Итак, вы на конгрессе?
Аудитория: Да!
Без шуток. Вы действительно на конгрессе?
Аудитория: Да!
Вы здесь?
Аудитория: Да!
Что ж, сейчас я мог бы начать одитировать вас, но я не буду.
Так вот. В данный момент мы снова оказались в безвыходном положении, поскольку у меня нет ни малейшего представления, о чем с вами говорить. Я просто… одна из таких ситуаций, знаете. Я просто засиживаюсь допоздна каждую ночь и готовлю заметки, готовлю заметки, готовлю заметки.
Однако мне в голову приходит одна мысль; мне в голову приходит мысль о том, что вам, возможно, хотелось бы послушать о технике клирования 1947 года. Вы хотели бы послушать об этом?
Аудитория: Да.
Уверяю вас, кто-нибудь обязательно попытается сделать это, но если такое произойдет, что ж… и вы будете преклиром… что ж, отправьте его в МАСХ, и мы еще раз воспроизведем для него запись первой и второй лекций этого конгресса, они будут у нас на пленке, понимаете?
Но отправьте одитора к нам, чтобы он прослушал первые две лекции, в которых рассказывается о том, какими навыками должен обладать одитор, ведь, когда мы используем эту технику, о которой я вам сейчас рассказываю… я не знаю, как я сам проводил все это. Как мне удавалось это делать, я не знаю. Я оглядываюсь назад, вспоминаю все это с благоговением и думаю: «Бог ты мой, насколько же плохо я стал одитировать».
Кстати, примерно год назад или около того я проводил несколько сессий, применяя ТУ в точности так, как это должно быть, не изменяя их ни на толику. Я безупречно выполнял каждую часть сессии, все было идеально. ТУ были полностью в действии, понимаете. Преклир почувствовал себя в два раза лучше. Ну как бы то ни было…
Что требовалось… что требовалось для использования этой техники, так это, безусловно, понимание, и эта идея захватила даже меня. Так что давайте займемся делом и посмотрим, что же все это такое. Сегодня мы дадим этому название, и вы еще не раз услышите его сегодня. Эта вещь называется конфронтированием. Вы еще очень много услышите об этом предмете. На самом деле всю теорию одитинга можно вывести из этого предмета под названием конфронтирование, на нем можно построить всю теорию одитинга.Это очень интересный… очень интересный предмет. Это ТУ 0. Это первое, что вы просите сделать студента, который учится быть одитором. И это первое действие, которое вы просите его сделать, является ключом практически ко всему остальному. Оно вплетается в каждое… оно является частью любого другого ТУ. Если вы не выполняете ТУ 0… то есть конфронтирование, конфронтирование преклира… если вы не выполняете его в то же время, когда вы выполняете ТУ 2, то есть даете подтверждение, у вас не получится выполнить ТУ 2. Вот так все просто, понимаете. ТУ 0 является частью любого другого ТУ.
Таким образом, это становится частью всего, что существует в разуме. Это становится данным, сравнимым по значительности с выживанием. Это большое, важное данное — конфронтирование.
Так вот, сейчас вы можете подумать о двух или трех вещах, которые вам не хотелось бы конфронтировать в ближайшие пару секунд. Подумайте об этих вещах. Подумайте о чем-то, что вам действительно очень не хотелось бы конфронтировать в ближайшие пару секунд. У вас есть что-то такое?
Аудитория: Да.
Вы подумали о чем-то?
Аудитория: Да.
О, некоторые из вас отлынивают. Я этого не разрешаю. Хорошо. Итак, у вас есть парочка таких вещей, а?
Аудитория: Да.
Почему? Давайте же, подумайте об этих вещах снова. Почему? Почему вам очень не хочется конфронтировать эти вещи?
Послушайте, я разговариваю с вами, а не с вашими украшениями. Все тэтаны носят с собой украшение, называемое телом, и на него они навешивают украшения, называемые одеждой. Когда они надевают на него одежду, фрейдовский психоанализ иногда начинает работать. Они собирают всякую всячину и разные безделушки и побрякушки. Они используют оплату в рассрочку и собирают разные вещи. Они собирают запонки, серьги и золотые зубы. Однажды в Клондайке одна девушка собрала себе целый передний ряд бриллиантовых зубов. Она хотела иметь ослепительную улыбку, и она ее получила.
Итак, подумайте сейчас о тех вещах, которые вам не хотелось бы конфронтировать. Почему вам не хотелось бы их конфронтировать? Это правда, что вы… что вы не смогли бы их конфронтировать? Или что если бы вы как тело конфронтировали их с помощью ваших бриллиантовых зубов, одежды, украшений и тому подобных вещей, то вы бы — фшить! – или с вами произошло бы что-то еще? Это правда?
Аудитория: Да.
От этого пострадает ваше украшение, не так ли? А поскольку вы очень старательно защищаете это украшение, то от этого чертовски пострадаете и вы сами, в силу различных мыслезаключений. Не правда ли?
Аудитория: Да.
А? Таким образом, эта ужасная боль сразу же скажет вам, что вы не оберегали свой бриллиантовый браслет, понимаете? Улавливаете идею?
Аудитория: Да.
Это предупредительный механизм. Вы могли бы сказать: «Этот робот, которого я таскаю за собой, представляет для меня такую ценность, что мне нужна система заблаговременного предупреждения об опасности, которая работала бы таким образом: если к роботу прикасается что-то, что может его уничтожить… если это продолжается, то я буду испытывать боль». Вы знаете, что телу никогда не бывает больно? Больно бывает именно вам. В следующий раз, когда у вас будет болеть зуб, не допускайте ошибку и не говорите, что у вас болит зуб. На самом деле зуб не может болеть. Откуда вы знаете, что у вас болит зуб? Больно вам! И пока вы не осознаете, что вам больно и что это предупреждение о том, что вы можете потерять один из ваших бриллиантовых зубов… На самом деле я не знаю, зачем вам бриллиантовые зубы! Но это… это загадка.
Как бы то ни было, испытывает боль вовсе не зуб. Понимаете, боль причиняет ваша идея о том, что у вас болит зуб. Вы устроили все это превосходным образом. Бог ты мой, промежуточные точки, умственные машины, зигзагообразные контуры, огоньки, сигнальные фонари! Звоночки, небольшие сирены. Вот тут появляется небольшая дырочка, и один из ваших автоматизмов говорит: «Мы сейчас потеряем зуб». И вы услужливо начинаете испытывать боль! Я полагаю, это очень любезно с вашей стороны.
Вы удивляетесь, каким образом у человека может появиться психосоматическое заболевание просто из-за того, что он посмотрел на кого-то больного. Например, дедушка или бабушка или кто-то еще страдал от ламбозиса (это известное саентологическое заболевание — ламбозис); у этого человека был ламбозис, и вдруг во время сессии вы обнаруживаете у преклира невероятный ламбозис. Знаете, кто-то проводит процессинг этому преклиру, задавая ему вопрос: «Какой частью вашего дедушки вы были бы не против быть?» Это не очень хороший процесс, он приведет в паршивое состояние практически любого преклира. У дедушки был ламбозис, и вдруг вы обнаруживаете у преклира точно такой же ламбозис вместе со всеми соматиками. Что ж, это не должно быть для вас чем-то таинственным, ведь в конце концов вы единственный, кто испытывает боль. Если вы способны создавать боль, которую вы затем переносите на тело, то боль, очевидно, может распространяться на все динамики. А что вы скажете о девочке, у которой каждый год начинают кровоточить те самые места, в которые Христу вонзались шипы, а? Что вы скажете… такое происходит со многими кейсами, не так ли? Что вы скажете по поводу ваших преклиров, которые неожиданно вытягивались… А? Что вы скажете по поводу этих людей?
Говоря иначе, вы можете… вот вы смотрите на город, который подвергается в этот момент бомбежке или чему-то в этом роде, и вы знаете, что люди там взрываются, понимаете? И выдумаете: «Это, наверное, чертовски больно» — и услужливо, проявляя сочувствие, начинаете испытывать ужасную боль. Понимаете? Вам в какой-то мере нравится испытывать боль. На самом деле если вы проведете тэтану процесс «Растрачивать боль», то совершенно неожиданно обнаружите, что он совсем не возражает испытывать боль, это просто еще одно ощущение. Его девиз гласит: «Какая-нибудь боль лучше, чем никакой». «Какое-нибудь чувство лучше, чем никакого».
«Любое приключение лучше, чем ничего».
Таким образом, это то… это то, что называется конфронтированием. Я просто спрашиваю вас, что произошло бы? И я снова задаю вам этот вопрос: Что произошло бы, если бы вы действительно конфронтировали то, о чем вы подумали несколько минут назад? Что произошло бы с вами? Я не сказал: «Если бы вы конфронтировали с помощью чего-то». Я не сказал: «Если бы вы украсили все это чем-то». Я не сказал:
«Если бы вы держали тело прямо перед этой вещью, чем бы она ни была», понимаете? Нет, если бы вы конфронтировали это. Итак, подумайте об этом снова. Что произошло бы, если бы вы конфронтировали это? Что-нибудь произошло бы?
Аудитория: Нет.
Разве не было бы это скучно! Тем не менее это правда, не так ли? Вы видите здесь некоторую долю истины?
Аудитория: Да.
А? Кто-нибудь все еще думает, что он взорвался бы?
Аудитория: Нет.
Что ж, если здесь есть кто-то, кто все еще думает, что это причинило бы ему сильную боль, то НЦХ находится по адресу Фицрой-стрит, 37, а в Вашингтоне — 19-я улица, 1812. Это реклама.
Бегите, а не идите, к ближайшему одитору. Если это хороший одитор, то вам даже удастся остаться целым и невредимым.
Как бы то ни было, теперь вы понимаете кое-что о конфронтировании? Вы понимаете, что вы действительно способны конфронтировать что-то? А? Откуда у вас возникает чувство, будто вы не можете конфронтировать что-то, если оно выходит за рамки этой идеи о телах и украшениях? А? Откуда у вас возникает идея о том, что вы не можете что-то конфронтировать? Подумайте об этом. Откуда у вас возникает эта идея? Не происходит ли это потому, что исчезают вещи? А? Вещи исчезают, не так ли? Вы можете вспомнить что-то, что у вас было в детстве? А?
Аудитория: Да.
Вы можете вспомнить что-то, что у вас было в детстве?
Аудитория: Да.
Что ж, где сейчас находится эта вещь? Не давайте волю заряду горя; у нас нет одиторов для аудитории. Где находится сама эта вещь? Вы не знаете. Боже мой, вы определенно были ребенком, который все ломал, не так ли? Но на самом деле вы не конфронтируете эту вещь сейчас, не правда ли? И дело не в том, что вы не можете ее конфронтировать; дело не в том, что вы потеряли… что вы потеряли способность конфронтировать ее. Просто этой вещи нет! Так ведь?
Аудитория: Да.
Что ж, вы можете перевернуть все это с ног на голову и полагать, что не можете ничего конфронтировать. Если вы не можете конфронтировать своего начальника, то обычно это имеет место просто потому, что у вас… в различные моменты на траке у вас не было начальников. Как вам это? Знаете, хотя в англо-американских вооруженных силах стало традицией ненавидеть офицеров, причина, по которой это происходит, вероятно, заключается в том, что их не так много. Я посмотрел вокруг и не обнаружил практически ни одного, в особенности со времени последней войны. Я думаю, офицеры вымерли еще два или три поколения назад. О, я имел в виду — джентльмены. Прошу прощения.
Тем не менее мы сталкиваемся с тем, что кто-то говорит, что он не может конфронтировать представителей власти. Что ж, честно говоря, нам не так уж и часто встречаются представители власти. Кто-то рявкает и рычит на вас, и вы думаете, что вы должны повесить голову. Почему вы думаете, что вы должны повесить голову? Почему вы должны сказать: «Нээээ»? Почему бы вам не ответить весело: «Есть, сэр»? А? Эта мысль кажется интересной.
Вот приходит начальник, и он говорит: «Ууу-дуу, у, у, у» – и всякие другие вещи, которые полагается говорить начальникам, понимаете? О, теперь вы просто жертва этого «а теперь я должен»; вы должны находиться в таком состоянии, понимаете? Вы должны склонить голову. Вы не должны смотреть ему в глаза.
Время от времени какой-нибудь человек в МАСХ приходит в полное недоумение, понимаете? Ему приходится набраться мужества, понимаете? Что-то идет не так; по коммуникационным линиям движется какая-то частица, и это происходит каким-то неправильным образом. Такое случается время от времени, могу вас уверить. Иногда этой частицей являетесь вы. Так вот, эта частица неправильным образом движется по коммуникационным линиям; и вот этот бедный сотрудник выдержал это, понимаете? Он выдержал это, он выдержал это. Он держит себя в руках, и думает:
«Почему? Почему начальник административного отделения позволяет, чтобы такое происходило?», и затем он обрабатывает эти неправильно направленные частицы. Он думает… он думает: «Ладно, я ему скажу. Я ему скажу». Он набирается мужества, открывает дверь кабинета, входит и говорит: «Почему вы позволяете, чтобы эти частицы двигались таким образом по этой линии!»
А начальник административного отделения спрашивает: «Какие частицы?» И парень отвечает: «Эти инвойсы на хвиндихрюлины».
«А что с ними?»
«Ну, для того чтобы обработать их, мне приходится выполнять четыре разных движения, тогда как требуется только одно!»
«Как? Давайте посмотрим. Да, чтобы обработать это, вам требуется сделать только одно движение. Мы изменим эту линию вот здесь, и приведем все в порядок вот здесь», и он будет обрабатывать эти частицы, совершая только одно движение. Так какого черта? Он определенно упустил удобный случай поконфронтировать, не так ли? А?
Другими словами, у человека возникает идея, что он никогда не должен даже открывать рта, а когда он действительно его открывает, он обнаруживает, что никто не нападает на него. Просто у него есть идея, что он не способен конфронтироватъ. Вы понимаете?
Аудитория: Да.
А?
Иногда так поступают со мной… хотя большинство сотрудников чувствуют… что могут поговорить со мной практически о чем угодно, и зачастую так и происходит.
Иногда кто-нибудь начинает пронзительно кричать, знаете; он просто заходит и чуть ли не стучит кулаком по столу и так далее. Но до этого дело доходит редко. И потом этот человек уходит и думает: «Меня уволят. Для меня все кончено. На Саентологии можно поставить крест. Я покончил с этим. Мои сертификаты отменят, их выбросят. Я, наверное, брошу тело в ближайший мусорный контейнер. Интересно, где же указатели, которые показывают, как попасть в ближайшую область между жизнями. Он, наверное, и мокрого места от меня не оставит» — и так далее.
А потом он говорит: «Что он сказал? Что он имел в виду, когда сказал "хорошо"? И что он имел в виду, когда сказал: "Я посмотрю, что там"? Что все это значит?» Иногда это чуть ли не сводит человека с ума, понимаете? И совершенно неожиданно он обнаруживает, что он может говорить все, что ему захочется, и ему за это ничего не будет, и после этого человек начинает общаться и выполнять свою работу. Это интересное открытие.
Сержанты и другие люди, старшины очень часто навязывают совершенно противоположную идею. Они говорят: «Если ты скажешь хоть одно слово в мою сторону, я знаю, что я сделаю: я должен буду отучить тебя конфронтировать, чтобы ты стал эффективным членом команды или эффективным солдатом», понимаете? «Если людей не отучить полностью конфронтировать, от них не будет никакого толку». Стабильное данное для общества. «Если людям позволять конфронтировать представителей власти, то люди нанесут удар по всей этой системе. И кто знает, что произойдет, если все солдаты будут конфронтировать генерала».
Я скажу вам, что произойдет: они просто будут одерживать победы во всех сражениях, вот и все. Вот что произойдет. Вам от них есть какой-то прок, только когда они могут что-то конфронтировать. Почему бы вам не позволить, чтобы они начали с вас? Это хорошая идея.
Человек приходит с жалобой. Он решился на это, ему удалось взять себя в руки, он даже выпил парочку рюмок виски; и вот он заходит и выкладывает свою жалобу, зная, что его уволят, но ничего такого не происходит. Что ж, это тоже своего рода разочарование. Ему приходится конфронтировать меньше.
Но убежденность в том, что вы не способны конфронтировать, не основана на вашей реальной способности конфронтировать. Ваша реальная способность конфронтировать, очевидно, безгранична, не так ли? Я хочу, чтобы вы подумали о чем-то, что вы ни за что не смогли бы конфронтировать. Давайте, подумайте об этом. Что-то, что вы ни за что не сможете конфронтировать в этом мире, что вы ни за что не сможете конфронтировать в любом другом мире, даже если бы вы могли перемещаться по траку туда-сюда. Давайте, подумайте о чем-то таком. Кстати, мы могли бы потратить все оставшееся время конгресса на то, чтобы задавать этот вопрос. И это как раз один из таких хитрых вопросов.
Вы спрашиваете человека… я дам вам один хитрый вопрос одитинга. Это хороший «одитинг за чашечкой кофе». Есть хороший «одитинг за чашечкой кофе», между прочим. Мы просто никогда не рассказываем об этом студентам, так что, когда они проводят «одитинг за чашечкой кофе», они используют обычные процессы, понимаете? Они заходят куда-нибудь пообедать, покупают рыбу с картошкой, садятся за столик и начинают проводить другому настоящие процессы, но им не следует этого делать, поскольку существуют совершенно замечательные процессы для «одитинга за чашечкой кофе». И когда вы их проводите, вы можете оставить человека зависшим в середине такого процесса и все такое.
Но вот один из этих процессов: «Посмотрите вокруг и найдите что-то неизвестное». Это самый великолепный процесс. Вот еще один: «Посмотрите вокруг и найдите что-то неинтересное». Это самый замечательный процесс, который вы только видели. Я имею в виду, что это один из тех вопросов, на которые вы никогда не получаете ответ. Понимаете, человек смотрит вокруг и говорит: «Ну, эта… ну, я не знаю, понимаете…» Такая вот великолепная штука.
Так вот, конфронтирование относится к следующей категории: что-то, что вы ни при каких обстоятельствах не можете конфронтировать, понимаете. Вы будете тщетно пытаться найти что-то такое. Если вы не верите… и я не прошу вас поверить. Если что-то является правдой для вас, то это является правдой, а если что-то не является для вас правдой, то это неправда. Попытайтесь найти что-то, что невозможно конфронтировать, если вы совсем завязните, найдите одитора. Если вы будете продолжать до бесконечности заниматься этим без одитора, то в конце концов у вас начнутся неприятности. Почему? Да потому, что у вас, вероятно, были моменты, когда вы считали, что вы не можете что-то конфронтировать, иначе вы никогда не пошли бы в армию и не совершили бы другие глупые поступки. Не то, чтобы со вступлением в армию было что-то не так. Единственное, что не так, — так это то, что вы в армии.
Дело не в том, что вы должны ратовать за мир; вы не должны. Я не могу представить себе ничего более скучного, чем существование в полном мире и спокойствии. Единственное, что не так с войной, — это ожидание; такова моя точка зрения. Это всего лишь мое личное мнение. Когда что-то происходит, у вас есть что конфронтировать, а когда ничего не происходит, вы имеете дело просто с кучей «нигде». Вы говорите: «Ну, где-то там далеко есть что-то, что нужно конфронтировать, понимаете? Если только мне разрешат туда отправиться, то я помчусь во весь опор. и я смогу стоять там и конфронтировать». Конечно, когда вы оказываетесь на месте событий, вы обнаруживаете, что вас просили конфронтировать пули или что-то в этом роде. Вы не можете пойти и сказать врагу все, что вы о нем думаете. В следующий раз, когда я окажусь на войне, я возьму мегафон. Ну как бы то ни было…
Идея, которая стоит за всем этим, заключается в том, что человек создает для себя игру: у него есть что-то, чем он владеет, а если он будет конфронтировать определенные вещи, тогда то, чем он владеет, разлетится в пух и прах. Так вот, давайте рассмотрим такой аспект, как тело, и давайте немного поговорим о вещах, которыми вы владеете. Возможно, это будет более реально для вас. Например, мы начинаем конфронтировать электрическую сеть, понимаете, и мы берем… вам следует… вам следует очень тщательно провести этот эксперимент. Если вы сделаете это, то вы узнаете кое-что о теле. Возьмите два кусочка медной проволоки, примотайте один к одному пальцу, а другой — к другому, затем засуньте их в розетку и не вынимайте в течение некоторого времени. А потом посмотрите на свои пальцы, вы увидите, что они повреждены. И если вы гордились этими штуками, которые вам принадлежат и которые называются руками, и если вы очень артистично делали какие-то вещи и так далее, то вы больше уже не сможете вызывать зависть своих друзей или играть на пианино или делать что-то такое, понимаете? И это научило вас тому, что вы не должны делать чего? Не должны конфронтировать или не позволять конфронтировать своему телу? Чему это вас научило? Не позволять конфронтировать своему телу.
Конечно, есть много людей, которые говорят: «Ну, это… хорошее оправдание, чтобы не иметь тело. Поэтому я и пытаюсь превратить его в ничто, чтобы этого не произошло. Следовательно, если я изрублю это тело на кусочки и приведу его в ужасное состояние, то его уже нельзя будет привести в ужасное состояние или изрубить на кусочки». Вот и разберитесь. Я не могу. У меня не увязывается одно с другим.
Итак, у нас есть эта штука, называемая конфронтированием. Так что же представляет собой конфронтирование? Конфронтирование сводится к защите и охране, к проблемам, связанным с защитой и охраной. Но это не… это даже необязательно должно присутствовать в одитинге, если вы не хотите этого. У нас есть первый процесс клирования, процесс 1947 года, и вот его описание: я давал человеку уверенность в том, что он может смотреть на картинки. Я показывал ему, что он может смотреть на картинки. Я заставлял его выйти из комнаты, затем войти, оглядеть комнату, сесть, закрыть глаза и получить на мгновение картинку того, что он увидел, когда вошел в комнату. И затем мы просматривали эту картинку несколько раз, и что бы вы думали? Она исчезала. Мы называем это стиранием, хотя это совершенно неправильно, поверьте мне. Это не стирание. Так что в Дианетике существует неправильная формулировка. Это способность конфронтировать что-то до тех пор, пока у вас больше не будет необходимости иметь это. Все, что вы, по-видимому, пытаетесь сделать, — это доказать, что вы способны конфронтировать что-то, имея картинку этого; вот, примерно, и все, что можно об этом сказать.
Так что, я брал кого-нибудь и с помощью различных механизмов добивался, чтобы он нашел лок, маленькую, легкую умственную образ-картинку. Это мог быть какой-нибудь лок, связанный с тем, что этот человек когда-то пережил. И я заставлял его конфронтировать этот лок. Но я добивался, чтобы у него появилась уверенность в отношении того, что он может получить картинку. Потом я добивался, чтобы в этой картинке появился соник. Я добивался, чтобы у него появились другие восприятия: тактильное и так далее. Я добивался, чтобы он был способен конфронтировать все это в виде картинки.
Затем я просил его, чтобы он получил еще одну картинку. О, на все это уходило много, много, много времени. Я уговаривал преклира, чтобы он начал конфронтировать еще одну картинку, и еще одну, и еще одну, и довольно скоро мы находили какой-то печальный момент в его жизни, когда он просто ушел… и мы находили эту картинку. Обычно такая картинка была черной, как сажа, понимаете; она представляла собой полную неразбериху и так далее. И я спрашивал преклира, на какую часть этой картинки он может смотреть, понимаете. И постепенно он восстанавливал эту черную, как сажа картинку, кусочек за кусочком; поначалу она выглядела как какая-то мутная двухмерная черно-белая картинка, понимаете? Потом мы восстанавливали эмоциональное состояние, которое сопутствовало происходящему, и у преклира вдруг начинали течь ручьем слезы. Я не обращал никакого внимания на слезы. Я говорил: «Итак, давайте найдем горе в этом инциденте, ищите, пока не увидите в нем горе». И неожиданно преклир находил горе, он мог чувствовать его, а мог и не чувствовать, в зависимости от обстоятельств, и он становился способен конфронтировать это горе. И почти в каждом случае преклир обнаруживал, что в картинке содержалось горе кого-то другого. Это были слезы кого-то другого, что очень, очень удивительно. Но он не осознавал этого, пока не проходил то, что мы называем вторичной инграммой, понимаете?
И затем мы как следует затачивали острие ножа и вонзали его в самую явную инграмму, содержащую боль и бессознательность, которую мы только могли найти; мы вытаскивали ее в поле зрения и добивались, чтобы у преклира появилась уверенность в том, что он может на нее смотреть. Я никогда не использовал слово «конфронтировать». Благодаря ему все это можно объяснить. Теперь мы можем говорить об этом; у нас есть это слово «конфронтировать». Оно имеет определенные значения. Мне никогда не приходило это в голову.
Итак, у преклира была уверенность в том, что он может смотреть на картинку, понимаете, и мы брали кусочки этого болезненного опыта; в какой-то момент преклир снова начинал ощущать всю травму целиком, и мы рассматривали все это. Я никогда не старался удерживать его от того, чтобы он ощущал травму. Все, что я пытался сделать, — это добиться, чтобы он смотрел на инцидент в полной мере. И мы, опять же, восстанавливали соник и видео; бог ты мой, какого же одитинга это требовало. В этот момент, можно сказать, приходилось встать коленом ему на грудь. Возможно, это… мне сходило это с рук, просто потому что я был крупнее, чем мои преклиры. Это один из факторов, благодаря которому одитинг проходит гладко. Как бы то ни было, у преклира не возникало мысли встать с кресла и уйти.
Ведь когда вы начинаете восстанавливать соник, когда вы начинаете добиваться, чтобы преклир снова услышал звук, содержащийся в инциденте из прошлого, в том месте, где ему проломило его глупую голову, он, конечно, начнет ощущать все соматики, которые этому сопутствовали. И вам просто приходится встать коленом ему на грудь, чтобы он ощутил, как у него проламывается голова, вот и все. Это все. В конце концов вы приводите его в такое состояние, когда он может конфронтировать различные части этого инцидента, в котором у него была пробита голова, а затем конфронтировать состояние бессознательности; и в конце концов у него возникнет какое-нибудь значительное озарение типа: «Знаете, почему я впал в бессознательность?»
«Почему?»
«Ну, я просто не мог больше на это смотреть. Я просто ушел от этого; я просто начал уклоняться от всего этого».
И тогда я, конечно, любезно отвечал: «Да что вы говорите!»
На самом деле чем больше вещей преклир мог конфронтировать, тем в большей степени повышалась его способность конфронтировать, но в 1947 году происходило то, чему я не мог найти объяснение на протяжении десяти лет: куда девалась остальная часть банка? Когда я делал все это, когда я приводил преклира в такое состояние, что он становился способен конфронтировать лок, когда я приводил его в такое состояние, что он становился способен конфронтировать заряды горя, неадекватные эмоции, гнев и тому подобные вещи; когда преклир становился способен конфронтировать картинку, содержащую боль, а также все восприятия, включая соник, видео, тактильное восприятие, усилие и все остальное, что содержалось в картинке, банк исчезал. Человек становился клиром! И это состояние было совершенно стабильным. Но я думал, что это все, что представляет собой банк. Отсюда мои более поздние открытия инграммы рождения, пренатальных инграмм, разного рода непостижимых вещей, прошлых жизней. Я был совсем не против обнаружить все это. Это вызывало у меня сильный интерес. Но куда все это уходило, где все это заканчивалось, сколько картинок там было? Все это совершенно сбивало меня с толку, потому что этого было слишком много. Меня ввела в заблуждение идея о количестве.
Но примерно в то же время я решил: «Неважно, сколько времени это займет, мне просто нужно сесть и составить карту полного трака от начала до конца и найти все, что есть в разуме: контуры, умственные машины, вэйлансы, — все, что угодно, что может быть в разуме. Мне нужно найти дефиницию физической вселенной, и разобраться со всем этим. Найти настоящую работающую дефиницию жизни» — и так далее, и так далее, и так далее. На самом деле если бы мы остановились в тот момент, мы не смогли бы… мы бы так и не смогли понять все это. Мы оказались бы в таком же положении, в каком находятся мистики: это были великие учителя, которые учили неофитов, а нас интересует именно положение неофита. И он… учитель обучал этого неофита мистике и рассказывал про демонов, дьяволов и всех остальных. Но когда он входил в комнату, где сидел его ученик, он привязывал кота к ножке кровати. Он привязывал кота к ножке кровати, садился и обучал этого неофита мистике, рассказывая о демонах, дьяволах и так далее.
И так шли годы, и в какой-то момент этот неофит решал, что теперь он должен стать учителем и обучать мистике какого-нибудь другого неофита, рассказывать ему о демонах, дьяволах и всех остальных. Так что он говорил: « Первое, что нужно сделать, это привязать кота к ножке кровати». Что ж, мы могли бы оказаться в таком положении. Другими словами, любое отклонение могло бы привести к полному провалу. Почему? Потому что у нас не было полного понимания. У меня не было полного понимания того, что происходило. Я думал, что это все, что представляет собой банк! Я делал людей клирами, но я не понимал, почему они становятся клирами.
Ладно, я пытался обучать этому других людей, но я не знал, какова основная пружина этого механизма, понимаете? Я не знал кодовой комбинации. Если бы этот прожектор сейчас загорелся красным светом, то вы увидели бы, каким красным было мое лицо. В прошлом году я довольно сильно залился краской, когда обнаружил, что я не знаю, что же именно я делал в 1947, что приводило людей к состоянию клир. Но вот что удивительно: каким-то образом, сам того не осознавая и как бы двигаясь на ощупь, я действительно знал это, но я не мог это сформулировать. Я не мог это описать. И чем больше одиторов я пытался обучать в тот ранний период… чем больше одиторов я пытался обучать, тем хуже у меня это получалось, потому что я вступал в В-и-О с ними. Понимаете, они говорили: «Ну, я сделал то, что вы сказали, но ничего не произошло».
В то время я был не очень сообразительным. Бог ты мой, я… они заставили меня поумнеть. Некоторые из тех, кто заставил меня стать более сообразительным, присутствуют здесь в данный момент. Это действительно так и было. Я говорил: «Вы должны сделать то-то и то-то, то-то и то-то». Потом одитор возвращался и говорил: «Я сделал то-то и то-то, то-то и то-то, но ничего не произошло». И я тяжело вздыхал и думал: «Что ж, нам нужно придумать что-то еще».
Так что я предоставлял одиторам что-то новое и усовершенствованное, понимаете? Что-то новое и усовершенствованное. Что ж, за последний год я поумнел. Сегодня я не предоставляю одиторам ничего нового и усовершенствованного. Одитор возвращается и говорит, после того как я дал ему что-то… он говорит: «Ну, я сделал это. Это не работает».
Я спрашиваю его: «Что именно не сработало?»
«Ну, то что вы сказали мне сделать».
«А что я сказал вам?»
«Ну… ну, вы сказали, вы сказали… э… вы сказали, что вы просите человека найти лок, и потом вы подгоняете его под замочную скважину
Вот что мне следовало бы спросить одиннадцать лет назад. «Что именно я вам сказал?» Понимаете? Поскольку если что-то не сработало, значит, одитор не слышал меня. Мы имели дело с полной глухотой.
Вылечить глухоту можно разными способами. Первый способ заключается в том, чтобы самому понять, что ты делаешь. Мне потребовалось много времени на то, чтобы понять это.
Понимаете, одно дело — чувствовать, что что-то является истиной, и совсем другое — сформулировать это, выразить словами. Вы когда-нибудь сталкивались с этим? Когда вы можете четко выразить что-то, что вы чувствуете, вы делаете большой шаг вперед. И это… на самом деле… если бы это сделал кто-то другой, кто-то гораздо более сообразительный, чем я, то это было бы гораздо лучше, потому что ему не нужно было бы десять лет, чтобы определить, что именно нужно говорить людям, чтобы они понимали вас, видите? И если бы я был немного умней, то мы могли бы сделать все это гораздо быстрее, но вас тормозит просто моя глупость. Понимаете? Вот примерно и все, что можно об этом сказать.
Так вот, здесь есть кое-что забавное: в процессе постоянной разработки чего-то нового, мы узнавали о самых разных вещах. Мы узнавали о многих вещах, понимаете? И мы обнаружили то, что, по-видимому, составляет практически всю шкалу бытийности, по крайней мере для этой вселенной и обитающих в ней существ. Боже мой, чего только мы не знаем о разуме, о его анатомии и так далее… об этом даже не имеет смысла писать. В МАСХ есть большой ящик… такой большой ящик, и он там стоял. Вряд ли его кто-то открывал, но это был своего рода волшебный ящик. На самом деле в нем не было ничего, кроме записей моих лекций, которые делались то для одной группы студентов, то для другой и так далее. И на самом деле в этом ящике хранятся самые лучшие, самые достоверные исследовательские записи по Дианетике и Саентологии, которые только есть в Великобритании. Вряд ли кто-то обращает на них внимание. Некоторые из этих записей плохого качества. Время от времени они расходятся по разным местам, и потом их заново собирают. Но это на самом деле то, что в них содержится.
Если и существуют какие-то явления, связанные с разумом, о которых нет информации в этом ящике, то мне определенно хотелось бы о них узнать. Мне действительно хотелось бы о них узнать. Вы понимаете? Мы просто охватили всю эту вселенную. Это сделал я и вы тоже, понимаете? Мы охватили всю эту вселенную. Когда складываешь все это вместе, получается просто невероятная куча всякой всячины. Только подумать! Если тэтан не может что-то придумать, то это не стоит того, чтобы это придумывать.
Но на самом деле существует лишь пять основных вещей, которые составляют то, что мы называем разумом. Вот эти пять вещей:
Локи, то есть умственные картинки, для которых характерно аналитическое осознание, и связанные с ними мысли… это разум.
Вторичные инграммы, то есть моменты, когда человек испытывал неадекватные эмоции, горе, апатию и так далее, и связанные с ними мысли. Умственные образы-картинки, содержащие неадекватные эмоции, и связанные с ними мысли.
Инграммы, то есть моменты боли и бессознательности, и мысли, которые с ними связаны.
Контуры, которые в действительности являются старыми вэйлансами того или иного рода, и эти контуры сообщают человеку о чем-то, разговаривают с ним и, по-видимому, навязывают ему мысли. На самом деле это паразитические контуры. Вы находитесь в одной телефонной будке и звоните в… в Бирмингем… давайте предположим, что вы звоните в Бирмингем, для разнообразия. И потом это сообщение возвращается и вы получаете его в другой телефонной будке, и вы думаете, что это нечто совершенно новое, однако это то, что вы сами сказали, понимаете. Это контур. И в разуме существуют эти контуры, и они, очевидно… они могут иметь разный облик: вэйлансов, демонов, дьяволов и самых разных штуковин, понимаете?
И есть еще кое-что, что называется умственными машинами, как бы невероятно это ни звучало. Время от времени какой-нибудь студент, изучающий Саентологию, говорит: «Когда вы говорите об умственных машинах, вы имеете в виду просто всякую всячину, которая содержится в разуме». И вот в один прекрасный день он сидит в кресле, его одитируют, и все идет просто замечательно, и вдруг он поднимает голову и видит большую паровую машину с колесами. И она что-то делает, она выдает мысли таким-то образом и перемещает картинки таким-то образом, понимаете? И этот человек говорит: «Когда Рон говорит о машинах, он имеет в виду машины!» Для него это огромное потрясение — обнаружить, что, когда я говорю что-то, я имею в виду именно это.
Ну, как бы то ни было, все так и есть. У кого-нибудь из вас в поле зрения не появлялось ли что-нибудь подобное? Вы смотрите куда-то и обнаруживаете, что там что-то происходит? Время от времени вы обнаруживаете что-то наподобие грейфера. Он клац, клац, клац, клац, клац. Всякий раз, когда вы создаете картинку, грейфер избавляется от нее, потому что она может причинить вред, и если… самый лучший способ убрать картинки с дороги — это установить грейфер, который будет заглатывать и пожирать все картинки. Но в таком случае у вас, конечно, возникнет нехватка картинок, так что вы устанавливаете еще одну машину вот здесь, чтобы она создавала большое количество картинок, которые будут поступать в грейфер, в результате чего будет создаваться еще больше картинок. Разум это великолепная штука.
Вот и все, что содержится в разуме. Если называть это разумом. Разум — это определенная вещь, понимаете? И к этой вещи вы должны добавить то, что мы называем… то, что вы называете тэтаном… то, что вы называете «тетаном», а я называю «тэтаном». Просто мы говорим на разных наречиях греческого.
Так вот, у нас есть эта точка-источник; эта точка-источник. В конце концов мы обнаружили, что это и есть человек, и это все, что представляет собой человек. Это точка-источник для различных вещей, мыслей, и он может создавать что-то и поглощать что-то и так далее. Мы думали… мы обнаружили, что это именно тот, с кем мы разговаривали, когда мы с ним разговаривали. Вы понимаете? Мы обнаружили это, а затем мы разделили на составляющие то, что называется жизнью, и обнаружили, что форма объединяет жизнь и физическую вселенную. Эти две вещи объединяются, образуя определенную форму, и мы получаем живые объекты. Мы получаем живых насекомых, политиков и всякие другие вещи. Ну да ладно…
И еще у нас есть такая вещь, как физическая вселенная. Она просто состоит из материи, энергии, пространства и времени. И там, очевидно… кроме различных комбинаций этих элементов, в ней больше ничего нет. Так что у нас есть эти четыре общие категории, на которые разделяется все, что существует в этой вселенной, и пять составляющих разума… нет ничего удивительного в том, что вам было трудно найти что-то, что стоило бы конфронтировать! Понимаете?
На самом деле все эти вещи очень легко конфронтировать. Конфронтировать что-то становится трудно лишь в том случае, если вы не знаете, конфронтируете вы это или нет; или, может быть, этого не существует, и тогда вы не можете это конфронтировать; или вы не знаете, что это такое, и вы не можете точно сказать, как именно вы это конфронтируете, и хэээээ! В таком вот состоянии ума пребывает большинство аберрированных людей. Во-первых, они не знают анатомию существования. Они не знают анатомию человека и анатомию разума, так как же они… как они могут конфронтировать все это? Они даже не знают, что все это существует.
Если вы остановите какого-нибудь человека на улице и спросите его: «У вас есть разум?», он ответит: «А?» Мы даже не заходим так далеко, понимаете? Этот человек скажет: «А что с разумом? Что это такое, разум? Я всегда разумел моего отца».
«Нет, нет. Я имею в виду разум, понимаете?»
«Ну, конечно, у меня есть мозги. Что с вами?»
Большинство людей считают, что разум — это мозг. Я много, много, много раз пытался найти применение двум вещам: своему мозгу и своим глазным яблокам. Я мог бы гораздо лучше видеть через затылок, если бы у меня не было этих глазных яблок, блокирующих эти две дырки. И мне было бы гораздо легче сидеть в середине головы, если бы в ней не было ничего мешающего понять, где середина. Нам нужно будет основать «Общество любителей пустых голов и глазниц», но тогда скульпторы и эстеты… они создадут другие общества: «Общества протестующих против тех, кто протестует против глазных яблок» или что-то в этом роде. Началась бы полная неразбериха. Так что я смирюсь с этим… я смирюсь с этим. Люди считают, что у человека должны быть глазные яблоки и мозги, значит так тому и быть.
Но я еще не выяснил, для чего все это нужно, кроме как для того, чтобы не позволять вам конфронтировать черепа. Мне следовало принести с собой один из наших черепов. У нас в МАСХ есть много черепов. Обычно мы использовали их для процессинга «Изменение пространства». Мы экстериоризировали человека, и потом просили его, чтобы он оказался в черепе А, а потом в черепе Б, а потом в черепе А и в черепе Б, и через некоторое время, когда он привыкал к этому состоянию нахождения внутри черепа, он по-настоящему экстериоризировался, и это происходило очень быстро. И иногда он обнаруживал, что играет на сцене «Увы, бедный Йорик!».
Но в любом случае, было недостаточно просто знать этот процесс клирования 1947 года, о котором я вам только что рассказывал, если мы все еще не знали, что нужно конфронтировать, и если мы все еще не могли сказать: «Все, что нужно сделать,
– это добиться, чтобы у преклира появилась уверенность в том, что он способен конфронтировать различные вещи». Понимаете, мы могли сказать это одитору, и он ответил бы: «О, замечательно. Ура, ура, будет сделано». А потом он нашел бы какого-нибудь преклира, у которого грейфер работает задом наперед; после того как он сжирает одну картинку, он выплевывает картинку другого типа. И одитор сказал бы:
«Это что-то новое», и возникла бы невероятная хаотичность, у него появлялись бы картинки разных типов. Могу представить, что произошло бы, если бы одитору сегодня приходилось идти этим маршрутом и запоминать каждый из тысячи шестисот семидесяти двух объектов, которые существуют в разуме, понимаете? Все они отличаются друг от друга и в них нет ничего общего, понимаете? И единственный способ классифицировать все это состоял бы в том, чтобы разделить все эти умственные машины по типам. И тогда кто-то мог бы сделать невероятное открытие, обнаружив еще один тип машин. Дэээ, нам пришел бы конец.
На самом деле потребовалось десять лет, чтобы обнаружить то, что нужно конфронтировать. Существует ли что-то еще, что нужно конфронтировать? Что ж, вы можете попытаться найти это, но мы по крайней мере знаем, что у вас не будет никаких… никаких трудностей в конфронтировании чего-либо из этого. Одна из причин, по которой тэтан застревает в тэта-ловушке, объясняется очень, очень просто: тэтан не может конфронтировать тэта-ловушку. Почему он не может ее конфронтировать? Ну, потому что это очень плохая штука. Понимаете, это большое зло. В нее попадают тэтаны, и поэтому она является большим злом, и вы не должны иметь с ней ничего общего. Если вы видите тэта-ловушку, вы должны делать вот так и смотреть в другую сторону. Что ж, как только тэтан прекращает конфронтировать ловушку, он вжих! Ведь что такое пространство, если не конфронтирование? Пространство — это просто протяженность, которая образуется, когда вы смотрите на что-то. Так что если нет пространства, тэтан попадает прямо в эту штуку! Понимаете? Таким образом, если он смотрит на что-то, но не желает при этом создавать пространство, он становится этим! Просто? Боюсь, что это до идиотизма просто, это настолько просто, что вас водили за нос на протяжении 76 триллионов лет. И если вы думаете, что это было очень глупо с вашей стороны, то я бы хотел утешить вас тем, что вы были далеко не единственным.
Вот и вся суть того, что мы называем конфронтированием. На самом деле в этом все и заключается, к этому все и сводится. Если вы не можете на что-то смотреть, то между вами и этой вещью нет никакого пространства, тут-то вы и попались! Понимаете?
В мире орудуют торговцы неконфронтом. Единственный их товар — это: «Вы не должны конфронтировать». И вдруг нам становится понятно, что делают с людьми некоторые из этих милосердных обществ. Понимаете, они говорят: «Чай. Не пейте чай.
Он приводит к разложению мозга. Крах Империи вызван исключительно тем, что люди начали пить чай». Вы знаете, что подобное общество есть и здесь, в Лондоне.
О, вы и подумать не могли. Ну, я знаю об этом городе больше, чем вы. Хорошо. Как бы то ни было… почетный студент Оксфорда.
Как бы то ни было, это основное, что касается конфронтирования. Эти ребята говорят: «Больше никакого чая. Вы не должны конфронтировать чай. Вы не можете употреблять чай». И не успеете вы и глазом моргнуть, как их президент начнет глл, глл, глл, глл, глл. Понимаете, он больше не может оставить чай в покое. Он говорил всем:
«Вы не должны конфронтировать чай», так что стоит ему увидеть чай — он становится чаем! Бамс! Что такое алкоголизм, по-вашему?
Вы когда-нибудь пытались смотреть на испарения? Я спрашиваю вас, вы когда-нибудь пытались смотреть на испарения?
Аудитория: Да.
Так вот, если какой-то человек в баре не видит испарения, то между ним и алкоголем не существует никакого пространства. Его старательно приучали к тому, что он не должен пить, что алкоголь — это очень вредно, что он не должен смотреть на алкоголь, что он не должен иметь с ним ничего общего, что алкоголь — это большое зло, что алкоголь его испортит, что ему лучше перестать пить, иначе его это прикончит. Понимаете? И чем сильнее его поучали, тем сильнее он плюхается в рюмку всякий раз, когда он ее видит. И он становится алкоголиком.
Человек, страдающий алкоголизмом, не может сделать одного: он не может допустить, чтобы перед ним стоял наполненный стакан. Но поскольку он не может выйти из головы и как следует окунуться в него, он вливает его в… окружает себя этим. Так что вы наполняете этот стакан, он его опустошает; вы его наполняете, он его опустошает; вы его наполняете, он его опус… он не может конфронтировать испарения, поэтому он втихаря напивается.
Я не думаю, что алкоголь может привести вас в состояние опьянения. Я не знаю, каким образом он может привести кого-то в состояние опьянения. Я посмотрел… недавно я посмотрел на какой-то алкогольный напиток, и я был просто поражен, неужели он может повлиять на кого-то. Казалось невозможным, чтобы этот напиток мог вызывать какое-то ощущение. Я провел эксперимент и кое-что обнаружил: мне пришлось запостулировать, что я испытываю ощущение опьянения, и поскольку я находился на корабле, я мог воспользоваться тем, что корабль качается, и запостулировать, что я пьян. Но прежде чем я поймал себя на этом, я сказал: «Налей-ка мне чуток». Так что я просто распостулировал это, и все закончилось.
Вы понимаете, насколько глубокие вещи затрагивает конфронтирование? Если вы не в состоянии конфронтировать сломанные ноги, то в какой-то момент вы можете сломать ногу, вот и все. Если вам подвернется возможность сломать ногу, вы сломаете ее. Так что мы имеем дело с чем-то большим, чем просто «конфронтирование с помощью тела — это плохо». Это так, возможно, потому, что вы знаете, что конфронтировать с помощью тела — это плохо, конфронтировать с помощью тела — это плохо, понимаете? Вот насколько глубокие вещи это может затрагивать.
Что ж, в 1947 году мы знали все о том, как сделать человека клиром. В 1947 году мы могли это делать, еще тогда, правда мы не могли дать этому объяснение, мы не могли никого обучить этому, мы не понимали, как все это происходит, и мы думали, что в разуме не так уж и много всего, ну разве что парочка инграмм. Но совершенно неожиданно в поле зрения начали показываться прошлые инциденты, когда вас обезглавливали, сажали в Тауэр, топили или когда вы участвовали в космической опере и… многие другие вещи. По-моему, здесь присутствует один или два человека, которые в прошлом сталкивались с какой-то картинкой космической оперы или с чем-то в этом роде.
Начали происходить разные вещи, которые мы не могли понять, мы не знали, что, черт возьми, мы конфронтируем, и прошло много лет, прежде чем мы выяснили это. Так вот, теперь, когда мы снова разобрались со всем этим, мы можем вернуться в строй и снова начать клировать людей. Так что я хочу выразить благодарность тем из вас, кто прошел этот путь вместе со мной, кто помогал мне обнаружить, что нам приходится конфронтировать и как можно одитировать преклира с помощью конфронтирования, о чем я вам еще ничего не рассказал.
Спасибо.