Ну, как у вас сегодня дела?
Аудитория: Отлично.
Какое сегодня число?
Аудитория: 9 июля.
9 июля. 9 июля 14 года эры Дианетики. Хорошо. Ну, в чем вы слабее всего?
Женский голос: Во всем на свете.
Одитинг. Да-а.
Честно говоря, мне не следует ничего вам рассказывать, потому что вы все очень хорошо работаете. Это я отстаю от вас. Но я прочитал вам всего несколько лекций об обучении и о том, как через него пройти, и как делать то, и как делать это, и очень немного можно прибавить к тому, что я вам уже сказал, но я все-таки добавлю — очень немного.
При попытке усвоить какой-то объем информации, есть моменты, которые надо уметь замечать, моменты, которые могут поставить вам подножку.
Терминология. Номенклатура. Что значит это слово? И это то, на чем вы спотыкаетесь прежде всего, потому что в этом случае вы не можете прочитать предложение, в котором это слово встречается, и узнать, что говорится в этом предложении. Таким образом, терминология есть главный камень преткновения в любом обучении.
Часть знания терминологии есть узнавание того, что означает то или иное определение. Одно дело просто иметь определение, и другое — понимать, что оно означает.
Теперь двинемся чуть дальше, и обнаружим, что, возможно, могла бы существовать лучшая терминология, но в настоящий момент все знают эту терминологию как “эту”, и получится совершенная катастрофа, если вы возьмете и поменяете ее, и мы не сможем больше обращаться к ней как к общеизвестной среди нас.
Вот вы сейчас в небывалой — небывалой стране, которая никогда не была исследована. Нет языка, который адекватно представил бы части ума. Если вы используете любую терминологию из тех, которые использует психиатр, то вы не поймете, чем вы занимаетесь. У вас просто не будет путеводной нити в том, чем вы занимаетесь, потому что его взгляд уже слишком устарел. И когда он использует то или иное слово для описания чего-то, и если мы затем тоже используем его, у людей могут возникнуть какие-нибудь скрытые ассоциации, связанные с этим словом, ведущие в совершенно неверную зону или область, и могут заставить кого-то думать, что он знает, о чем вы говорите, тогда как он не уловит даже нити вашего разговора. Так ваша терминология пересечется с терминологией какой-то другой сферы, означающей что-то еще.
Почему не нужно их перемешивать? У нее иное назначение, чем у другой сферы, иная цель, иные принципы действия. Например, их назначение — делать людей спокойными — это дает вам представление, насколько они различаются. Вы ведь чуть ли не расстраиваетесь, когда видите слишком спокойного преклира. Его идея лечения основана на одном общем положении: люди — это животные, которые одновременно вылезли из моря аммонитов
Таким образом, это — совершенно иная зона или область, к тому же, не дающая результата, и следовательно, нам не надо обращать на нее внимания. Нам неважно, как громко кто-то бьет в барабан и говорит: “Это — авторитет”.Авторитетны те, кто способен получить результат, вот кто авторитетен. Художник — это тот, кто может написать картину. А “авторитет в живописи” — это в переводе с гассан-абдурахманского означает “кого-нибудь, кто может критиковать живопись”. Но кто угодно может критиковать живопись, я думаю, тогда уж любого ребенка можно назвать авторитетом в живописи. То есть, это не выдерживает критического рассмотрения.
Нет, авторитетом в том или ином деле является человек, который может его делать. Но люди, находясь в апатии и в неудаче
Итак, мы должны оставить их технологию в покое. Мы совершенно должны оставить в покое их терминологию. Мы не можем говорить об “идах
Другими словами, мы не можем обсуждать то, что мы делаем, в терминах того, что делают они, потому что они — ничего не сделали, и мы немедленно войдем с ними в долю и в любом случае окажемся в очень скверной форме. Но нам придется как-то назвать нашу технологию, чтобы передавать смысл. И мы — это люди, которые могут получить результаты в области ума, и, следовательно, мы — авторитеты. И, следовательно, мы не должны обращать внимание на кого бы то ни было еще, кто сам поместил себя в авторитеты; потому что любой буйный сумасшедший может выбежать вон там на перекресток и сказать: “Я знаю все о винограде”. И: “Я величайший в мире авторитет по винограду”. Любой буйный сумасшедший может сделать это. Он просто будет орать: “Я величайший в мире авторитет по винограду”.
Ну, он может найти еще нескольких сумасшедших, которые станут вокруг говорить: “Ты величайший в мире специалист по винограду”.
Никто и не подумает задать этому сумасшедшему вопрос: “А вы ели когда-нибудь виноград, видели виноград, выращивали виноград, делали что-нибудь с виноградом?” — и конечно, если бы он ответил, это были бы сплошные “Нет”, и тогда, конечно, стало бы совершенно ясно, что он — буйный сумасшедший.
А этот психиатр? Он никогда не видел сознания, никогда его не создавал, не изменял, он никогда не получал никаких результатов в этой конкретной области — единственное, чем он может похвастать, это то, что он несколько разрушителен по отношению к личности — а он орет, что он авторитет, и следовательно, так или иначе, вы должны позаимствовать его терминологию.
Любой из вас, рано или поздно, может влезть на кочку на каком-нибудь перекрестке и кричать: “Почему вы не пользуетесь стандартной терминологией?”
Ну, ответ на это — “Чьей стандартной терминологией?” Она должна быть терминологией человека, который способен добиться результата, прежде чем ее вообще можно будет назвать терминологией.
Так что люди не очень хорошо разобрались в этой специфической области, и даже извратили ее тем, что предоставили нормировать терминологию данной области людям, которые ничего об этом не знают. Это самое безумное извращение, какое только могло присниться. Там не только нет терминологии, там есть огромное количество ошибочной терминологии. Эта терминология ложна, и вы ступаете на путь, который приведет вас к неприятностям. Кто-нибудь скажет вам рано или поздно: “Почему вы не используете стандартную терминологию, почему вы не делаете то и не делаете это?”
Ну, мой отпор в таких случаях, конечно, всегда очень свиреп. Когда кто-нибудь начинает со мной такие дела, я ни на секунду не думаю, что они стараются помочь. Я никогда не совершаю этой ошибки, поэтому я просто режу их на кусочки и подаю на обед. И именно в такой ситуации я могу ответить: “Ну, а почему вы не выработали ничего, что можно использовать?”
И вот стоит такой доктор Портняжкин: “Ну, почему вы не используете стандартной терминологии, чтобы вас можно было понять?”
“А вы какого черта ее не изобрели?”
“Что вы имеете в виду?”
“Почему вы ничего не знаете о разуме? Почему вы болтаетесь тут, когда вы такой мошенник?”
“Вы что! У меня ученая степень!”
“Я знаю. Эти степени ничего не значат. Выпустите одного из своих пациентов из тех комнат, в которых вы их держите. Выведите его оттуда и исцелите его. Я хочу это видеть!”
“Да, но так дела не делаются”.
“Значит, вы мошенник! И идите к черту!”
Вот так я представляю вежливую беседу с одним из этих парней. Терпеть не могу мошенников; и интересно, что единственная грязь, которую они могут в нас кинуть, это то, что мошенники каким-то образом — мы. “Свершивший проступок или утаивание всех громче обвиняет” — переписанный Шекспир.
Ну затем, у вас неизбежно будут трудности с терминологией, с номенклатурой. У меня тоже были трудности с нею, не думайте, что не было. В каком сне можно увидеть слово для описания того, что может быть найдено, может быть исследовано и что существует, которое не противоречило бы номенклатуре каких-нибудь других, потерпевших неудачу школ? Как мне войти в этот круг? О, мы, вероятно, могли бы сделать это все гораздо лучше, но часть этой проблемы — вы. Вы усвоили несколько линий и начали использовать их в вашем повседневном общении, и я бы сделал последнее дело, если бы отнял их у вас и сказал: “Ну, на самом деле лучше называть это так-то и так-то. Та скромная Саентологическая терминология, которую вы знаете, — мертва, ее больше не существует. Мы намерены заменить ее свежепридуманной терминологией”, — и вы бы огорчились, правильно?
Таким образом, использование терминологии связано с фактором эволюции. Мы не просто развили ее, а потом термины качаются себе потихоньку из стороны в сторону в своих значениях при каждом отдельном случае, но — нет, они затем входят в использование и фиксируются на печатной странице. Термины попадают в бюллетени и в ваши сертификаты, и так далее. Когда Сертифицированному Одитору Хаббарда выдается сертификат, предполагается, что он знает, что такое реактивный ум. Великолепно. А на следующий день мы собираемся назвать это как-то еще; мы немедленно стираем часть его образования, не так ли? И мы затрудняем его общение с теми, кто прошел подготовку позднее. Если мы хотим диссонанса, что ж, мы можем получить пространную какофонию, если начнем разбивать по частям терминологию, которую мы сами разработали, и поэтому нам нужно беречь и охранять разработанную нами терминологию. И, следовательно, когда мы больше узнаем о нашем предмете, слово может стать нереальным, но мы по-прежнему будем его использовать.
Поэтому единственное, что мы можем сделать на самом деле, это выбрать, как назвать наиболее важные составляющие ума, и сохранять эту терминологию настолько стандартной, насколько возможно. Прежде всего, попытаемся развить ее умно, так, чтобы она не вступала в конфликт и не приводила к непониманию в уже существующей деятельности, затем нужно ввести ее в действие как нормативный образец, и затем уже — не изменять ее на каждом шагу каждый раз, как только все выучат, что означают эти термины.
То есть, существует определенная необходимость поддерживать постоянство в номенклатуре и терминологии. Лексикон Саентологии состоит примерно из 472 главных слов, это довольно небольшой технический словарь. Медицинский словарь содержит что-то от двадцати до сорока тысяч — такого порядка — очень узкоспециальных слов, которые ничего не обозначают.
Итак, ваша задача в изучении “саентологизмов” не так уж велика, не так уж объемна по сравнению с другими техническими областями.
Далее, вы можете жаловаться на терминологию любой технической сферы, и эта терминология очень часто будет даже в пять раз глупее, если смотреть на это под таким углом, как: “Саентологию невозможно применить”. Некоторые из этих специализированных областей просто удивительны. Но если у вас есть склонность к этому, если у вас есть сноровка в этом, и если вас забавляет номенклатура, терминология и профессиональный жаргон этих областей, вы могли бы здорово развлечься какой-нибудь из них.
Не так давно я был у приятелей из циркового мира. Ну, к счастью, я немножко знаю цирковую терминологию, но с точки зрения американского цирка, и я не знаю, подходит ли это для английского циркового мира.
Сейчас я покажу вам высший класс в терминологиях. Все они “снобистские”, эти языки — все снобистские, включая Саентологию, понимаете? Парень, вышедший из класса Сертифицированных Одиторов Хаббарда, выдает пару слов; два-три человека понимают, о чем он говорит, и так далее, и они вась-вась вместе, так? Это как пройти в масонскую ложу, сказав пароль. Всякие прочие стоят рядом с отвисшими челюстями и слушают разговор верховной элиты. Да, до такой степени это доходит. Кто-то обладает высшим пониманием. Но это знаковая система, и на самом деле я не смог бы изъять это из употребления, даже если бы хотел. Если бы я не изобрел этого, это сделали бы вы.
В цирковом мире, если вы используете карнавал — карнавал, видите ли, это весьма бедненько. Для цирка, карнавал — это почти ниже всякого презрения. Эти вещи очень прочно зафиксированы в социальных слоях, так что не смей использовать карнавальную терминологию, в которой я знаю около четырех или пяти сотен слов карнавального языка. Вы не смеете использовать их в отношении тех же самых, идентичных предметов и действий в цирковом мире. А цирковой мир располагает, быть может, семью-восемью сотнями, тысячей слов для тех же самых вещей. Вы видите одну и ту же вещь, но вы обсуждаете ее либо на верхненемецком
И совсем иначе вы будете говорить с настоящим органистом — это из мира музыки. Вы можете говорить с великим пианистом и с таким же, как он, благоговением произносить слово Стейнвэй
У него достаточно ошеломляющая терминология. Если бы он начал в непосредственной близости от вас беседовать с дирижером симфонического оркестра, вы попали бы под лавину. Кто бы мог подумать, что может существовать столько музыкальных терминов из итальянского или немецкого, и какого угодно еще. А в симфоническом оркестре это может быть, честно говоря, просто выше всякого человеческого разумения. Можно только сказать: “Господи, вы только послушайте”.
Но в области органа все совсем наоборот. Прежде всего, орган — это инструмент, который не пианино. Орган — ударный
Ну, это очень замысловатый ударный инструмент, и с ним нужно быть очень большим виртуозом. Допустим, вы можете переключить регистр органа и получить такой же звук, как у пианино. Вы можете заставить его звучать, как почти все на свете, даже как клавесин. Я недавно подружился с профессиональными органистами, настоящими профи; знаете, театральные органисты, цирковые органисты, такие ребята. У меня волосы дыбом стали. Эти ребята в своем деле держатся так же высоко, как концертные пианисты в своем, фактически, даже чуть выше. Потому что есть возможность расти — вы становитесь, как Вишну
Есть два слоя терминологии; и когда вы становитесь настоящим профи в области органа, когда вы так же конструктор органа, как и исполнитель — знаете, настоящий, высокого класса, — вы работаете уже на совершенно ином уровне терминологии. Та органная терминология, с которой вы знакомы, была терминологией, которой пользуются музыканты, нормальные музыканты, но когда вы попадаете на высший уровень, вы попадаете в новую сферу терминологии в области органа. Итак, есть две сферы терминологии в области органа.
И настоящий профи, и настоящий сноб, делают полный вольт, когда с поля просто музыки переходят на поле игры на органе с переконструированием его. И на этом поле растут соверщенно другие цветочки. Оно и не выглядит, и не пахнет, как то, предыдущее. И это настолько исключительное поле, что, когда я услышал впервые, как эти ребята беседуют, я спрашивал “что-что?” обо всем, что бы они ни сказали. Я как будто слушал готтентотов
Ну, в конце концов, я ухватил все это и немножко поработал с органом, и с конструированием, и все такое, и подружился с этими парнями, но я пока знаю только самый краешек их терминологии, и они всегда заставляют меня краснеть; но, вы знаете, я добрался до точки, где я понимаю, о чем они говорят.
Ну, например, органист в соборе Святого Павла
Затем, лучший органист у Святого Павла, несомненно, имеет отношение к “нотам”, “трубам” и “педалям”, а настоящий сноб назовет их “шумы”. Это “шумы”, и он говорит это, не моргнув глазом. Поэтому, когда я впервые слышал это, я думал, что они меня разыгрывают. И каждый раз, когда я слышал такие вещи, я снова и снова совершал ту же ошибку (последствия которой я сейчас начинаю исправлять) — я хохотал, как сумасшедший, и это доказывало мое дремучее невежество по всему этому предмету. А сейчас я могу болтать на этом языке вдоль и поперек.
Что, к черту, я слышал как-то вечером, часов в восемь? Я думаю, это был “Блэкпульский Рык”. Этот орган был способен на хороший, солидный “Блэкпульский Рык”. Я думаю, что я, возможно, неточно использовал слово “рык”, но он был способен издать ужасный, раздирающий диссонанс, который реверберировал
И все-таки я добрался до уровня, на котором я кое-что разработал с этими дровами, о чем, я думаю, они никогда и не думали. Я могу сыграть пьесу на дровах, а они не думали, что можно сыграть на дровах; так что я упражняюсь очень напряженно, и в следующий раз я на них отыграюсь. Я уложу их на обе лопатки.
Но дело в том, что, когда вы входите в святая святых любой профессии, вы вполне естественно оставляете бедный язык сноба и попадаете в “супержаргон”. Бог весть, как доктор медицины называет миндалины, когда обедает с другими докторами медицины. Но он, вероятно, называет их как-то иначе. Его терминология меняется, таким образом, от самой официальной, невероятно усиленной официальности, граничащей уже с почти религиозным поклонением, переходя затем, по мере того, как растет его знакомство с предметом, в нечто, все более звучащее как жаргон.
Значит, мы просто не потрудились пройти через страну помпезности для того, чтобы попасть в мир жаргона; мы просто замыкаем все это накоротко. Я скажу вам одну истину о терминологии: когда терминология вырастает среди знания, она никогда не бывает серьезной. Это очень несерьезный предмет. Как называют вещи крутые инженеры-электронщики, которые без запинки перечислят все электрические цепи и их соединения в ракете для полетов на Луну — скорее всего, не так, как их учили в колледже, правда? Они взяли этот материал, и теперь это просто болтовня; это почти треп, ведущий вверх по ступенькам, в профессию.
Ну, а мы пошли прямо. С самого начала мы не разработали вторичного языка. Фактически, мы разрабатываем его сейчас. И это еще одна возможность сузить задачу. Мы могли бы разработать в высшей степени помпезную официальную терминологию; словарь из двух или, может быть, трех тысяч слов, и ждать, что вы выучите их наизусть и будете способны обсуждать их с большой торжественностью, — и все это только для того, чтобы вы выработали гораздо более короткий словарь, который будет использоваться на правах профессионального жаргона. Мы преодолели эту ступеньку за один прыжок, и поэтому наш язык не звучит столь солидно. Наша терминология не помпезна, поскольку не было причины совершать это избыточное па.
Отсюда любой, кто говорит вам о неиспользовании правильной психоаналитической терминологии, вероятно, сам является самым что ни на есть новичком в области психоанализа. Если бы он хорошо учился и хорошо себя вел, он еще только мог бы стать там неофитом
И конечно, органист должен знать, когда он на высоких уровнях инженерного дела и конструирования, и так далее — у циркового органиста Кита Фрэнсиса, например, нет рядов
Другими словами, когда малый узнает свое дело, он в основном выкидывает — если это действительно его дело — выкидывает терминологию, которая ему не нужна. Он избавляется от нее, и совершенно обычно, среди своей братии, которая владеет знанием и составляет часть ложи, вырабатывает накоротко замкнутую, жаргонного типа терминологию, чтобы описать свое занятие.
Кое-что зная об этом, я очень сильно постарался уменьшить терминологию Саентологии насколько возможно и сохранять ее именно в пределах жаргона, к которому она так или иначе придет. И это может уберечь вас от множества неприятностей.
Но если вы вернетесь на годы назад и найдете названия всего, что было названо, вы получите, вероятно, гораздо более объемный словарь, чем 472. От множества этих вещей удалось избавиться. Но многие одиторы старых времен до сих пор знают, что это было. Вы говорите о ДЕДЕКСЕ. Большинство из Джонни-приходит-поздно
Зависимость знания от терминологии чрезвычайна, хотя на практике это почти никогда не признается ни преподавателями, ни студентами. Они пытаются говорить, используя язык, которого не понимают. И им делается так плохо, что они начинают думать, что предмет невозможно понять, или что они неспособны понять его, хотя на самом деле проблема совсем не в этом. Дело просто в том, что они не усвоили значения нескольких из этих символов, использованных для обозначения понятий, и они не добились мгновенного понимания этих значений. У них получилось “понимание наощупь”; это когда человек какое-то время думает, а может ли он вспомнить, что такое инграмма, понимаете? Ну, вот такое у них понимание.
И если они продолжают изучать материал, пропуская эти непонятые моменты в терминологии, они приравнивают их к непониманию всего материала. Но это не то, чего они не понимают. Видите ли, чтобы получить что-то постоянное, вам приходится принимать ложь, и таким образом эта ложь принимается, потому что это не с предметом у них трудности, трудности у них только с терминологией. Они не знают терминологии, и поэтому, как ни странно, заканчивают мнением, что они не знают предмета или что в предмете есть что-то, чего невозможно понять. Да, это совсем не предмет; они просто не знают своей номенклатуры.
Теперь, это может начаться по новой где-нибудь в классах ДОХ или ПОХ; однажды кто-нибудь встанет и скажет: “Ну, это лок” или: “Ну, знаете, это неважно, потому что это просто лок”.
И человек говорит: “Просто лок
Настанет момент, когда здесь в Сент-Хилле он прочтет предложение: “Вы хотите проверить это, потому что это может быть просто лок”. И снова им овладевает это чувство затравленности; и теперь он думает, что многого не знает о проверках. Его ошибка вызвана тем, что причина его трудностей находится вне его поля зрения. Поэтому он думает сейчас, что мало знает о проверках. Нет, он не знал слова в предложении, которое касалось проверки.
Вы видите, как важна номенклатура? Изучение любого предмета должно начинаться с понимания используемой терминологии.
Например, сейчас я изучаю посторонний курс, чтобы глубже понять изучение Саентологии. И очень, очень, умная штука, чрезвычайно умная штука, которую надо сделать — это взять страницу и высмотреть в ней слова, которых вы не знаете, слова, на которые у вас нет мгновенного отклика. Обведите кружком каждое такое слово или сделайте список из всех таких слов, посмотрите и изучите определения или попросите других людей дать вам определения этих слов. Установите точно, что эти слова обозначают. Не касайтесь содержания страницы, разберитесь с терминологией страницы. Сделав терминологию легкой, как свист, приступайте к предмету: вы обнаружите, что предмет очень легок. Все, что вам пытаются сказать — это, что если вы рвались вперед и проходили обслуживающее факсимиле
А кто-то споткнулся на этом: “Обслуживающее факсимиле — о-о-о! Что это?” Другое слово — и: “О-о! Что это?”, и “Что это?”, и “Что это?” Ну, если вы хотите загнать себя в полную тайну, идите вперед и продолжайте изучать страницы, в которых вы не понимаете слов. Так вы загоните себя в роскошную тайну.
И этот язык настолько привычен для ваших инструкторов, настолько обычен для присутствующих здесь, что их “снобистское” поведение — которое у нас есть (даже не сомневайтесь) и будет, потому что это показатель статуса и компетентности — будет побуждать их объяснять эти вещи студенту с легкой насмешкой; и они, пожалуй, излечат вас от стремления задавать вопросы типа “Что такое обслуживающее факсимиле?”, потому что вы будете слышать в ответ на свои вопросы в лучшем случае интонацию вроде “Ну и идиот! Почему нельзя посмотреть это в твоем бюллетене? Неужели кто-нибудь этого не знает?”. Это как бы растворено в атмосфере, когда вам отвечают на подобные вопросы, и это опять заставляет вас чувствовать себя дураком, потому что вы этого не знаете. И с этим ничего не поделаешь.
Я могу, конечно, сказать: “Всегда отвечайте на вопросы студентов вежливо”, но вы только затаите враждебность. Будете вежливо отвечать на вопросы и ставить незачет за все проверки в ближайшие 24 часа. Когда начинаешь ставить препятствия каким-то естественным действиям, естественное может принять искаженные формы.
Итак, что я хочу здесь подчеркнуть: не позволяйте себе разочароваться, потому что кто-то там думает, что вы глупы, потому что не знаете этого. Вы не глупы, потому что не знаете этого, у вас просто нет информации. А если у вас нет информации, не позволяйте статусу ударить вам в голову и не бойтесь, что вы должны казаться умницей, чтобы о вас хорошо думали, так как здесь одно с другим не связано. Вы здесь, чтобы учиться, а учиться, я полагаю, людям необходимо, чтобы знать что-то. Можно обрести статус, обучившись чему-то, но никто не обретет статуса, притворяясь, что он знает это, тогда как он этого не знает. На самом деле он обретет сильную головную боль.
Итак, смысл моей речи в том, что, несмотря на любой отпор, который вы получите, или трудности, связанные с копанием в каких-то книгах в поисках значения того или иного слова, вы, на самом деле, загоняете себя в угол в тот самый момент, когда оставляете в предложении одно непонятое слово и идете дальше, не зная его значения. Один неизвестный термин, оставленный у вас за спиной, может совершенно разрушить ваше понимание всего того, что вы изучаете.
То есть, если вы хотите поскорее овладеть ситуацией, безусловно, делайте это медленнее. Внешне это медленный способ, так? Но на самом деле он не медленный, потому что ваша скорость растет, как идет снежная лавина. Вы пойдете быстрее, быстрее, быстрее, в то время как, если вы не сделаете это таким образом, вы пойдете медленнее, медленнее и медленнее.
Итак, никогда не оставляйте позади себя при обучении слова, значения которого вы не знаете. И когда вы слышите слово, которое я употребляю в лекции (хоть я и пытаюсь свести к минимуму количество терминологии в лекциях), когда вы слышите слово, значения которого вы не знаете, ради Бога, сразу запишите его в свой конспект и сразу после лекции найдите, что это такое. Что значит это слово? Это что-то, что прошло мимо вас.
Это то самое, чего вы не поняли, и это не ум, не Саентология, не теория и практика Саентологии. Камень преткновения — первым делом и прежде всего простая терминология.
Терминология должна быть, независимо ни от каких преобразований, потому что мы, прежде всего, исследуем вещи, которые не были известны ранее, и которые, следовательно, должны получить имя.
Кто-то не сведущий может сказать вам, что некоторые из этих вещей уже были известны, но это просто слова не информированного человека. Он не знает, о чем вы говорите, и поэтому думает, что это было известно ранее. Он попытается, например, сравнить ид и тетан, и скажет: “Ну, Фрейд описал все это. Он назвал это “ид”, а ид — это было что-то…” Человек, говорящий это вам, наверное, сам не знает, что такое ид по Фрейду. Его неудача понять терминологию повлекла за собой его непонимание того, чем вы занимаетесь.
Итак, если вы хотите запутать себя в клубок, привести себя в замешательство, тратить уйму времени на каждый зачет и идти все медленнее, медленнее и медленнее, просто начните оставлять у себя за спиной слова, о которых вы не знаете, что это такое. Вы прочли полстраницы, и вот совершенно внезапно слово, которого вы никогда раньше не видели. Только скажите: “Ладно, я пойму это по ходу”, и идите дальше. Почему бы вам не сказать просто: “Хорошо, сейчас я перережу себе горло и добавлю несколько недель к своему курсу”, потому что именно это вы и получите. Вы не сможете не запутаться уже к концу этой страницы.
Следующая вещь касается содержания самого предмета, расположения материала и его понимания. Вот ваше второе. Вот чему-то дано имя и получено его правильное определение. Но что названо этим именем? И если вы очень-очень умны, вы будете теребить и теребить его, и рычать на него, и ходить кругами вокруг любого материального куска предмета вашего изучения. Сейчас мы говорим о вещи. Мы не говорим об имени вещи, мы говорим о вещи. Вам надо ходить кругами вокруг любого материального куска вашего предмета, пока вы не поймете хорошо, о чем это все. “О чем, к черту, мы сейчас говорим?”
Я дам вам представление об этом: Вы говорите: “Человек плохого мнения о другом человеке, потому что у него оверт против этого человека”. Отлично, вот вам вещь. Это механизм, который отражает последовательность проступок-мотиватор
“Джо бесится на Билла, потому что Джо что-то сделал Биллу”. Отлично, это то самое.
Есть вещи, которые могут встать на вашем пути к пониманию этой мысли, и в первую очередь то, что это не обычный или обыкновенный взгляд на подобную ситуацию заставляет вас неверно истолковать прочитанное. Вы думаете, что вы прочли что-то, но вы это не прочли. Поскольку так привычно видеть это наоборот, вы думаете, что прочли это по-другому. Или настолько общепринято, что это по-другому, что так — кажется просто невероятным.
И вот следующая вещь у вас на пути: невероятность этого. Вы говорите: “Да, но не может быть, чтобы это было правдой”. Ради Бога, когда вы приходите к невероятности чего-то, убедитесь, что вы знаете, во что вы не верите. Это важно. Давайте знать, во что мы не верим.
А чтобы знать, во что мы не верим, нам нужно опять сделать первый шаг — терминология. “Правильно ли я понял это слово? Затем, сама вещь, т.е. механизм, само явление — правильно ли я это понял?” И вы обнаружите, в 90 процентах случаев, перепроверяя себя на этом “невероятном” шаге, что вы не верите неправильной вещи. Вы не верите не тому, что было в тексте, вы не верите чему-то еще, понимаете?
Итак, когда вы разеваете рот и когда вы говорите: “Этого не может быть, Что? Что? Этого не может быть. Нет, этого не может быть!”, вместо того, чтобы пойти утопиться в озере, или принять цианистый калий, нужно именно проверить терминологию и описание самой вещи. И когда вы проверите эти две вещи, вы, возможно, обнаружите, что понимали что-то наоборот, и что это “невероятное” не только совсем невероятно, но вполне, вполне очевидно. Это — около 90 процентов случаев.
Остальные 10 процентов случаев — вы просто не видели, как это работает таким образом — вернитесь назад и проверьте свою терминологию, проверьте, что это за вещь, в которую вы не верите, и так далее, займитесь как следует этой вещью. Вы до сих пор не представляете, как это происходит таким образом? Найдите себе несколько примеров того, как это идет таким образом и как это идет другим образом.
На самом деле в первую очередь вы действительно должны приложить это к себе и к жизни, здесь это становится совершенно необходимо. Вы должны приложить это к себе, вы должны приложить это к жизни. “Существует эта вещь в жизни или нет? Существует это в моей жизни или это существует в чьей-то еще жизни, о ком я знаю? Знаю ли я какой-нибудь случай, который демонстрирует это явление?” И вы начинаете вглядываться в это, и вы найдете, что причина, почему это не хочет идти таким образом, обычно в том, что в дело вмешалась кнопка или что-то подобное. Просто рассмотреть это, попробовать: “Как это приложимо ко мне? Как это применимо к жизни? Применялось ли это когда-нибудь к жизни? Видел ли такое кто-нибудь еще?” и “Знаю ли я какой-нибудь случай или происшествие, которое может быть иллюстрацией к такой вещи?” Что ж, оставшиеся 10 процентов, о которых я здесь говорил, они тоже испарятся, и вы скажете: “А, да, теперь я это понял”.
Следование этой процедуре даст вам чертовски крепкую хватку в том, что вы знаете. Внимательное изучение не обязательно должно быть либо очень детальным, либо блестящим, либо мудрым, либо каким-то еще, оно просто внимательное. И вот вы все время работаете с предметом по принципу: быть внимательным, — и вот к чему вы внимательны: когда вы идете вниз по странице, чики-чики-чики-чики, и вдруг видите такое слово “ бужум”
Сейчас я покажу вам, как вы можете сглупить: это продолжить. Прочтите следующее за ним слово, в надежде, что так или иначе объяснение упадет вам на колени. Сделайте вид, что ничего такого не было — и вы себя погубили. “Что это за слово бужум?” Парень, лучше выясни сразу.
Можно глянуть на остаток предложения: “Нет ли здесь иносказательного описания того, что такое бужум , как это иногда бывает? Или здесь ничего? Безусловно, предполагается, что я знаю это слово. Это не новое слово, потому что оно не объясняется в этом параграфе, значит, это слово, которое я знаю…”
Парень, если ты пойдешь дальше, ты просто запрешь себя в красивой маленькой комнатке с медной табличкой “Тайна” и здесь ты и останешься бродить с лампой, заглядывать в темные углы и удивляться, что же тебя морочит. Потом ты подумаешь, что тебя заморочили в самом предмете; что тебя заморочили во всем, а ты просто проследи события в обратном порядке до того времени, когда читал этот параграф и не понял в нем слова, так что, конечно, там не состоялось общения. Непониманием слова ты препятствуешь любому общению; между тем, что ты изучаешь, и самим собой. Ты также подавил общение между собой и другими одиторами, и ты также, и это совсем странно, подавил свое общение с преклиром, потому что есть что-то в преклире, что ты из-за этого не можешь распознать, потому что не знаешь, что это такое.
Но соблюдая это как обычную практику в обучении, ты обнаружишь, что способен учиться. Кому-то хорошо ходить вокруг и говорить: “Ну, ты просто не способен учиться и ты просто не сможешь себя ни к чему приложить”, и всякие такие вещи. Они делали это с людьми в школах; они делали это со мной. Они любили повторять: “Ты не знаешь, как учиться”.
И я привык говорить: “Гляди, как интересно. Я не знаю, как учиться”, и принял это, что я не знаю, как учиться. Не знаю, сильно ли я тогда сокрушался по этому поводу, но мне удалось, в конце концов, обнаружить, что их речи тоже не сопровождались никакими методами обучения.
Другими словами, вам говорили: “Вы не знаете, как подвесить крючок к небесам, и, следовательно, вы действительно очень глупы, раз не знаете, как подвесить крючок к небесам”. И это все равно что ловить бекасов, своего рода розыгрыш, видите? Предполагается, что вы будете часами стоять в лесу и держать мешок, пока они загонят в него бекасов. На самом деле они сидят дома и пьют кофе; а вы стоите в сыром лесу часами. Это очень грубый розыгрыш. Они говорят: “Вы не знаете, как учиться”. Ну что за претенциозные люди! Они тоже не знают, как учиться. Нет предмета, называемого “учиться”. Если бы был предмет, называемый “учиться”, ему бы начинали учить еще в детском саду. Его бы начали преподавать вам прежде, чем вы попали в высшую школу. Вам бы сказали: “Вот как надо учиться”.
Я сталкивался с разнообразными системами, которых нет в официальных учебниках. Я просмотрел их — помните “Специальности Пита Смита
Я сам разработал метод — (цитата) “метод обучения” — вот вам подтверждение, и я живо помню его применение на поле истории. Это просто не начинать следующего абзаца, пока я не был в состоянии закрыть глаза и оттарабанить предыдущий. Это не увеличило моих познаний в истории. Я продвигаюсь гораздо лучше, когда просто читаю учебник истории. В конце концов, когда я заканчиваю учебник истории и кто-то спрашивает у меня даты, я заглядываю в книгу. Я обнаружил, что лучше всего делать это именно так.
Другой метод обучения, который я разработал для себя в школе, может представлять некоторый интерес: и он состоял в том, что я брал все книги по предмету, которые только мог добыть, и читал их все, не пытаясь сосредоточиться ни на одной из них.
Я думаю, та заоблачная слава, которой я достиг, и которой повсюду хвастал, меня даже звали читать лекции налево и направо, заставляла меня чувствовать себя несколько неловко. Я взял американскую историю и просто собрал все учебники, которые мог достать по этому предмету, и прочел их все, включая пятитомную Историю Соединенных Штатов Вудро Вильсона
И я прочел все эти учебники.Единственное — я никогда не говорил профессору, что поскольку у меня была аллергия на его очень, очень плохую прозу, я никогда не читал свой школьный учебник . Я никогда не читал школьный учебник. Я прочел все другие учебники, на которые смог наложить лапу, но я не мог выдержать его прозу. Его язык был ужасен, это было что-то социалистическое, мудрено переплетенное и назидательное до крайней степени. Не то чтобы там было полно трудных слов; на самом деле мужик как бы играл в поддавки. Места, где он мог бы использовать хорошее, большое, пышное слово, он занимал каким-то неуклюжим словом и так далее. Он не умел писать, видите, и поэтому я не читал школьного учебника, но зато читал все другие учебники, и получал — о, я не знаю, — 5 с плюсом, и читал им лекции по истории, и получал золотые звезды и серебряные кубки, и всякие такие вещи, как великолепный студент. На самом деле я до такой степени в это вник, что просто охватил все одним взглядом. И я обнаружил, что это довольно надежно, как метод, очень надежно, когда недоступна никакая другая подготовка — как это бывает в американской школе.
Когда недоступно абсолютно никакое обучение, что вам нужно сделать — так это взять все книги по этому предмету, которые у вас есть в поле зрения, и затем просто прочесть их все от корки до корки, очень строго следя за тем (я это буду делать, и делаю, и всегда делал), чтобы не пропустить ни одного слова, которого вы не знаете. Раздобудьте себе огромный словарь, и соберите что-нибудь вроде антологи или чего-то подобного, и находите любое неизвестное вам слово и выясните, к чему оно относится, и усвойте это слово по-настоящему хорошо и двигайтесь дальше. Неважно, прочтете ли вы эту книгу за пять часов, понимаете? Неважно, насколько быстро вы прочтете или не прочтете книгу.
Это при отсутствии приемлемого профессионального обучения по любому предмету. Это очень хороший метод, превосходный метод, на самом деле, потому что вы так часто видите это слово, вы так часто его находите, что в конце концов, вы точно знаете, что это.
Вы говорите: “Опять этот “Профиль Рембрандта”
Позже, пробежав эти главы до конца — в другом учебнике по тому же предмету — “Когда вы снимаете “Профиль Рембрандта”…” — и так далее, и так далее, и так далее, и так далее, — “Вот оно как! Туда надо еще добавить прожектор
Такое выискивание слов и значений, и так далее — это как разрушительный поток, который неустанно день за днем подмывает берега, пока не станет хорошей, сильной, полноводной рекой.
На самом деле, я не думаю, что есть блестящие студенты и тупые студенты. Я так совсем не думаю. Я так не думаю, потому что я никогда не видел реального соответствия между знанием предмета и остротой или тупостью студента. Но бывают аккуратные студенты и неаккуратные студенты. Студент может учиться очень быстро и оставаться очень аккуратным; это даже не очень связано со скоростью. Но он знает, когда он начинает тонуть. Это единственная вещь, которую он знает. Он дочитывает этот абзац до конца и совершенно внезапно обнаруживает, что у него нет ни малейшего представления, о чем, к черту, идет речь — о чем он читает, и тогда он возвращается назад и находит, где он запутался. А! Вот слово и вот явление, о которых он ничего не знает. Теперь, если он аккуратный студент, он откладывает все в сторону, до тех пор, пока не найдет, что это за слово и что это за явление, и что это точно значит, и добивается истины. Он может пройтись по этому тексту чуть дальше, чтобы посмотреть, нет ли определения в самой этой публикации. Но он ищет определение, он больше не занимается текстом.
Таков внимательный студент, и его сообразительсность по данному предмету зависит от степени, в какой он делает это. Не зависит от врожденного таланта или чего-то еще. Не зависит даже от его кнопок
В Саентологии, из-за чрезвычайного объема обучения, которое мы получаем, и поскольку мы изучаем то, каким образом мы обучаемся, необходимо иметь некоторые навыки в предмете обучения. Это становится абсолютным императивом в нашей среде — знать что-то о том, как учиться, и больше нельзя прийти к бедному, незадачливому студенту и сказать: “Ну, твоя проблема в том, что ты не знаешь, как учиться”, и пойти восвояси. Или сказать о каком-то другом студенте: “Да, он просто дурак, вот и все. Это все объясняет.” Черт возьми, это не объясняет ничего.
Мы слышим о студенте, быстром, как молния. Мы слышим и об очень-очень-очень быстром студенте, и мы слышим об очень-очень-очень-очень медленном студенте, и мы слышим об усидчивом студенте, и мы слышим о блестящем студенте; и честно говоря, эти классификации стоят не больше, чем вся психиатрия. Почему? Потому что никогда не было произведено одинаково быстрого обучения. Были только извинения и оправдания чего-то. Были попытки классифицировать что-то, что никто не раскусил. Так почему мы должны говорить о тупых студентах, и острых студентах и так далее?
В обучении есть известные феномены, которые заслуживают комментария, и один из них — чудак, который может запомнить почти с первого взгляда, а потом вернуться назад и выдать запомненные слова. Я знал китайских студентов, которые могли посрамить в этом кого угодно и в Англо-Саксонском мире
“Хорошо, формула наклонной — это так-то и так-то, так-то и так-то, так-то и так-то, и ку-ку, ля-ля, ку-ку”. Все.
Вы говорите: “Ого!”
Не говорите сразу: “Ну хорошо, тогда это как раз те люди, которые нам нужны, чтобы построить плотину”, — потому что строительство плотин имеет очень мало отношения к обучению подобного рода. Мы даже не знаем, способен ли он решить примеры на этой странице, но, безусловно, он способен их запомнить. Так что, прежде всего это испытание памяти.
Если вы хотите проверить этого человека на экзамене, вы немедленно обнаружите, что с ним не так. Есть способ проэкзаменовать этого человека, который один будет одинаково честным и для инструктора, и для студента. Возьмите любое необычное слово, которое встретилось в первом абзаце, только что так бойко вам выданном, и спросите определение этого слова. (Определение, не данное в материалах, которые изучил этот человек.) И если вы хотите увидеть затравленный полный ужаса взгляд на чьем-то лице, спросите того, кто в совершенстве повторяет текст по памяти. Вы вонзили в него нож, потому что спросили что-то, что не есть память.
Вы спросили определение некоторого слова. Теперь обратите внимание — если этот человек может выдать вам весь параграф и рассказать вам об этом все, но не может определить в нем одно слово, то этот человек должен пребывать в полной тайне относительно всего этого.
Таким образом, утерянная составляющая есть понимание. И естественно, утерянная составляющая — применение — покажет себя очень скоро. Вы понимаете, как это должно работать?
Другими словами, это очень, очень быстрое обучение проваливается также точно, как проваливается медленное обучение. И тот, и другой засыпаются на том же самом пункте совершенно одинаково.
Если кто-то приходит и берет тот же самый текст, и начинает спотыкаться на каждом шагу, и старается отбарабанить это, но только комкает речь, экзаменатор может и у него спросить то же слово. “Каково определение этого слова?
И он скажет: “Ну, я не знаю”. Того же поля ягода, что и быстро учащийся, не так ли?
Направление и конечная цель обучения есть понимание, и конечно, с непонятным словом посреди этого, и с непонятным явлением посреди этого, вы вообще не достигнете понимания. Вы достигнете неверия, непонимания. Вы получите тайну. Вы так получите, конечно, неприменение.
Теперь, если мы рассмотрим обучение чуть дальше, главная претензия к обучению — то, что оно не дает как немедленный мгновенный результат хорошего, чистого ясного применения. Это один из главных упреков современному образованию, основных поводов для критики, что вы готовите инженера — или образованию в прошлом — готовите инженера — и не рискуете послать его построить мост. Это в сфере применения или практики применения. Но если этот человек не может пойти и построить мост после того, как его научили строить мосты, конечно, тут утеряна знакомая составляющая.
Но даже если так, если кто-то только тем и занимался, что бросался на него как сумасшедший , требуя определения каждого слова, на котором он спотыкался в материалах по строительству мостов, он должен быть способен пойти и разобраться в своем секстанте
Однажды я обнаружил, что сам это делаю. У меня как раз был учебник по той параллельной проблеме, которую я изучал. Я просто располагал учебником, ничего более, и я нашел, как это делается, и применил сведения из учебника, и проблема разрешилась, бац! А у меня оставалось — что-то порядка , может быть, двух или трех секунд, чтобы сделать все это, потому что кое-что произошло и мне нужно было это очень быстро исправить. Просто учебник. Он сработал, сработал отлично.
И вы должны и обязаны быть способны взять просто учебник, если это стоящий учебник и стоящий предмет, и применить его даже не будучи компетентны в предмете. Теперь, подумайте, каким вы можете стать молодчиной, если будете еще и компетентны в предмете. И вот почему мы изучаем одитинг, одитируя, видите?
Но если эта другая составляющая аккуратного изучения пропущена, если пропущена терминология, вы не сварите каши. Так вы каши не сварите.
Я изучал этот параллельный предмет, очень напряженно, потому что это было исключительно важно и для предмета терминологии. Терминология — вот с чем, вы думаете, должен быть хорошо знаком человек, который долго занимался фотографией. Он не может не быть с ней знаком — о нет, нет, нет, нет; если он изучал текст за текстом, текст за текстом, текст за текстом!
Вот вы проходите какой-то небольшой курс, который абсолютно не касается цен на рыбу, не обнаруживает намерения сделать вас профи в какой-то деятельности и там сказано: “Вот так увеличить фотографию”. (“Самоучитель для начинающих Истмена”
И вы говорите: “Взять что?”
А затем прямо на следующем уроке вы заняты изучением совершенно не связанного с этим места по тому же предмету — “Убедитесь, что вы наладили головной экран”.
“Что? Откуда, к черту, это взялось? Раньше мне это никогда нигде не встречалось. Экран для головы, экран для головы. Что же такое экран для головы? Туда-сюда, прыг-скок, смотрим в словаре, и так далее. А знаете что? Нет его в словаре. Вполне естественно, что определения этого слова в словаре нет. Но я его не знаю. Неважно, насколько глупым меня это делает. Прыг-скок, чик-трак. Наконец, вы вычислили его по контексту и по иллюстрациям. Это была картинка всех необходимых фотографических материалов. Очевидно, головной экран это то, что вы ставите под углом к основному источнику света, чтобы сделать выступающее ухо менее выступающими. Просто, не так ли? Головной экран! Кто бы мог себе представить. Бессмысленная, но очень обычная часть снаряжения.
Малый, который писал учебник, будучи столь хорошо знаком с предметом, мог бы сделать то же самое заявление, что и вы. Вы бы сказали: “Ну, сначала, конечно, поставьте свой Э-метр на стол”. Вы бы сказали это почти саркастически. “Ну, вы поставьте свой Э-метр на стол, прежде чем начать одитировать”. Кто хотел бы достичь совершенного сарказма, сделал бы именно такое замечание.
Этот малый, этот парень, этот наивысший эксперт по портретам среди всех экспертов по портретам, говорит: “Ну, конечно, вы поставили головной экран, чтобы убрать это. Это способ ослабить свет”. Он бросает это мимоходом. “Вот так убираются выступающие, нежелательные черты модели в портрете. Вы ослабляете свет, падающий на них”.
“Чем вы ослабляете свет?”
Получайте тот же ответ из учебника: “О, не будьте ослом!”
“Да, но чем вы ослабляете свет, а?”
“Вы ослабляете его головным экраном, конечно, идиот!”
“Что такое головной экран? Что такое головной экран? Что это за вещь? Сделайте это объективом фотоаппарата, чтобы голова у парня была показана, как надо.”
Это было очень забавно, потому что я мог посмотреть на предмет со стороны, взглянуть на те самые проблемы обучения, с которыми сталкиваетесь вы, и я анализировал эти проблемы и собирал их вместе. То, о чем я вам говорил, и то, о чем я только что вам сказал, это взгляды, которые я выработал, и, насколько я знаю, они применимы в нашей сфере, и я думаю, что в результате вы совершите определенный прогресс.
Это все, что касается обучения; может быть, вы ждали, что в обучении будет множество гораздо более сложных моментов, но нет более сложных моментов, чем те, которые я только что вам изложил.
Конечно, если бы вы не читали и не писали по-английски, вам пришлось бы изучить гораздо больше слов, но помните, что и это было бы просто изучение терминологии. Так что и это подпадает под указанные сферы.
Человек, который не может говорить вообще, или, скажем, животное, которое пытается подняться до этого уровня: он совершенно лишен общения, у него нет голосовых связок, прежде всего он не может получать образование. Вы говорите: “Ну, это совершенно потерянное существо”. Ну, я не хочу сразу терять это существо, потому что я уже поднял животных в тоне до заметной степени, и уже встречал собак, которые могут говорить?
Да-а, однажды я встретил пса, который говорил “Жрать” каждый раз, когда был голоден. Как-то он с этим справился. Он использовал кое-какую Голливудскую схему дыхания по диаграмме. Но когда был голоден, он мог сказать это довольно отчетливо. Пугал людей почти до смерти, потому что они говорили: “Ну, это протрясающе. Собаки обычно рычат? А хозяйка, которая научила его, была просто очень и очень насчет слов.” И затем они слушали собаку, а собака говорила: “Жрать!”, а они — “О-о-ох!”
А однажды я говорил со слоном, который хотел, чтобы его сфотографировали. Поэтому я вам говорю, что встречался с животными, которые знают свои реплики много лучше, чем их дрессировщики, и иногда им приходилось вытаскивать дрессировщика во время спектакля, чтобы он выглядел более-менее.
Итак. Я не знаю, какие препятстсвия есть в общении. Недавно у меня был намного более углубленный взгляд в пятую динамику, чем раньше, и я узнал, что можно пойти гораздо глубже в пятую динамику.
Но в любом случае, как бы то ни было, дело в том, что использование в общении терминологии языка, может стать первым барьером для способности говорить или общаться. И это остается истиной для парня, который знает английский, который может читать, который сидит здесь и так далее; это по-прежнему его первое препятствие. Но конечно, он на таком высоком уровне общения, что пренебрежительно относится к этим маленьким неспособностям общаться и не обращает на них внимания. И не обращая на них внимания, затем, конечно, он падает вниз головой, когда попадает в область обучения, и это почти первое место, на котором он падает.
Есть много способов, которыми можно заставить человека потерпеть неудачу в обучении, но прежде всего, если откажете ему в осознании необходимости понимания используемых в обучении символов. Это может быть большим провалом в области обучения.
Мы никогда не публиковали словаря как такового. Есть несколько рукописей словарей, но они, к несчастью, все дожидаются того, что я их заново отредактирую от начала до конца, а в них получается фантастическое количество слов; и нужно лишних 12 часов сверх обычных 48 в 24-х, чтобы завершить эту работу, это очень сырой материал. И я не хотел браться за эту работу, пока не почувствую, что она хорошо завершена, так что только где-то сейчас она должна быть завершена. Но я упорядочивал определения разнообразных слов на уровне VI, и это, я уверен, было опубликовано, так что вы можете посмотреть эти вещи и узнать, что к чему.
Но несмотря на отсутствие словаря терминов, вы, тем не менее, можете найти эти слова, они известны, и люди вокруг знают, что они означают, и на самом деле это не слишком убедительная отговорка. Вам понадобится полчаса, чтобы узнать, что значит слово! Парень, это полчаса, которые не умножатся и не прибавятся в конце твоего курса, когда ты будешь барахтаться тут, удивляясь, почему у тебя нет впечатления, что ты сделал хотя бы первые шаги в этом конкретном направлении.
Хорошо, надеюсь, что то, о чем я рассказал вам сегодня, будет несколько полезно для вас.
Спасибо вам большое.