English version

Поиск по сайту:
АНГЛИЙСКИЕ ДОКИ ЗА ЭТУ ДАТУ- Game Called Man (SOM-14) - L550606C
- Group Processing - Additional Processing on Meaningness (SOM-13) - L550606B
- Mechanisms of Ownership in Living (SOM-12) - L550606A
- What Scientology Is Doing (SOM-15) - L550606D

РУССКИЕ ДОКИ ЗА ЭТУ ДАТУ- Групповой Процессинг - Дополнительный Процессинг в Отношении Значения (КАЧД 55) - Л550606
- Игра под Названием Человек (КАЧД 55) - Л550606
- Механизмы Владения в Жизни (КАЧД 55) - Л550606
- Чем Занимается Саентология (КАЧД 55) - Л550606
- Шесть Базовых Шагов, Некоторые Основы Одитинга (КАЧД 55) - Л550606
СОДЕРЖАНИЕ ЧЕМ ЗАНИМАЕТСЯ САЕНТОЛОГИЯ
1955 КОНГРЕСС АНАТОМИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДУХА

ЧЕМ ЗАНИМАЕТСЯ САЕНТОЛОГИЯ

Лекция, прочитанная 6 июня 1955 года*Примечание: эта лекция была записана не с самого начала.

Если там, где должно быть живое существо, находится организация, то этому пора положить конец.

Так вот, я сейчас не говорю об анархии. Среди аберрированных народов анархия совершенно невозможна. В основе анархии лежит идея о том, что она возможна среди аберрированных людей. Однако я говорю о том, что нам нужны более совершенные люди, а не более совершенные вывески.

Нам нужен более совершенный общественный строй, а не просто один-два более совершенных индивидуума, и нам нужна более совершенная организация. Но когда организация ставит себя в такое невероятное положение, при котором она оказывается вне критики, или когда индивидуум ставит себя в такое положение, при котором он оказывается настолько выше других людей, что к нему невозможно прикоснуться, это приведет к хаосу — неважно, в сколь отдаленном будущем это произойдет. Вы это понимаете?

Возможность контролировать человека и направлять его деятельность зависит от доброй воли человека и от того, находится ли он в хорошем состоянии. Она не зависит от железных решеток и наручников. Она не зависит от тюремных камер или аппаратов для проведения электрошока.

Общество является больным, поскольку в нем есть больные люди. Однако, чтобы его исцелить, необязательно работать только с больными людьми и исцелять их. Если бы сами члены общества находились в достаточно хорошем состоянии и обладали достаточно высоким уровнем способностей, то для них не составило бы ни малейшего труда вытащить из грязи любого оступившегося человека. Вытаскивать людей наверх и возвращать их в строй не является функцией организации, это функция и ответственность самого человека. Вытаскивание людей наверх и возвращение им здоровья, восстановление хороших отношений между ними и другими людьми, возвращение их в игру — все это не зависит от группы специалистов. Это зависит от человека.

А если помощь своим собратьям становится неким специализированным действием, которое могут выполнять только избранные, или только тот, кто носит соответствующую звезду, эмблему или соответствующий значок… то человек мертв! Поскольку все самое лучшее, что есть в человеке, проявляется тогда, когда у него есть желание и готовность оказывать помощь любому из своих собратьев и когда ему позволяют это делать.

Когда нам больно, мы позволяем любой собаке подойти и проявить сочувствие, и даже в том обществе, где люди живут в пещерах, человек позволяет собаке зализывать его раны, чтобы помочь ему исцелиться. Но только не в этом обществе! Когда людей ставят в такое положение, что они чувствуют, будто у них нет права оказывать помощь своим собратьям и только Джо или Биллу или кому-то еще с этой улицы позволено взмахивать волшебной палочкой или трясти магическим исцеляющим кристаллом, кто-то должен внимательно посмотреть на это общество, поскольку оно не является здоровым. Вы это хорошо понимаете?

Так вот, то, что у человека есть право исцелять, еще не означает, что он обладает способностью исцелять. Одно не следует из другого, не так ли? Но сегодня в Саентологии мы очень хорошо понимаем, что почти любому человеку можно дать достаточно наших данных, чтобы он смог улучшить состояние всех людей в своем окружении, в том числе и себя, и смог сделать их счастливее. И это та цель, которой мы стремимся достичь. И мы достигаем этой цели с помощью некоторых искусственных инструментов, уже существующих в этом обществе. И одним из таких инструментов является организация.

Но я был бы очень огорчен, если бы увидел, что после стольких лет работы мы дали человеку не большую свободу в обществе, а более сильную, более могущественную организацию, пришедшую на смену существующим. И как однажды сказал Хендрик ван Лон: «Чем больше все изменяется, тем больше все остается таким же». Он сказал это в книге, которая называется «Терпимость», и я вам рекомендую прочитать эту книгу… «Терпимость», Виллем Хендрик ван Лон, величайший писатель, недавно умер. Совершенно замечательный человек. Но он сказал это о революции.

Огромные массы людей скапливаются у нас в кюветах и рвах, на проселочных дорогах, в переулках и сточных канавах, и они подминают под себя деспотическое правительство, действуя на основе лозунга: «Все будут свободны. У нас будет свобода, равенство и братство», — и мы получаем деспотство! Вместо того чтобы создать новый свободный строй, все, что они делают, так это используют уже существующие коммуникационные линии деспотического общества, чтобы править.

Любой, кто рекомендует свержение какого-либо правительства при помощи силы, глупец. Он вообще ничего не понимает в политике и в людях. Поскольку ни одно правительство никогда не бывает свергнуто, просто на смену одному правительству приходит другое.

Если вы хотите узнать, какое правительство вы получите после того, как свергнете какое-нибудь существующее правительство, посмотрите на правительство, которое вы свергаете. Кое-где будут виднеться следы от пуль, но это, пожалуй, будет единственное отличие.

Сейчас мы в Саентологии могли бы создать организацию или группу, которая обладала бы достаточной силой, достаточной мощью, чтобы подмять под себя все, что встретится ей на пути. Это было бы потрясающе. Это само по себе было бы игрой. А затем кому-нибудь… меня уже не стало бы, не стало бы других людей… и вдруг вы видите перед собой эту штуку, эту организацию. И кому-нибудь пришлось бы встать и сказать: «Одиторы всех стран, объединяйтесь. Свергните этого монстра!» И все увидели бы, как эта штука рухнула бы, все ясно увидели бы это, понимаете? Она бы рухнула. И тогда люди сказали бы: «Замечательно! Теперь мы свободны». И они получили бы новую стопку писем, отменяющих их сертификаты.

Я пытаюсь смотреть достаточно далеко в будущее, чтобы предсказать, предвидеть, что может произойти, и не допускать слишком много ошибок. Вы должны позволить мне допускать определенный процент ошибок. И когда я смотрю в будущее, я вижу, что здесь мы имеем дело с материалом, используя который кто-нибудь мог бы получить контроль и власть над человечеством, поэтому нельзя допустить, чтобы когда-нибудь этот материал стал монопольной собственностью или инструментом в руках горстки людей, что явилось бы угрозой и бедствием для всех остальных. Возможно, я просто слишком горд, тщеславен или оптимистичен. Но я никогда ни на секунду не откажусь от роли тщеславного человека, просто чтобы получить одобрение или просто чтобы ошибиться в своем предвидении. И я думаю, что это предвидение является верным.

И я думаю, что свобода этого материала, который мы знаем и понимаем, может быть гарантирована только в том случае, если мы будем делать лишь небольшой упор на организации и максимальный акцент — на людях, на хорошем обучении и хорошей, надежной, безупречной передаче информации. И если мы сможем это сделать, мы победим. Но если мы не сможем этого сделать, то рано или поздно, та информация, которой мы владеем, станет собственностью кучки людей, не заслуживающих доверия. Я в этом уверен, поскольку это всегда происходит таким образом. Но это не означает, что так должно происходить и дальше. Я не придерживаюсь той точки зрения, что что-то является неизбежным.

У меня нет никаких иллюзий ни в отношении неважности Саентологии, ни в отношении ее важности. Понимаете, можно было бы очень и очень легко получить преувеличенное представление как о первом, так и о втором. Это было бы очень просто, понимаете, посмотреть на все это, а затем составить об этом какое-то мнение, которое не было бы связано с действительностью. Саентология, если ее хорошо понимать, является очень мощной штукой. Если использовать ее как следует, то можно очень многое сделать для общественного строя и для индивидуума. Если же передавать эту информацию плохо, если не доносить ее как следует до понимания людей, если ее монополизировать или использовать исключительно ради выгоды, то это может привести к очень разрушительным последствиям.

Ко мне уже три раза обращались люди из структур, в которых сосредоточена власть, с предложением передать им большое количество информации и перестать говорить. Я был бы очень счастлив перестать говорить. Мне не важно, говорю я или нет. Я говорю, мне это нравится; я откидываюсь молча на спинку стула, мне это нравится — не имеет значения. Мне доставляет удовольствие и то и другое.

Но мне хотелось бы знать, почему это кто-то заинтересован в том, чтобы вдруг заполучить большое количество информации, которую он не сможет переварить… мои записные книжки и все такое… и заставить меня перестать говорить об этом? Почему вообще кто-то может быть в этом заинтересован?

Кроме того, однажды мне было сделано предложение заняться работой в определенном месте мира, чтобы «повысить внушаемость людей». Это было во время званого ужина. Это предложение было не менее официальным, поскольку именно ради этого я и был приглашен на тот званый ужин… я узнал об этом только тогда, когда попал туда… чтобы «повысить внушаемость людей»! И вот я сидел там, а этот парень, видимо, решил, что я потерял дар речи от изумления. Но я сидел там, не донеся до рта ложку с десертом, и надеялся, что каким-то чудом мне удастся сдержаться и не рассмеяться истерическим хохотом, который рвался наружу. Я сдержатся, но я никогда не слышал лучшей шутки. Это все равно, что возить песок в пустыню. «Повысить их внушаемость»! Достаточно лишь слегка нажать на человека, и он заснет крепким сном!

Так вот, многим людям кажется, что я часто говорю довольно дикие вещи о тех, кто по своей профессии занимается лечением. Что ж, время от времени я выхожу из себя. Я имею право выходить из себя. Я оставляю за собой это право как одно из моих прав человека. Когда кто-нибудь приходит… когда кто-нибудь ввозит на инвалидной коляске или на кровати ребенка, что-то в этом роде, он только что искромсал его всего на куски, понимаете, и говорит: «Что ж, это не принесло ему никакой пользы, теперь проодитируйте его». И я громко говорю: «Почему вы не привели его сюда сразу когда он еще не был болен? Сейчас он болен! До этого он был просто грустным. Что я по-вашему должен теперь делать?» Что ж, я почти никому не отказываю, но я могу выйти из себя из-за всего этого!

Так вот, не должно быть никакой враждебности между саентологом и кем-то, кто по своей профессии занимается лечением, если только это не одна из тех ситуаций, когда вы уверены, что имеете дело с глупостью того или иного рода. На самом деле единственный раз, когда я испытал враждебность, так это… почему в 1947 году… почему они не стали слушать? Почему в 1955 году они не хотят прочитать ни одной книги?

Но я могу сказать вам, что мы беспокоимся и мы говорим об очень маленькой части общества, и как один из вас сказал мне недавно: «Почему мы не можем просто перестать обращать внимание на все это? Зачем нам вообще об этом говорить?» Нам незачем об этом говорить! Это самая разумная вещь, которую я услышал на протяжении всего конгресса… «Зачем об этом говорить?» Зачем говорить о людях, которые занимаются лечением, зачем говорить о врачах или о психологах или ком-то еще? Почему бы просто не забыть о них? Ладно. Я сказал: «Ух ты, это хорошая идея. Самая лучшая идея, которую я услышал за долгое время». Так что я решил, что я так и сделаю, и я подумал, что сегодня я должен сказать вам, что я забыл обо всем этом.

Конечно, победителю очень легко быть великодушным. Когда вы приобрели очень много знаний, позволяющих вам сделать очень много вещей, главная из которых — позволить своим собратьям многое знать и многое делать, вам следует отбросить эти мелкие мысли, понимаете? Теперь вам следует удалиться в какую-нибудь глушь и там поспать. И в один прекрасный день я устрою все так, чтобы я мог действительно испытать подобное чувство!

Так вот, у нас было пять лет… пять лет, в течение которых мы постоянно и непрерывно занимались исследованиями, разрабатывали теорию, техники, продвигались вперед. Пять непрерывных лет. Ничто не прерывало эту работу в течение пяти лет. И у нас было пять лет организационного хаоса. Это интересно, не правда ли? Так вот, когда я говорю «хаос», я имею в виду организацию, характерную для человека… где все передают друг другу какие-то бумажки, туда-сюда.

Нет, боюсь, что свобода не зависит от железных каналов организаций и не процветает в них. Позвольте мне рассказать вам кое о чем забавном, что происходит… что происходило в дианетических организациях и действительно происходит в саентологических организациях… и что объясняет, почему так ужасно перегружен руководящий и административный персонал, а также люди, занимающиеся канцелярской работой. И они действительно перегружены.

Это происходит. Это происходит независимо от того, находитесь вы в Лондоне или в Южной Африке. Неважно, где вы находитесь, вы можете не сомневаться, что это будет происходить. Вы нанимаете какую-нибудь девушку, и ее работа заключается в том, чтобы сидеть и печатать на машинке тексты писем. Она должна напечатать ответы всем этим людям, понимаете? Вот она сидит и печатает письма, она очень довольна всем этим, жует жевательную резинку, и она… «Ух ты, это интересно». И не успеваете вы глазом моргнуть, как она оказывается на курсе НСА! Чуть что — и она сразу же перестает работать просто для того, чтобы поговорить с кем-то о Саентологии. Ребята в организации работают упорно — это самое потрясающее, что вы когда-либо видели. Совершенно невозможно создать коммерческое предприятие и сохранить его в таком виде. Так что я просто сдался.

Так вот, это означает, что на самом деле мы в саентологических организациях… что люди стараются изо всех сил ответить на вашу корреспонденцию, отправить ваши заказы, предоставить вам пленки, сделать их копии, сделать то да се… они действительно стараются изо всех сил сделать все это. Им обычно не хватает персонала, как правило они работают около пятнадцати часов в сутки, и обычно еще пять часов кого-нибудь одитируют. Каждый человек в организации является одитором. Я хочу сказать, что вот так обстоят дела. Рано или поздно человек приходит туда, и вот он снова сидит и стучит по клавишам печатной машинки. Он не уходит оттуда, понимаете… он снова стучит по клавишам печатной машинки и вдруг он зовет недавно назначенного руководителя, который написал это письмо, и говорит: «Вы допустили тут ошибку. По-моему, для этого кейса существует гораздо лучший процесс, чем тот, который вы тут рекомендуете». Его сертификат висит тут же на стене, понимаете? На самом деле этот человек мог бы уйти из организации и, вероятно, он мог бы куда-нибудь поехать и заработать значительную сумму денег, однако люди этого не делают; они остаются рядом с организацией, они остаются там. где происходят события.

Происходит еще одна странная вещь: саентологическая организация становится домом для огромного количества людей. Это просто потрясающе. Это происходило в течение пяти лет… это дом. Вы видите какого-нибудь человека каждый день, он сидит на задней веранде и с кем-то разговаривает, и вы думаете: «Откуда взялся этот парень?»

Так вот, если бы вы управляли прачечной или промышленным предприятием, которое производит автомобили, то там не было бы постоянно полно людей, которых просто интересуют машины или которых интересует выстиранное белье. Вы просто не увидели бы там такого. И еще одна вещь: если бы вы уволили парня, который отвечал за все детали длиной в три сантиметра или что-то в этом роде, то затем вы не увидели бы, что он так и не ушел с территории предприятия. Вы его уволили, но он никуда не ушел. [Смех в аудитории.] Это ужасно!

Так что дианетические и саентологические организации — и я это знаю, поскольку у меня есть пятилетний опыт — никогда не превратятся в бизнес… никогда.

Так вот, те части организации, которые работают эффективно… которые сегодня работают эффективно… это центр процессинга, сектор одиторов и сектор обучения.

Теперь, когда мы не изменяем техники каждые двадцать пять — тридцать секунд [смех в аудитории] и когда один одитор может разговаривать с другим одитором, который завершил свое обучение восемь месяцев тому назад… происходит нечто странное: одитор, который занимается проведением процессинга, очень уверен в своих инструментах и он с большой легкостью общается с другими одиторами, которые также занимаются проведением процессинга. А у одитора, который занимается обучением, наблюдается очень странный взгляд на вещи… я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь, кто преподает биологию, был таким пуристом, таким энтузиастом своего дела, чтобы он был таким придирчивым и упрямым, как некоторые из тех одиторов, которые обучают «Шести базовым шагам». И затем этот человек говорит: «Что ж, хорошо. Итак, вот как я это делаю… я говорю… Что… что же я теперь говорю? Что я… я говорю… я говорю: “Вспомните что-нибудь реальное”, — а затем он вспоминает что-то реальное, и я говорю: “Хорошо”, — правильно? Ладно, хорошо, вот так. Ладно, так вот. “Вспомните что-нибудь реальное”».

И человек отвечает: «Мм-ммм-ммм, да». Одитор говорит: «Хорошо».

Что ж, его инструктор стоит рядом, понимаете? И инструктор говорит: «[вздох] Прояви интерес!»

Но сектора обучения и процессинга сегодня становятся эффективными и заинтересованными, что весьма интересно. Одиторы МАСХ, например, начинали свою конференцию штатных одиторов в пять часов. Понимаете, они ничего не ели с самого ленча, а в пять часов они начинали конференцию штатных одиторов, и в восемь часов эта конференция все еще продолжалась — никакого обеда. Я это заметил, мне стало жаль этих людей и я заставил их начинать свои конференции в четыре часа. Но одна из таких конференций все еще продолжалась в девять часов вечера! Всем очень интересно, они сравнивают свои заметки, приводят все в порядок и так далее.

Еще одна вещь, которая в течение последних месяцев становится все более и более заметной: люди в Саентологии все больше и больше… там, на Западе… становятся в какой-то степени чувствительными к МЭСТ, понимаете? Они начинают лучше одеваться, начинают носить галстуки и так далее. Самая потрясающая вещь, которую я когда-либо видел, так это один начальник отдела процессинга… до этого одиторы приходили без пиджаков и так далее… и эта женщина — начальник отдела процессинга — вдруг начала вовсю вводить строгую военную дисциплину! Она только что исправила какую-то ситуацию с одитингом и ее уровень терпимости… или ее нежелание управлять умственными машинами других людей было устранено. И вот она смотрит на этого одитора… он пришел на конференцию одиторов, на нем аккуратнейшим образом выглаженная чистая рубашка и галстук. И эта женщина говорит: «Что ж, надеюсь вы не одитировали своего преклира в таком ужасном виде!» Она заставила всех ходить в пиджаках. Невероятно. Да, времена меняются. Думаю, что когда-нибудь в будущем я, вероятно, разработаю процесс, с помощью которого из человека можно будет сделать руководителя коммерческого предприятия.

И я разработаю процесс, который будет посвящен тому, как управлять коммерческим предприятием. Что ж, я изучал это, но я не знаю, следует ли опускать этих людей по шкале или же поднимать их. [Смех в аудитории.] Мы делаем людей гораздо более сообразительными и компетентными руководителями, однако мы еще не довели их до такого состояния, когда они потеряли бы всякий интерес к своим собратьям, когда они просто сидели бы, уставившись на кипу бумаг и перекладывая их с места на место. Понимаете, именно в этом и заключается работа руководителя. Перекладывать бумажки с места на место. Кто-то кладет сюда какую-нибудь бумажку, а он должен положить ее в эту корзину. Это и есть работа руководителя. И количеством бумажек, которые вы можете переложить с места на место в течение часа, определяется ваша важность как руководителя.

Что ж, однако этим, к сожалению, не определяется ваш успех как бизнесмена. Это совсем другое дело. Это нечто другое. И чтобы добиться успеха в этом деле, вам нужен такой человек, который может посмотреть на ситуацию, оценить ее, найти решения, позволяющие исправить эту ситуацию, добиться, чтобы их использовали, и воплощать все это в жизнь, пока не будет достигнут желаемый результат. Что ж, мы можем делать таких людей, но они не будут сидеть за письменными столами.

Что ж, перед нами стоит множество дилемм, у нас есть много трудностей. Так вот, по плану журнал Ability [«Способность»] в течение следующих многих и многих месяцев должен стать национальным изданием и продаваться в газетных киосках по всей стране. Как вы можете представить, это требует огромных затрат времени, усилий, это требует огромных расходов… для этого нужно встретиться с огромным количеством людей. Совершенно невозможно печатать на юго-западе США издание, которое должно продаваться по всей стране. Там не хватит бумаги на все это. Это правда.

Просто бумага, похоже, не растет в пустыне. И пока там не научатся производить бумагу из кактусов, ее так и будет там не хватать. Более того, печать журнала Ability на Западе США обходится дороже в два раза, и всю работу нам приходится делать самим, а если печатать этот журнал на Востоке США, это будет стоить дешевле, журнал будет напечатан профессионально, и при этом нам самим не придется прилагать к этому усилий. И как только тираж этого журнала стал расти, я изменил лозунг Хораса Грили на противоположный и сказал: «Ронни, отправляйся на Восток».

Так вот, слухи — это попытка восполнить нехватку информации. Слухи — это попытка восполнить отсутствующие данные. Это все, что представляют собой слухи.

И когда вы пытаетесь предоставить достаточное количество данных, которые люди хотели бы получить, данных о том, что происходит, вы сталкиваетесь с немалыми трудностями. Вы сталкиваетесь с некоторыми трудностями, поскольку зачастую им неинтересно то, что вы говорите.

А сегодня мы в какой-то мере разрешили эту проблему. Я думаю, вам понравится журнал Ability, судя по тому, как идут дела… его тон и так далее. И количество страниц в этом журнале не должно быть ограничено просто из-за того, что на юго-западе не знают, что для печати журналов требуется бумага.

Так что мы попытаемся сделать этот журнал более объемным и мы попытаемся добиться, чтобы дело с этим журналом продвинулось еще дальше. Естественно, когда Ability станет распространяться по всей стране, он в значительной мере утратит что-то из своей индивидуальности или из своего тона… в нем будет меньше подробностей личного характера… поэтому в дополнение к нему нужно будет выпускать еще какой-нибудь бюллетень для членов ассоциации.

Так вот, что касается МАСХ (я только что разговаривал с людьми из Финикса, некоторое время тому назад), все идет очень гладко: курс НСА курс «Бакалавр Саентологии» проходят хорошо, в секторе процессинга дела идут очень хорошо. Люди там пытаются привести все в порядок, поскольку, занимаясь организацией печати журнала Ability и так далее, мы перевезли на Восток часть производственного оборудования. Это то, что мы перевезли на Восток… некоторое производственное оборудование организации, ее аппаратуру, машины и механизмы.

Так вот, на самом деле это хорошо, когда деловой офис находится на некотором расстоянии от учебного центра и от центра процессинга. Так что я надеюсь, теперь мы сможем нанять стенографистку и она будет сидеть на своем рабочем месте, она будет выполнять свою работу и напечатает десятки писем прежде чем вдруг возьмет и отправится в Финикс. [Смех в аудитории.]

Планы дальнейшего развития Саентологии на самом деле осуществляются уже сейчас. Они материализуются. Работа над ними идет в настоящее время. Как говорят, жребий брошен. Модус операнди, на котором основаны эти планы, очень просто понять, если только вы дадите себе труд взглянуть на него. Он заключается вот в чем: минимум организации, максимум распространения, и в то же время нужно обеспечить, чтобы одиторы были обучены превосходно и чтобы те одиторы, которых обучают они сами, в свою очередь также обладали необходимым мастерством и знаниями. Вот чего мы пытаемся добиться.

Так вот, недостаточное общение приводит к появлению слухов. О Дианетике и о Саентологии ходило больше ни на чем не основанных слухов, чем мог бы с легкостью напечатать журнал «Тайм». Я не говорю, что журнал «Тайм» печатает только слухи. Однажды я видел там заметку — кажется, это было в 1947 году, — в которой сообщалось о чем-то, что соответствовало действительности. Да, понимаете… это соответствовало действительности. Я это проверил. Все были весьма удивлены.

Но вы должны понимать, что это море слухов о том и о сем… обычно это является следствием того, что кто-то просто пытается быть умным, но главным образом это попытка восполнить нехватку новостей. Попытка восполнить нехватку настоящих новостей. Что ж, порой мне хочется, чтобы произошло что-нибудь впечатляющее, тогда на линии попали бы настоящие новости и они вытеснили бы некоторую часть слухов. Человек испытывает сильную нехватку драматических событий, и порой он придумывает драматические события, что приводит к самым тревожным последствиям. И поэтому мы время от времени слышим самые разные вещи, понимаете? Мы слышим, что каждый… «Все одиторы на Востоке только что решили прыгнуть в Атлантический океан» — или что-то в этом роде. И мы слышим, что «МАСХ только что сожгла здание суда в Финиксе» или…

Но некоторые из этих слухов весьма интересны, поскольку отличаются тем, что не изменяются и появляются вновь и вновь; и недавно мне сообщили один из таких слухов — о том, что я нахожусь в психиатрической больнице. Я посмотрел на этого парня — он был репортером из какой-то газеты, ха! действительно никудышным репортером. Я посмотрел на этого типа и спросил: «Откуда, черт возьми, вы это узнали? Где вы это услышали?» Что ж, он не смог ответить на этот вопрос. Но я был очень заинтригован, поскольку раз пять обнаруживалось, что источником этого слуха является клиника Меннингера.

Один раз мы тем не менее действительно опубликовали следующий факт: то, что Меннннгер тогда не находился в психиатрической клинике в Вичите. Но поскольку в этом отношении не ведется никакой войны, я не думаю, что следует ожидать каких-то серьезных ответных действий. Мы не пытаемся монополизировать сферу лечения в Соединенных Штатах. Мы не пытаемся монополизировать безумие.

И сейчас я хочу кое-что сказать о безумии просто в качестве публичного заявления: большой опыт и значительное количество наблюдений, проведенных в отношении такого предмета исследования, как безумие и душевнобольные люди, заставили меня прийти к следующему выводу: помощь душевнобольным людям обычно является попыткой обратить вспять тот селф-детерминизм, который у них еще остался. Человек, который является психотиком, в какой-то момент решил умереть. И с тех пор он так и не принял решения жить.

Так вот, почти каждый из нас когда-нибудь чувствовал себя так плохо или был так болен, что говорил: «Лучше бы я умер» — и говорил это совершенно серьезно. Но позже мы приходили к выводу: « Что ж, эта жизнь не так уж плоха… я буду продолжать жить», понимаете? Психотик этого не делает… именно поэтому он и является психотиком. Психотик произносит это настолько серьезно или же он настолько близок к смерти, что он бросает тело и затем болтается где-то на полпути, будучи не в состоянии полностью оставить тело, поскольку оно все еще живое, и не желая вновь брать на себя какой-либо контроль над ним. Вот так он и болтается там, пытаясь умереть.

А это общество говорит, что мы должны заботиться о том, чтобы каждый оставался живым, поскольку мы все машины, понимаете? И нет никакой другой жизни, это все, что у нас есть, так что каждый должен продолжать жить. И общество говорит это настойчиво, оно говорит это постоянно… они должны продолжать жить. На самом деле это было бы очень, очень и очень опасно, если бы кто-нибудь узаконил то, что называется «эвтаназией» — это убийство. Понимаете, это было бы очень опасно, поскольку потом обязательно нашелся бы кто-нибудь, кто мог бы воспользоваться этим законом в своих целях. И вот вы идете по улице, вы совершенно довольны жизнью, а кто-то говорит: «Вы знаете, у него могут быть щенята», — или что-то в этом роде, бац! Было бы очень опасно узаконивать это.

Но, может, нам не нужно придавать такое большое значение идее, что если кто-то дышит, то уже одно это означает, что он хочет жить! Как насчет растения, у которого срезаны все листья и так далее? Оно пытается умереть. Почему? Чтобы оно могло стать другим растением. И чем дольше вы пытаетесь мешать ему быть другим растением, тем тяжелее ему приходится, тем больше трудностей вы создаете на его пути!

Так вот, к сожалению, психотик попадает в эту категорию. Согласно моим наблюдениям, душевнобольной человек пытается умереть, и он настолько упорно пытается это сделать, что он уже практически ушел отсюда и отправился в область между жизнями. Понимаете, он просто… «Хватит. Я не хочу больше и близко к этому подходить». А затем приходите вы и пытаетесь вернуть ему здоровье, в то время как каждый вектор, каждое усилие этого существа направлены на то, чтобы умереть, он целиком и полностью сосредоточен на этом. Нельзя сказать, что безумие является неразрешимой проблемой. Но это является неразрешимой проблемой в этом обществе, которое сейчас так помешано на выживании.

Так вот, это не означает, что вы не можете взять человека, с симптомами душевного расстройства и избавить его от всего этого. Вы можете развернуть этот вектор в противоположную сторону. Но люди, которые по-настоящему душевно больны, пытаются умереть. И если вы только не обладаете неограниченными возможностями, — такими возможностями, что вам ничто не помешает дать этим людям пространство, дать им солнечный свет, предоставить им какое-то общество, какую-то компанию, чтобы свести к минимуму ограничения того или иного рода, то пытаясь излечить безумие вы столкнетесь с огромными трудностями, поэтому ни один одитор, ни один священник не должен (если только он не считает, что у него есть какой-то незначительный шанс на успех) заниматься проблемой безумия. Почему? Да потому, что у нас недостаточно одиторов.

Так вот, совершенно верно, что человек может поправиться. Таким образом, надежда на излечение безумия связана не столько с одитингом, сколько с тем, чтобы предоставить таким людям достаточно пространства, убрать из их окружения достаточное количество рестимулирующих факторов, чтобы обеспечить им достаточную тишину, предоставить им возможность достаточно отдыхать… поскольку измождение и безумие это почти синонимы… обеспечить им достаточную тишину, предоставить им возможность достаточно отдыхать, предоставить им пространство и пищу, чтобы у такого человека мог появиться шанс изменить свое мнение и вновь принять решение жить. Пока он не примет такого решения, вы мало что сможете с этим сделать.

В книге «Дианетика» было предложено решение проблемы безумия: предоставить таким людям пространство, обеспечить им тишину, позволить им отдохнуть и дать им шанс изменить свое мнение. Существует такое вот решение данной проблемы. Возможно, когда-нибудь в какой-нибудь части этого общества оно будет реализовано или же кто-нибудь попытается его реализовать.

Если вы приведете душевнобольного человека в очень маленькое закрытое помещение и проодитируете его, то, возможно, вы добьетесь успеха, а возможно, и нет, просто потому, что существуют эти барьеры, эти ограничения… все в его окружении стиснуто в маленьком пространстве. Это не означает, что одитор, особенно дианетический одитор, не мог бы вызвать значительные изменения в состоянии душевнобольного человека, и одиторы это делали. Это не означает, что этого не может произойти. Это не означает, что если человек является душевнобольным, то нет никакой надежды. Я говорю вам о том, что, как я убежден, представляет собой безумие, и я думаю, что это наблюдение может показаться вам интересным.

Безумие, судя по всему, представляет собой желание смерти, которое является настолько сильным, настолько мощным, что человек готов убить практически все и вся вокруг себя в стремлении осуществить это желание. А когда человек вновь принимает решение жить, к нему возвращается душевное здоровье.

Я занимался изучением этого вопроса и проводил наблюдения в течение всех этих лет, и это на самом деле все, что я знаю о безумии. Мне доводилось видеть преклиров, которые находились в гораздо более серьезном состоянии, чем то, в котором, похоже, находится душевнобольной человек. Я видел преклиров, у которых были все проявления, какие бывают у душевнобольных людей, и тем не менее они не были душевнобольными. Я видел преклиров, у которых были рестимулированы такие инграммы, которые могли бы убить и слона, но они все равно были душевно здоровыми. Я видел преклиров, которые были настолько нервными и которые так сильно тряслись, что у них практически вылетали нитки из рукавов, и все же они были душевно здоровыми. Они хотели жить. И поэтому, самостоятельно или с помощью одитора, они избавлялись от призраков и всего того, что ухает по ночам. Эти люди, однако, хотели жить. И поэтому они были душевно здоровыми. Эти люди были готовы взять ответственность за какую-то часть своих трудностей. И поэтому они были душевно здоровыми, и поэтому они могли поправиться.

То, что мы называем душевнобольным… желание умереть. И возможно, то, что с ним не так, — это что-то незначительное, но он желает умереть. И именно в этом направлении он движется.

Что касается психосоматических заболеваний, то я думал, что психосоматические заболевания были переоценены. Я так и продолжал бы думать, что они были переоценены, но мне встретился один человек, у которого не было психосоматического заболевания. И я начал думать, что «психосоматическое заболевание» — это неправильное название, и это следует называть просто «нежелательные ощущения» или «нежелательное отсутствие ощущений». А если классифицировать их как заболевания, то они станут неразрешимыми. Поскольку название «заболевание» предполагает, что основной причиной того или иного состояния являются какие-нибудь микробы или что имеет место неправильное функционирование каких-нибудь органов или что-то еще.

И мы обнаруживаем, что психосоматическое заболевание — это, судя по всему, просто нежелательное ощущение или же отсутствие ощущений. И мы обнаруживаем, что психосоматическое заболевание возникает тогда, когда человек должен что-то доказать, но терпит неудачу. И это настолько верно, что если бы вы начали проводить процессинг в отношении хронической соматики, вы могли бы сделать такую вот потрясающую вещь — вы могли бы спросить человека: «Что у вас есть, что могло бы доказать это?» Понимаете, вы не говорите о какой-то вещи. Вы просто говорите ему:

«Хорошо, что у вас есть, что могло бы доказать это?» И у него будет ответ на этот вопрос. Он осмотрит самого себя и он… «Моя голова это доказывает. У меня есть тело

– вот почему. Я в этом… поскольку люди плохо со мной поступали, вот почему у меня есть тело».

Вы можете задать человеку этот вопрос и избавить человека от целого сервисного факсимиле, которое было описано в 1952 году; вы можете разрешить его, просто задав человеку такой вопрос: «Из чего бы это вас вытащило?», «Во что бы это вас втянуло?». Вы задаете человеку эти вопросы поочередно.

«О да, у вас болит рука. Хорошо. Так вот, из чего бы это вас вытащило? Во что бы это вас втянуло? Хорошо, замечательно. Из чего бы это вас вытащило? Ладно. Замечательно. Во что бы это вас втянуло? Замечательно, замечательно». А затем — если бы вы сгладили все это — вы могли бы завершить используя следующую команду:

«Хорошо, что с помощью этого вы можете доказать?» — и вы обнаружили бы, что с помощью этого психосоматического заболевания он может доказать целую кучу вещей.

Таким образом, я думаю, что когда мы занимаемся психосоматическими заболеваниями, мы напрямую противодействуем расчету тэтана о том, что у него должно быть какое-то ощущение и что любое ощущение лучше, чем отсутствие каких бы то ни было ощущений. И что он должен иметь что-то, с помощью чего он мог бы вызвать к себе немного сочувствия и доказать, что он невиновен, поскольку когда мы затрагиваем эти кнопки, то все эти причудливые психосоматические заболевания, которые так замечательно описаны и занесены в нескончаемые каталоги, исчезают.

«Из чего бы это вас вытащило? Во что бы это вас втянуло? Из чего бы это вас вытащило? Во что бы это вас втянуло? Что это докажет? Что у вас есть, что что-то докажет?»

Так что, когда мы имеем дело с человечеством, мы никак не можем иметь дела с заболеванием, если только быть человеком не является каким-то заболеванием. Поэтому, чтобы заниматься хронической соматикой, мы должны немедленно выйти за рамки такого понятия, как заболевание. Хроническая соматика не является психосоматическим заболеванием! Я полагаю, что какая-нибудь хроническая с соматика может быть настолько сильной, что в какой-нибудь науке, занимающейся лечением, ее могли бы классифицировать, как психосоматическое заболевание. Я не просто кидаюсь словами — я пытаюсь дать вам более широкий взгляд на все это.

Один человек ходит на костылях из-за своих ног, а другой человек ходит на костылях из-за своего разума. Что он делает? Он пытается вытащить себя из чего-то, и втянуть себя во что-то, и доказать что-то.

И вот вы берете человека, которого никогда не слушали его родители. Он входит и — «шмыг, шмыг!».

Мама говорит: «Уйди, я занята». В следующий раз…

Мама говорит: «Уйди, я занята».

В следующий раз… вся рука, понимаете: «Смотри!»

«Уйди, я занята».

В конце концов он берет все тело, понимаете, и он говорит… А мама говорит: «Уйди, я занята».

И парень говорит: «У меня нет ничего, что что-то докажет. Я сдаюсь. Я мертв».

И много-много лет спустя он видит одитора… он видит одитора, с которым он занимается взаимным одитингом, он видит свою жену, своего друга, кого-то, кто его одитирует. «Я чувствую довольно сильную апатию. Я…» Вот вам и пожалуйста — он все еще пытается доказать это своей матери. Вот только к этому времени у него есть множество вещей, которые заменяют собой его мать: столбы, на которых висят ворота, жены и всякие другие вещи, понимаете? Он пытается доказать это кому-то. Но если вы посмотрите на расчет, который стоит за всем этим (из чего это его вытащит, во что это его втянет, что это докажет?), все очень просто.

Но тут есть еще один фактор, в силу которого психосоматическое заболевание является очень подозрительной штукой. И этот фактор заключается вот в чем: вы должны сделать так, чтобы тэтан оказался в состоянии изобрести целую новую категорию заболеваний, прежде чем он согласится расстаться с каким-нибудь заболеванием, которое у него есть.

Так вот, если говорить о заболеваниях, то я ни на секунду не допускаю, что какой бы то ни было одитор, работая с каким бы то ни было тэтаном, что-нибудь вылечит. Он изменит этого тэтана, он даст ему другой шаблон, но говорить, что он больше никогда не будет ничего чувствовать? Говорить, что он больше никогда не сможет заболеть? Что он никогда не сможет прийти на призывной пункт и сказать: «А?

Вы хотите меня? Ха-ха!» [Смех в аудитории.] Что за грязную шутку мы пытаемся сыграть с людьми?

Мы должны дать ему способность делать все это осознанно, чтобы ему не нужно было скрывать тот факт, что он это делает, и делать это навязчиво. Это, пожалуй, единственное, что мы можем изменить в этом.

Следовательно, если мы будем в значительной степени фиксироваться на заболеваниях как таковых, то это не будет вознаграждено… никогда! Но если мы будем уделять огромное внимание тому, чтобы повысить способности человека до такого уровня, когда он будет в состоянии даже болеть, то это принесет нам большие дивиденды. Следовательно, Саентология вовсе не является наукой, занимающейся лечением, поскольку одна из функций Саентологии заключается в том, чтобы привести человека в такое состояние, когда он будет способен заболеть!

Так вот, это те вещи, о которых мне нужно было в течение долгого времени думать и говорить с одиторами, с преклирами; и это те два вывода, к которым я совершенно определенно пришел. И это вот что: наше собственное здоровье, здоровье организации, а также реалии самого процессинга требуют, чтобы мы не рассматривали себя в качестве тех, кто занимается лечением душевно и физически больных людей.

Если человек хочет умереть, если он считает, что жизнь совершенно невыносима, то кто мы такие, чтобы приходить и говорить: «Ты должен жить», особенно, когда такое нарушение его селф-детерминизма является невозможным. Душевнобольной остается душевнобольным лишь потому… он остается душевнобольным лишь потому, что он не хочет жить. Это уровень смерти, который является более глубоким, чем сама смерть. И на самом деле смерть — это замена безумия. Вы можете исследовать все это на полном траке. Вы обнаружите, что смерть была заменой… это был суррогат… хороший, быстрый способ. И единственный способ, который существовал до этого заключатся вот в чем: «Послушай, ты сделал меня таким сумасшедшим… ты должен перестать наказывать меня, поскольку ты сделал меня таким сумасшедшим, что теперь я не могу ничего сделать, я не могу ничего контролировать, я не несу никакой ответственности, и мои постулаты не работают. Так что ты можешь меня наказывать, если хочешь, но это не принесет тебе никакой пользы, поскольку я теперь даже не реагирую на это. Я даже не знаю, кто меня наказывает». И этот вид безумия был настолько невыносим, что спустя какое-то время кто-то изобрел смерть.

Тэтан ходил тут и там, нашел несколько парней и сказал им: «Эй, знаете что? Подумать только! Ха! Посмотрите-ка на это, я мертв! Смотрите!» Бум! Крупное изобретение. Колесо и лук со стрелами вообще ничто по сравнению с этим!

Итак, насколько я могу видеть, жизнь может быть приятной игрой почти для каждого, если только человек не решил окончательно и бесповоротно, что это невозможно, и не собирается одуматься. Если вы можете с ним общаться, то вы всегда можете изменить его решение на этот счет, при условии, что вы говорите с ним, как с тэтаном… как с духом. Если же вы говорите с ним, как с телом… Кто-нибудь когда-нибудь находил ту часть тела, к которой нужно обратиться, чтобы заставить одуматься тело. Все это было бы почти невозможно, если бы мы ждали, пока тело не одумается, как это делают некоторые «черные пятерки». Такой человек сидит, получая одитинг, и ждет, пока тело одумается, понимаете? «Что ж, оно еще не одумалось. Пока еще не изменило своего решения. Нет, я прошел этот процесс… оно еще не изменило своего решения. Что ж, я думаю, в этой Саентологии нет ничего такого… она не смогла заставить мое тело изменить свое решение».

Индивидуум, которому дали уверенность в том, что он является бессмертным существом, который понимает, что он бессмертен, — а он с величайшей легкостью понимает это, когда экстериоризируется, — такой индивидуум получает величайший дар, который ему только может преподнести его собрат… и это просто величайший дар, поверьте мне. Знаете ли вы, что человек сражался, истекал кровью, сквернословил на протяжении тысячелетий в призрачной надежде, что кто-то был прав, когда сказал, что он может попасть в рай? А вы, как одитор или как студент, изучающий Саентологию, можете предоставить человеку бессмертие, не когда он умрет, а прямо сейчас.

И поэтому я не думаю, что вы должны ударяться в науки, связанные с лечением, или рассматривать себя в качестве того, кто занимается излечением душевно или физически больных людей, в то время как вы располагаете даром, который настолько безмерно превосходит все это, что никакие сравнения просто невозможны. И поэтому я не хочу, чтобы вы не ставили в грош самих себя или те знания, которыми вы располагаете. И я хочу, чтобы вы овладели всем, что вы знаете, и я хочу, чтобы вы были в состоянии использовать это знание уверенно.

И какая бы ни была у меня миссия на данный момент здесь, на этой планете, она будет успешно выполнена, когда будет сделано то, о чем я сейчас сказал.

Спасибо.