянии. Если он это делает, то он находится довольно низко на шкале тонов.
Другими словами, вы обнаружите множество людей, которые только и делают, что разговаривают с вами о сигналах. Вы можете усесться перед таким человеком и разъяснить ему весь свод сигнальных кодов. Вы можете сказать: «Смотрите, мы действуем на основе вот этого. Бейсик-инглиш, пожалуйста. Вы используйте этот словарь, я тоже буду использовать этот словарь, и я буду находить в нем значения каждого слова, прежде чем его использовать. И вы будете находить в нем значения всех слов, которые я использовал, и таким образом мы будем точно знать, о чем мы говорим».
А тот парень ответит вам:
Здесь вы наблюдаете разрыв общения. Индивидуум, который находится очень, очень низко на шкале тонов, разрывает общение. Он находит предлог не читать ваши флаги.
Ну хорошо. Язык: слово является ни больше ни меньше, как символическим звуковым кодом физической вселенной — находящейся в движении или статичной; слово обозначает не что иное, как состояние бытийности в физической вселенной или отсутствие такового.
Все слова — это принадлежность физической вселенной, потому что они предназначены для использования в системе, которая существует в физической вселенной, будь то звуковая или зрительная. Категория, к которой относится язык, должна называться «звуковые и зрительные сигналы», потому что именно это представляет собой язык.
За словами стоят значения и мысли, и поверьте мне, все мы жили в физической вселенной и на самом деле все мы знаем, из чего она состоит. Поэтому при использовании языка нет никаких шансов, что мы начнем описывать не ту вселенную. Другими словами, иногда вы будете сталкиваться с тем, что язык является препятствием.
Например, единственная причина, по которой прежних психотерапевтов трудно обучить этой науке, состоит в том, что у них есть свод кодов, который совершенно бесполезен, — и я говорю это прямо безо всякого намерения кого-либо оскорбить. Между прочим, когда я говорю о бесполезности их свода кодов, я их же и цитирую. Профессор психологии Иллинойского университета написал статью, в который устроил полный разнос системе психологической и психиатрической классификации; это был самый убийственный разнос, который я когда-либо читал. Это было просто блестяще.
Он написал: «Все, что мы делаем, — это вешаем ярлыки, ярлыки, ярлыки, ярлыки; но мы так и не выяснили значение ни одного из них!» Так что вы приходите, вы знаете значение чего-то, и вам перегораживает путь завал из ярлыков.
Вы говорите:
А вы говорите:
Я знаю, что я, вероятно, говорю очень обидные вещи, но я просто испытываю небольшое раздражение. Я чувствую себя примерно так, как чувствует себя парень с разведывательного корабля, который только что доложил:
А ему неизменно приходит такой ответ:
А тот человек отвечает: «Тяпать ляпы. Да, я знаю это слово! Вы хотите сказать, что мы тяпаем ляпы?» Другими словами, я дохожу до того, что я уже готов использовать любую систему кодов.
[На этом месте запись обрывается]