Это вторая лекция второго дня конгресса. Она называется «Использование СРП 8-К».
Суть в том, что лучший способ научиться использовать СРП 8-К — это провести ее.Я уже в целом рассказывал вам, какие принципы лежат в основе ее замысла, но могу дать больше подробностей.
В основе СРП 8-К лежит пара формул, очень интересных формул. Одна из них — это «Быть, Делать, Иметь».
В жизненном опыте пространство выражается как бытийность. Энергия выражается как действование. Время выражается как обладание.
Что ж, бывает, что у одиторов есть склонность не замечать последнее. Одитор видит, что его преклир лихорадочно сражается со временем. У него не хватает времени. Он не может ничего сделать. Он не может ничего начать, потому что он знает, что у него никогда не будет времени это закончить. Понимаете, у него проблемы со временем.
Ну, время — это огромный барьер. Физическая вселенная — это игра, состоящая из барьеров, из таких барьеров, как пространство, энергия, плотные объекты (например, стены), тела и время. Если вам кажется, что время — это не барьер, то почему вы не поднимете то, что обронили в 1770 году?
Время — это серьезный барьер. И мы понимаем, что время изменилось, исключительно по изменению обладания. Но обладание — это постоянное изменение. И время так же постоянно, как обладание. И в рамках жизненного опыта время и обладание — это одно и то же.
Так что если одитор обнаруживает, что его преклир не уверен, сколько времени, где оно, почему оно… он застрял где-то на прошлом траке… конечно, можно сразу понять, что у преклира трудности со всеми тремя моментами (быть, делать, иметь), но больше всего у него проблем с обладанием.
Он застрял где-то на траке, у него трудности с обладанием. Если он испытывает трудности с обладанием, у него будут трудности со временем.
Если вы хотите действительно крепко зафиксировать кого-то на траке — хрустъ, - просто возьмите и неожиданно заберите у него все, что у него есть. Он застрянет. И если посмотреть на самые серьезные инграммы из тех, которые мы находим, то будет видно, что в них именно это и произошло.
Если вы хотите немного изучить общество, вам надо время от времени выходить на улицу… лучший способ узнать что-то о жизни порой упускают из виду. Лучший способ узнать что-то о жизни — это смотреть. И это немодно. Немодно даже таращиться, хотя я не знаю, как смотреть, если хоть иногда не таращиться. Таращиться - это смотреть с некоторым удивлением. Так что это хорошая затея — как-нибудь выйти на люди и оглядеться, чтобы увидеть то, что вы видите.
Что ж, таращиться будете вы и только вы, так что, вероятно, никто и не заметит, что вы таращитесь. Очень важно, чтобы человек, который проводит какие-то исследования или вообще на что-то смотрит… знаете, можно исследовать, а можно смотреть.
В современных исследованиях смотрения очень и очень мало. В современных исследованиях смотрят на то, на что посмотрел кто-то другой. И после этого никто не обращает внимания, что те вещи, на которые посмотрел кто-то другой… на них посмотрели много веков назад, и с тех пор это в таком виде и осталось в учебниках. Никто не смотрит прямо. Так что если бы мы просто убрали слово «исследование», нам стало бы понятнее, как возникла Саентология. Понимаете, она возникла благодаря смотрению, а смотрением сейчас не занимаются. Им уже давно никто не занимается. Было что-то очень новое, свежее и необычное в том, что кто-то на что-то смотрит.
Но вы подходите к какому-нибудь оборванному нищему старику, он в ужасном состоянии, он не совсем уверен, что есть что, и вы спрашиваете: «Что… что… что с вами случилось?»
Он ответит вам моментально. Он все потерял — вот что случилось. Если бы вы захотели получить от него мгновенный ответ о возрасте… допустим, он все потерял в сорок лет и с тех пор он там на траке и находился… вы хотите получить от него мгновенный ответ о возрасте и спрашиваете: «Сколько вам лет?» [Щелчок.] «Сорок». Ведь он держится за последний момент, когда у него хоть что-то было.
Так вот, для тэтана, для индивидуума что угодно лучше, чем ничего. Что угодно. Неважно что. Индивидуум будет скорее цепляться за самые отвратительные гадости или за самую мучительную боль, чем не будет ничего иметь. Здесь нет ни одного человека, который когда-либо всерьез работал над тем, чтобы ничего не иметь. Бессознательно человек может начать двигаться в этом направлении, если он находится низко на кривой, о которой мы говорили. Тогда он начинает работать над тем, чтобы у него ничего не было, потому что он так долго сражался с тем, чтобы ничего не иметь, что в итоге само ничто поглощает его и он становится ничем, что само по себе является смертью. Ладно.
Так что обладание — это показатель неудачи. Понимаете, у человека что-то было, сейчас у него этого нет, значит, он потерпел неудачу.
Вы задаете вопрос человеку, испытывающему трудности в жизни, и в первую очередь он расскажет… на самом деле это будет основной трудностью… она лежит на поверхности, это не какой-то скрытый смысл или скрытое влияние, это не удача, не суеверие, не призрак, что-то бормочущий в углу и отдающий приказы. Ничего такого. Дело просто в том, что когда-то у него что-то было, а сейчас у него этого нет.
И его научили (научили с величайшим тщанием), что многие вещи очень плохо иметь. Так что его заставляют сражаться с ничто. И если вы хотите, чтобы у человека закружилась голова и его затошнило, пусть он какое-то время побоксирует с ничто.
«Ничто» чего-либо. Нам нужно ничто того и ничто сего… в начале кривой, по сути, — ничто чего угодно. Не имеет значения, понимаете?
Плохо и хорошо — это всего лишь мыслезаключения. Это мыслезаключения. Прекрасное, безобразное… это мыслезаключения, и их достоверность во многом зависит от соглашения, а не от истинной ценности. Так что в начале индивидуум сражается с ничто исключительно посредством обладания чем-то. На самом деле он начинает сражаться с ничто, как только он начинает что-то иметь. Потом ему говорят, что он не может иметь того, не может иметь сего, не может иметь чего-то еще, не может иметь вот этого, не может иметь боль, не может иметь работу, не может иметь людей, которые урабатываются на него чуть ли не до смерти, не может иметь чего-то еще, и он… понимаете, он просто остается там. Все эти «ничто»… должно быть, здесь есть «ничто».
И можете не сомневаться, это подобно тому, как злая колдунья говорит людям, что их желания могут исполниться. Их желания исполняются. Другими словами, человек на протяжении всего трака боролся с «ничто», и если смотреть по сути, он говорит: «У меня должно быть ничто того-то» — вот он это и получает. Он говорит: «У меня должно быть ничто того-то» — и он получает это «то-то». МЭСТ-вселенная работает наоборот. Этот человек говорит: «У меня не должно быть люмбаго, у меня не должно быть люмбаго, у меня не должно быть люмбаго, люмбаго быть не должно, никакого люмбаго… Ай!»
Что ж, вы можете провести такой эксперимент. Вы можете добиться, чтобы человек вознамерился не иметь боли в шее. Просто сделайте так, чтобы он решил не иметь боли в шее, пусть у него это намерение становится все сильнее и сильнее, он не должен иметь боли в шее, и вдруг бум! Шея начинает болеть. И так происходит каждый раз. Почему?
Как только он подтверждает значимость чего-то, он это получает, потому что существует только то обладание, которое, как он говорит, существует. И если он говорит, что существует зло, то будет существовать зло. Можете на это рассчитывать. На самом деле уже никому не приходит в голову сказать, что должно существовать добро.
Но если бы вы могли убедить всех бороться с добром, то мир стал бы прекрасен, это наверняка. Но ФБР и местная полиция — все они борются со злом.
Вы когда-нибудь видели детектива, который долго работал в уголовном отделе? А? Знаете, вот человек в прекрасном состоянии… не прекрасном. Его берут и отправляют регулировать дорожное движение. Первые несколько дней после того, как этот детектив перешел из уголовного отдела в дорожную полицию… О-хо-хо-хо-хо. Штрафы. «Куда вы едете? Где вы припарковались? Где это вы дорогу переходите? Гррр, гррр, задержать, остановить, убить, пристрелить, держите пистолет под рукой!»
Несколько дней спустя он видит, что машина заперла другую машину, подходит к водителю и говорит: «Припаркуйся-ка в другом месте». Он видит, как кто-то перебегает дорогу в неположенном месте, и решает, что тот человек, наверное, торопится.
Такое произошло неподалеку от большого университета; это надо было видеть. Полицейский, который восемь месяцев гонялся за преступниками в худшем районе города, — он сражался со злом, все нормально. «Должно быть отсутствие зла. Должно быть ничто зла, никакого зла, никакого зла». И когда его перевели в дорожную полицию, он стал регулировать движение пешеходов возле большого университета. За первые три дня он выписал просто рекордное количество штрафов. Рекордное. Он останавливал и арестовывал всех студентов подряд, он останавливал и арестовывал все автомобили подряд — да уж, он пытался создать самую большую пробку и самую огромную путаницу за всю историю города.
Так что в конце концов к нему подошли двое ребят, и между ними состоялся долгий разговор. Эти ребята занимались Дианетикой. Они с ним поговорили, они спросили: «А у вас много было трудностей, когда вы работали в уголовном отделе? Кто был самым ужасным преступником?» Полицейский стал охотно отвечать на вопросы и быстренько вспомнил все это по прямому проводу.
Проходит день, неделя, месяц — никаких штрафов. Он просто прекратил бороться с «ничто» зла. Конечно, он создавал зло повсюду.
Так вот, полицейские, которые должны устранять пробки на дорогах, только создают их. Если не верите, посмотрите на магистрали и шоссе в Джерси, их дороги пропускают очень много машин… ужасно много. И, как правило, поток там течет очень легко, безо всяких затруднений, а потом вдруг где-нибудь появляется пробка. И водители переглядываются и говорят друг другу: «Где-то впереди наверняка полицейский». И точно! В нескольких кварталах от них стоит полицейский и останавливает движение. Ведь его обязанность — получить «ничто» остановок. Так что он, конечно, останавливает все.
А так называемые проектировщики дорог… не знаю, кто решил их так назвать. Думаю, их обучают в подвалах «Вулворса» или еще где-то. Они добрались до всех городов Америки. Должно быть, кто-то активно рекламировал все прелести остановленного движения.
Рано или поздно эти ребята обнаружат, что есть только один способ держать дороги свободными… два способа: никаких машин на дорогах… это, конечно, первый способ. Но работать с дорожным движением можно и получше: надо делать так, чтобы машины двигались. Делать так, чтобы был поток. Не нужно, чтобы поток был как можно длиннее, надо просто делать так, чтобы он двигался. И убирать его с улиц.
И довольно скоро людям в больших городах придется начать делать так, чтобы движение шло, вместо того чтобы его останавливать. И как только они начнут это делать, по городу сможет ездить в четыре раза больше машин и улицы будут свободны. Дело не в том, чтобы убрать машины на стоянки и так далее, надо просто позволить им двигаться.
Светофоры, одностороннее движение. Знаете, что происходит на улице с односторонним движением? Автомобиль вынужден проезжать на пять, шесть, восемь, десять кварталов дальше. Отличный способ регулировать движение, правда? Очень умно. Если бы вы залили улицы водой и посмотрели, где появляются водовороты и запруды, если бы вы посмотрели, куда вода течет, а куда нет, вы бы увидели, что по улице с односторонним движением вода просто не пойдет. Она растечется, появятся водовороты, поток развернется, упрется сам в себя, закрутится и так далее.
Есть только один способ добиться движения на дорогах: надо делать так, чтобы машины двигались. В-и-О. Проектировщик дорог работает с таким подходом: движения быть не должно, движения быть не должно — и он получает то, что хочет!
Давайте посмотрим. Мы расположим достаточно односторонних улиц, по которым можно будет ехать в эту сторону, и достаточно односторонних улиц, по которым можно будет ехать в ту сторону, и вот водитель подъезжает сюда, ему надо
переехать на эту улицу, и для этого ему надо проехать по вот этой улице, объехать парк, а объехав парк, он обнаружит, что светофор не работает и налево повернуть не получится, так что он едет ко второму парку… он пытается проехать один квартал. Потом ему надо будет проехать по автостраде восемь кварталов, повернуть вон в тот квартал, вернуться по вот этой дороге, потом проехать по той, и тогда вы вернетесь к этой односторонней улице. И если вы подъедете к парку с другой стороны и дважды объедете вокруг него, то вы сможете вернуться — и увидите знак: «Парковка запрещена. Парковаться в два ряда запрещено». И вам придется отправиться восвояси.
В центрах городов… если бы бизнесмены в центрах городов поняли, что проектировщик дорог обходится им сегодня в значительную часть дохода (порой даже от пятидесяти до восьмидесяти процентов), то, боюсь, проектировщиков дорог стало бы сильно не хватать. Появилось бы отсутствие проектировщиков дорог.
Конечно, тогда этим бизнесменам пришлось бы стать проектировщиками дорог, и они захотели бы остановить все движение. Так что у них получилось бы.
Что ж, попытки поддерживать в движении что-то в этом обществе выглядят забавно. Но тут вмешивается обладание. И с обладанием у всех проблемы. Они говорят: «Здесь не должно быть обладания, а там должно».
И в СРП 8-К у нас есть две отдельные части, и на самом деле первые три шага можно считать работой с бытийностью. Все шаги сами по себе являются действованием. На первых трех работают с бытийностью. А последние пять направлены на обладание.
Есть там один шаг, Шаг IV, который так и называется — «Обладание». Но все последующие шаги — это тоже обладание.
Ваш преклир испытывает трудности со временем, он застрял в настоящем времени. Вы когда-нибудь об этом задумывались? Как получается, что вы с таким постоянством находитесь в настоящем времени? А? Я имею в виду, что ваше тело все время находится в настоящем времени. Знаете, найти именно это мгновение — это надо постараться. В этой вселенной за нами осталось 76 триллионов лет, много триллионов лежит перед нами, и как же вы находите это крошечное мгновение?
Почему бы вам не побеспокоиться об этом, вместо того чтобы волноваться, где вы застряли? Тогда, возможно, вы сомкнете терминалы с настоящим временем.
Что ж, у нас есть проблемы с обладанием. И я затронул эту тему лишь затем, чтобы сказать: время, величайший барьер, плохо только потому, что оно целиком и полностью определяется перемещением частиц и оно само по себе является лишь перемещением частиц. А когда частицы исчезают, человек не может понять, где и когда они движутся. Он не может понять, где они движутся и как они движутся, так что он вообще ничего не может о них понять и поэтому теряет какое-то время. Совместное движение и сочетания форм и частиц создают время; вот и все, что такое время. Это совместное действие частиц.
И вы соглашаетесь, вы наблюдаете за совместным движением частиц, они перемещаются вокруг вас, и все соглашаются двигаться с одной скоростью. И человек говорит: «Когда частицы располагались так, было два часа дня 1710 года». Понимаете? Определенное расположение частиц.
Что ж, мы просто меняем расположение частиц. Понимаете, это не интервал между изменениями и не множество других странностей, это просто… давайте по-другому расположим частицы, те же самые частицы, и скажем: «Это 29 декабря 1953 года». Понимаете? Различие в изменении частиц — вот в чем дело; сами частицы ничуть не изменились.
Ведь эта вселенная действительно устроена так, чтобы выживать. Она действительно сделана так, чтобы выживать. Сохранение энергии. Вас полностью убедили в том, что вы не можете разрушить ни одну из этих частиц. Разрушить частицу легче всего на свете. Разрушьте ее для себя, вы можете посмотреть прямо сквозь нее. Просто решите на какое-то время, что ее нет.
Давайте сразу поупражняемся. Посмотрите на переднюю часть сцены и очень четко получите то, насколько она настоящая… насколько она в самом деле настоящая. Вы ясно это поняли? Насколько она реальная.
А теперь получите то, насколько она ненастоящая, недействительная, нереальная. Получите то, насколько она «ничто», насколько ее тут вообще нет. Выходит наоборот, правда?
Теперь получите то, насколько она нереальная. Насколько плотной она стала?
Вселенная вывернута наизнанку. Только с этим вы и сталкиваетесь. Вы дошли до того, что говорите: «Что ж, это не должно быть реальным» — и это материализуется. Вы говорите: «Это должно быть реальным» — и это исчезает. И вы так и говорите: «Это тело должно быть реальным, все эти вещи должны быть реальными, и это совместное движение частиц должно быть реальным, а значит, время должно быть реальным, и все должно быть реальным» — и все это тускнеет, тускнеет, тускнеет и тускнеет.
Чтобы сделать эту вселенную по-настоящему плотной, надо сказать: «Ее нет». Надо сказать: «Ее тут не будет, ее тут быть не должно, ее тут не может быть». И когда вы врежетесь в стену, послышится недвусмысленное хрусь.
Чтобы создать организацию, которая бы очень, очень успешно привлекала тех, кто хочет иметь материю и деньги, надо создать у всей организации впечатление, будто они должны все всегда считать иллюзией. Все иллюзия. Пусть они на этом настаивают. И тогда их МЭСТ станет по-настоящему плотным — просто благодаря обратному принципу, о котором я рассказывал раньше.
Когда вы говорите: «Я не хочу этого», вы это получаете, если у вас инверсия. Так что процессинг направлен на то, чтобы устранить инверсию: чтобы вы могли сказать:
«Я это хочу» — и получили бы это, чтобы вы могли это иметь и чтобы вселенная соглашалась с вами. Вы говорите: «Я этого не хочу» — и вы этого не получаете, и вам не надо это иметь, и вселенной не надо соглашаться с вами. И, по сути, это и есть селф-детерминизм.
Стоит вам сказать: «Это реально», как это становится ужасно тонким. Вы говорите: «Это не реально, это не должно быть реальным» — и это становится ужасно реальным и, конечно, вы пребываете в твердом согласии с МЭСТ-вселенной, потому что она действует наоборот, именно так. Это ее единственный фокус.
Вы говорите: «Я должен жить, я должен жить, я должен жить», так что вы умираете. Попробуйте как-нибудь сказать: «Я должен умереть, я должен умереть, я сейчас должен умереть, я должен умереть» — и вы тут же развеселитесь. [Смех.]
Причина в том, что этот цикл состоит из сопротивления циклу. Вы следуете потоку времени, сопротивляясь ему. Вы перестаете сопротивляться ему, и он начинает исчезать. Правда, интересно?
Но вы думаете, будто вам нужны части МЭСТ-вселенной. Они очень хороши, их вполне можно использовать, нет вообще ничего плохого в МЭСТ-вселенной. Но убедитесь, что это у вас есть вселенная, а не вы есть у вселенной. Существенная разница, понимаете?
Ваши вещи владеют вами или вы владеете ими? Вы ведете автомобиль по шоссе или автомобиль вас? Вы управляете мотоциклом или мотоцикл вами? Большая разница.
Что ж, лошади… я вырос в Монтане. У моего дедушки было там ранчо. Очень интересно, что ни у кого из тамошних жителей не было особой убежденности в невыживании. Большая территория, огромное пространство, новые люди, не слишком освоенная область, и никому, в общем-то, и в голову не приходило, что кого-то могут убить. Понимаете, у них была известная находчивость и известная беспечность по отношению к существованию в целом.
Вероятно, лучше всего это выражено в книге «Вспаханные дороги» Чарльза Рассела. Я знаю этого джентльмена с детства. Он писал потрясающие картины. И картины на тему Запада, которые сегодня можно видеть на календарях или где угодно еще, обычно принадлежат кисти Чарли Рассела.
И он написал книгу «Вспаханные дороги», и честно говоря, если рассматривать это как представление о жизни, вы бы с трудом поверили, будто кто-то может так относиться к существованию. Невероятное отношение. Ничто как бы не принимается всерьез, понимаете?
Погибнуть, заболеть, получить пулю, проползти с дырой в спине двадцать километров и так далее… это шуточки.
Эти шуточки доводили до полусмерти. Никому никогда не приходило в голову, что это серьезно, даже пострадавшему. Он просто слезал с лошади, через какое-то время сломанная нога заживала, и он возвращался. За это он ломал кому-нибудь спину. Знаете, просто обхохочешься!
Что ж, когда жизнь становится настолько серьезной, что ее никак нельзя вынести, она, конечно, делается очень смешной. Ведь так плохо просто быть не может!
Что ж, в подобном обществе и подобной атмосфере я впервые в этой жизни повстречал лошадей. Это были мустанги, едва прирученные. Я был совсем маленьким. Никому не приходило в голову сказать: «На лошади надо ездить вот так». Никому из окружающих не приходило в голову сказать моим родным: «Детей на больших лошадей не сажают». Никому это и в голову не приходило.
Вы хотите куда-то попасть, это место находится во многих милях от вас, за холмами. И конечно, вы не идете пешком. Никто не ходил пешком. Пешком ходят бродяги. А настоящие парни пешком не ходят. Я видел, как погонщик скота взбирался на лошадь, чтобы добраться от задней двери до конюшни. Они не могут ходить. Они напялили сапоги с высокими каблуками. Они это сделали просто затем, чтобы ненароком не пойти пешком. Целая страна, построенная на лошадях. [Смех.]
Что ж, думаю, эта страна была хорошей потому, что ни у кого не было управляемой лошади. И никто не задавался вопросом по поводу того, вести ли ему лошадь. Никаких вопросов. Конечно, всадник вел лошадь. Ибо лошадь буквально каждую секунду выражала крайнее недоверие к вашему американскому образу жизни. Лошадь не позволяла вам засомневаться, кому из вас что надо делать, чтобы куда-то попасть.
Это несколько отличается от современного автомобиля. Скоро наши шоссе станут совсем автоматизированными, например, на них будут магнитные полосы, и вы сядете в машину, а она сама заведется, проверится, отполирует свечи зажигания, стряхнет пыль с радиоприемника и включит свой любимый канал… [смех] и поедет вдоль магнитной полосы по трассе. Все пропало. Тут ничто не сможет подсказать вам, что вы что-то ведете по дороге. Немножко отличается от мустанга.
Все приключение МЭСТ-вселенной поворачивается вспять только тогда, когда человеку на самом деле не приходится упорно сражаться физически. Лучший способ оставаться в настоящем времени — это три раза в день сталкиваться со смертельной опасностью. Здорово помогает не беспокоиться о прошлом.
Вы падаете с утеса и знаете, когда вы ударились о дно. Вот оно, настоящее время, прямо тут. Вы ввязываетесь в мелкую перебранку, вам рассекают черепушку каменным топором… вот оно, настоящее время. Удары прошлого вас точно беспокоить не будут. Вы точно не будете создавать много мокапов прошлого и таскать их с собой из-за того, что настоящее недостаточно свирепо для вас. Вы точно не будете этого делать. Настоящее время прямо тут, бац, хрустъ, бух. Кровь, несчастья и страдания. Пока дела обстоят так, все в порядке, все в порядке, это прекрасно работает.
Почему? Потому что вы находитесь в тесном контакте с обладанием. В очень тесном контакте с обладанием. Лучший в мире способ выяснить, где вы, — это наткнуться на что-то. Помню, как однажды во время войны мы подплывали к мосту, и я сказал: «Так, разминированный канал уже должен быть где-то рядом». Ночь, темно, хоть глаз выколи, туман, на берегу ни огонька не горит, ни одного огонечка, сплошная темень. Вся война прошла в темноте. Вы еще найдете много закупоренных кейсов, застрявших в этом. Врага эта темнота ничуть не расстраивала, а вот наших — еще как.
Как бы то ни было, я посмотрел на часы и сказал: «Ого, в 23:37 и 30 секунд нам надо быть по ту сторону этого разминированного канала, иначе нам крышка». А нас пять дней носило штормом в море. И нам надо было вписаться вот в такой промежуток. И тут на носу корабля что-то как шарахнет! Бум, и весь корабль вздрогнул
– от носа до кормы. Это явно была не мина, иначе к тому времени от нас бы уже ничего не осталось, понимаете? Наверное, буй. И это был буй.
Так что мы сказали: «Черт возьми, как же точно мы на него вышли!» Давно мы так не веселились. Мы всего-то лишились двух броневых листов. Нам только пришлось укрепить две переборки.
И мы пробрались через этот канал и стали кому-то там рассказывать, как мы впечатались в буй. Тот человек этого не оценил. Ну, он ведь не мог получить такое воздействие. Он завидовал.
И если говорить о воздействиях, то правда состоит в том, что человек будет пытаться сотворить в уже готовой форме из своей энергии то, чего, как он считает, слишком мало в МЭСТ-вселенной. Человек начнет создавать то, чего, как он считает, слишком мало, или то, чего он не может иметь. А когда этих вещей станет слишком мало даже для того, чтобы их создавать, то он лишится их дважды.
Вот человек, вы смотрите на него и говорите: «Бедняга, какой он несчастный. У него… у него ужасная жизнь. С ним явно кто-то ходит, ведь он все время оборачивается и что-то говорит». Конечно. Он таскает с собой мокап кого-то, кого он потерял.
И он расскажет вам, как ему не нравился тот человек, как он не хотел иметь с ним никакого дела, и, что самое смешное, это уйдет только тогда, когда он смокапит миллионов восемь этих людей. И тогда он перестанет таскать с собой этого человека.
Почему? Вы позволили ему вернуться к его же циклу создания, на этом и построен «Процессинг создания». Вы даете человеку достаточно чего-то.
И подумать только! Если он не может даже иметь картинку того человека… если тот человек потерян так сильно, что наш преклир не может даже иметь его картинку, то дело швах. Дело швах. Понимаете, он не может иметь самого человека, так что он получает картинку. А теперь этого человека так не хватает, что преклир не может иметь даже его картинку.
И появляется закупоривание, и на самом деле сюда относятся закупоривания смерти. Неожиданная потеря тела… в наши дни очень редко можно встретить кого-то, у кого будет хотя бы картинка тела. Тела так не хватает, что человек не может даже создать картинку.
И если говорить об обладании, память пропадает. Конечно, человек может знать свой полный трак. Ему не обязательно смотреть на картинки своего трака, он может обойтись без картинок, при помощи которых он помнит все, что с ним произошло. Что с них взять? Без них можно обойтись. Человек просто должен быть способен глубоко вздохнуть, расслабиться и сказать: «Да. Конечно, я помню Дюбору. Да, американо-ирландская война, отличная была война».
Вы спрашиваете: «На какой это было спирали?»
Совершенно разумный разговор. Вы не помните то, что помните, потому что вы видите картинку этого и снова убираете ее. Но когда вам стало не хватать чего-то слишком сильно, чтобы это знать, вы получаете картинку этого, чтобы она вам все напомнила. А когда этого станет не хватать слишком сильно, чтобы можно было иметь картинку, то у вас и картинки не останется.
Знание стоит выше смотрения. Знание, несомненно, стоит выше смотрения. Цикл действия, таким образом, идет параллельно с кривой, наверху которой расположено Знание. Это на самом верху — 40,0. Потом вы опускаетесь к смотрению, потом к эмоции, потом к усилию, а потом — к рассчитывающему думанию. И это идет параллельно кривой «создание-выживание-разрушение».
Знание. Вы просто знаете! Вам не надо смотреть, чтобы что-то выяснить. Что ж, такое состояние бытийности было бы… вы задаетесь вопросом: «Интересно, сколько в Финиксе агентств недвижимости?» Конечно, их много, очень много. Местные жители только этим и занимаются — управляют агентствами недвижимости. Не сказать, чтобы много домов выставлялось на аренду, но агентств недвижимости здесь ужасно много. В любом случае вы думаете: «Интересно, сколько их тут?» — и отвечаете: «Шестьдесят семь». Вы их считали? Не-а.
Вы когда-нибудь видели этих ребят, которые стоят на сцене, записывают… они записывают в колонку множество чисел, около двадцати, каждое из них — десятизначное. Такой человек записывает все эти числа, совершенно случайные числа, отчеркивает внизу линию — и пишет их сумму. Вы когда-нибудь такое видели?
Знаете, вы думаете, что тут есть какой-то фокус. Ничего подобного. Человек просто знает ответ.
Так вот, сначала он просто знает, а потом он опускается ниже, и ему приходится смотреть, чтобы знать. А потом он опускается еще ниже, где ему нужна система смотрения.
Вот, к примеру, математика. Это система думания. Поймите, как низко она находится. Знаете, а плюс b, поделить на dy, dx, dy, dx, сумма по g, параллельно q, символизирование, символизирование, символизирование, плюс ноль равно конечной величине с, что дает вам точную скорость блокнотов. Просто тарабарщина какая-то.
И это в самом деле тарабарщина. В ней есть одна непредсказуемая переменная. Я избавился от нужды в математике с тех пор, как обнаружил, что ноль — это непредсказуемая переменная. Знаете, все эти годы ноль использовался как полный абсолют. Это абсолют. Это ничто, понимаете? А потом вы спрашиваете того, кто утверждает, будто ноль — это ничто… вы спрашиваете:
Ну, хорошо. Если вы хотите подвести под это такое основание, то вы говорите не о математике, вы говорите о знании, и вы говорите о булевой алгебре, которая применяется человеческим разумом как сервомеханизмом для математики, не имеющим ровно никакого отношения к математике.
Другими словами, «мы можем понять, что мы имеем в виду под нулем». Просто прелестно. Нет такой формулы, которая любому объяснила бы, что такое ноль. Точно так же математику можно было бы свести вот к чему: одно яблоко (под этим мы подразумеваем количество в одно яблоко, занимающее единицу пространства в настоящее мгновение в 1953 году нашей эры) убирают из этой единицы пространства в это мгновение плюс одна секунда в 1953 году нашей эры, и, конечно, это равняется отсутствию яблок в следующее мгновение в 1953 году нашей эры. И конечно, это не похоже ни на одно из известных вам математических уравнений. Однако именно эту идею вам и пытаются передать, когда говорят: «Один минус один равно ноль». Ничего этого не происходит.
Вы спрашиваете:
Символ — это то, что заключено в энергии и обладает подвижностью. И нам не нужно придавать ему подвижности больше, чем необходимо. Ноль должен был бы означать… вы имеете в виду ноль настоящего, ноль прошлого или ноль будущего? И ноль где? Нигде? Никто раньше не давал определение нулю. Это показывает, как продвинута наша культура, потому что дать определение нулю проще всего на свете.
Вы смотрели на то, что причиняло нам больше всего неприятностей, на математику… все верили в непогрешимую истинность математики. Но математика не является истинной. То есть она не имеет никакого отношения к истине. Это небольшой сервомеханизм, который человек использует, чтобы знать. Это система знания.
И мы смотрим на математику в целом и спрашиваем:
Мы должны говорить, ноль чего. Или что такое ноль. Ладно, нам надо дать определение нулю. Что такое ноль? Вы можете спрашивать одного математика за другим: «Что такое ноль?»
«Ну, ноль — это ничто. Это символ, это символ, он похож на гусиное яйцо. Это представляет собой отсутствие количества».
«Что? Что? Отсутствие количества. Ммммм. Количества чего?»
Это очень злая шутка, потому что математика — это, конечно, замкнутый ноль. Вы можете доказать только то, что вы допускаете. И естественно, если вы скажете человеку, чтобы он допустил что-то, он что-то допустит, и как только он это сделает, он, конечно, будет неправ.
Но правда состоит в том, что дефиниция нуля существовала, и нулю можно дать дефиницию. Ноль — это то, у чего нет географического местоположения, у чего нет положения во времени… прошлое, настоящее, будущее, с ним не связана ни одна дата… у нуля нет массы, нет длины волны и нет пространства. Вот что такое ноль. И
пока вы не могли понять, что нулю можно дать дефиницию, пока вы не могли понять, что другая дефиниция не работала бы, вы не могли сказать, что такое жизнь, потому что жизнь — это не абсолютный ноль.
Другими словами, у математиков была непредсказуемая переменная, и эта переменная тут же влезла в область психологии и религии. Этот ноль проникал повсюду, он притворялся абсолютом… и все время он был непредсказуемой переменной.
Это все равно что разработать математику, в которой двойка — что-то вроде джокера. Вы тайно придумываете это уравнение и никому о нем не говорите, и каждый раз, когда вы пишете цифру «два», будь то в составе большого числа или саму по себе, эта двойка означает все, что вам угодно. Как бы вам понравилась подобная математика? Что ж, вот примерно такая математика есть у них.
Эта математика была не слишком плоха. Она создала атомную бомбу. Но в этом нет ничего хитрого, потому что вы можете сделать что угодно, чтобы управляться с МЭСТ. Вероятно, атомная бомба работала бы куда лучше и куда быстрее, если бы кто-то сказал: «Ладно. Бум!» Знаете, ни у кого и мысли не было натренироваться до такой степени, чтобы суметь сказать: «Бум!» — и действительно вызвать бум.
Вы практически можете это сделать. Вы можете взять каких-нибудь преклиров. Они начинают все взрывать, и вас, одиторов, это очень радует. Знаете, вы говорите:
«Ладно. Теперь выставьте там свою маму и взорвите ее; выставьте там своего отца и взорвите его, и выставьте там свою маму и взорвите ее». Вы проводите «Процессинг создания».
«Взорвите это тут, взорвите это там. Взорвите это еще раз. Теперь выставьте это там и взорвите. Теперь выставьте это там и взорвите снова. Теперь взорвите это, взорвите это, взорвите это». И вдруг «тик». Рядом с вами появилось что-то:
«Интересно, что это было?»
Вы говорите: «Как бы то ни было, поместите там вашу школу и взорвите ее, поместите туда что-то еще и взорвите это, и взорвите это». Тик.
Продолжайте. Вы продолжаете это делать с экстериоризированным преклиром, который отлично работает, вы просите его поместить взрывы в определенное место… они взорвутся.
Но конечно, тэтан может действовать на крошечном количестве энергии, он может действовать на микроамперах. На самых крошечных количествах энергии. Он выставляет луч, он думает, что это большой, здоровый, крепкий луч. Он выставляет луч поперек стрелки Е-метра и говорит: «Так, сейчас я выставлю луч поперек стрелки и закорочу Е-метр». Е-метр даже не шелохнется. Гхм.
Так что преклир смотрит на него и вздыхает. Он решает, что на самом деле он не выставлял никаких лучей, что все это — плод его воображения.
А что такое воображение? Должно быть, воображение — это нечто такое, у чего сила тока стишком мала, чтобы это стало видимым. Вот примерно и все. Ведь вы начинаете работать с человеком и приводить его в лучшее состояние; он становится лучше и лучше, его состояние улучшается, улучшается и улучшается, и я бы посоветовал вам пригнуться… ну, хотя бы убрать с дороги ваше МЭСТ-тело.
Бывает, что вы работаете с преклиром, при помощи «Процессинга создания» накапливаете огромный заряд, а вечером, прямо перед сном, ваш преклир расслабляется — и вот вам пожалуйста, сильнейший электронный взрыв ему в лицо. Он чуть не остается без бровей.
В этом нет ничего необычного. Вы одитируете преклира, используя Е-метр… я сейчас не говорю о чем-то особенном, странном, труднодоказуемом, о чем-то, разработанном в Университете Дюка и подверженном всяким разным вещам. Я говорю вот о чем: вы держите два электрода, подключенных к измерительному прибору, и что-то происходит.
Если бы кто-то заехал вашему преклиру в лицо бейсбольной битой, знал бы преклир об этом или нет? Конечно, знал бы, так ведь? Если бы кто-то навел на него фотоаппарат и вспышка резанула его по глазам, знал бы он об этом или нет? Конечно, знал бы, так ведь?
Почему он знал бы об этом? Обладание. Частицы. Убежденность в том, что расположение частиц изменилось. Так что человек знает, сколько времени, если он знает, что расположение частиц меняется.
Если он не создает время, время должно подсказывать ему. И лучше всего оно ему подсказывает, ударяя по нему.
Но иногда бывает так, что вы даете преклиру банки, и в них может пробить дыру. Знаете, вы держитесь за электрод и на самом деле пробиваете в нем дыру. Что-то взрывается.
Мы не используем настолько сильные процессы, и я сторонюсь таких сильных процессов просто потому, что это случалось слишком часто. Это стало слишком привычным.
Человек сидел на своем месте, держал электроды одного из этих маленьких детекторов. Вы сталкивались с каким-нибудь инцидентом… конечно, мы знаем, что полный трак — это самое обычное дело; на самом деле он относится к парасаентологии… но преклир держался за этот инцидент, и он сталкивался с этим большим электронным инцидентом, проходил его и вдруг спрашивал: «Думаете, стоит продолжать?»
Вы, одитор, говорили: «Да, да. Смелее. Смелее, продолжайте». Знаете, вы как бы чуть отодвигали свой стул.
И на самом деле бывало так, что мой преклир был готов нырнуть под кровать и запричитать: «Не заставляйте меня и дальше проходить это. Не надо. Меня это ударит, это взорвется!» И это взрывалось. И вы видели, как преклир резко дергал шеей, у него повисали руки и так далее.
Что ж, это не просто воображаемая энергия. Понимаете, если бы вы сказали, что Е-метр может двигаться просто так, без внешнего воздействия, то вы бы одним махом дисквалифицировали всю электронику. Иначе говоря, если бы измерительные приборы, предназначенные для измерения силы тока и различных потоков, плотностей, массы — чего угодно… если бы они давали показания, когда им вздумается, то от науки как таковой ничего не осталось бы. А в наше время все должны полагаться на науку, она такая МЭСТная.
Так что от науки как таковой ничего не осталось бы, понимаете? Науки больше не было бы. Наука зависит от измерения разных вещей. Она зависит от того, что измерительные приборы работают или дают показания только тогда, когда появляется именно та сила тока, которая и должна вызвать это показание. Вот что такое измерительный прибор. Это то, что дергается, когда вы при помощи МЭСТ велите ему дергаться.
Но знаете, нечестно заставлять его работать при помощи разума, потому что все знают, что разума нет, никого нет, души тоже нет, есть только тело и все мы произошли из грязи. Все это знают. Вот только когда вы слишком долго одитируете преклира, вы начинаете двигать стрелку Е-метра. Хм. Это в самом деле интересно, не так ли?
Впрочем, в этом нет ничего странного или необычного. Когда ваш преклир очень слаб, он дотягивается лучиком до одной из ламп Е-метра, и на стрелке это никак не отражается. Если бы вы обратили на это внимание и тут же остановились бы, вы бы никогда не узнали, в чем тут суть. Он просто генерирует недостаточно тока. Чтобы сдвинуть такую стрелку, надо столько микроампер! Преклир протягивает лучик, он протягивает лучик отсюда до стены и удивляется, почему все остальные этот лучик не видят. Ну, не знаю. А вы знаете, сколько микроампер идет от такой вот лампы на сцену? Это совсем крошечный поток электричества, но это в самом деле поток электричества. Вы можете поместить сюда измеритель фотонов и замерить проходящий здесь ток, настоящий ток.
То же самое и с преклиром. Чтобы правильно измерить его ток, вам надо использовать очень чуткий прибор, вроде Е-метра Мэтисона, потому что сила тока у него не особенно велика. Ну ладно.
Потом мы его одитируем. Мы экстериоризируем его, он одитируется, мы поднимаем его на этот уровень, он у нас начинает здорово все взрывать, и однажды он говорит: «Е-метру ничего не будет, я уже как-то пробовал, никакого эффекта». И он дотягивается до Е-метра лучом — светлая память электронной лампе.
Что ж, мои два или три микроампера лампу не испортят, но в ней есть такие хрупкие части, что им хватает пол-ампера.
Вы поднимаете уровень преклира, и однажды он решает навестить вас… не для сессии, в наше время они довольно быстро перестают получать сессии… и говорит:
«Знаете, это так здорово — быть грозой».
Вы говорите: «Чем это вы занимались?» Не читайте газет.
В таких проявлениях нет ничего опасного по той простой причине, что человек, у которого появляется такая мощь, не слишком заинтересован в том, чтобы использовать эту мощь. Только это и спасает.
Он расстанется с проблемами, связанными с обладанием, когда он сам сможет создать обладание, имеющее хороший вес, хорошую массу. Но ни в коем случае нельзя недооценивать тот факт, что его масса хороша, что ее здорово иметь, что она очень тяжелая. Здоровая такая масса. Это огромный терминал, огромный электрический потенциал, он вовсю потрескивает.
Но человек, когда он может установить вон там что-то такое же тяжелое, как кусок железа или пирамида… я имею в виду, установить для себя, ему даже не надо, чтобы все это видели… то есть он просто устанавливает это и говорит: «Отличная пирамида, тяжеленькая такая!»
И единственное разногласие между ним и пирамидой (он мокапит ее так, что между ними и правда могут возникнуть разногласия)… единственное разногласие будет вот в чем: она недостаточно массивная. Она недостаточно тяжелая. Для него она не обладает настоящим весом. И вес, который он от нее получает, и так далее — все это компульсивно. И он не улучшает ее до точки, где он берет ее и роняет. Он чувствует, что к этому надо приложить усилие, что ему не надо брать эту пирамиду и ронять ее вот так, и на самом деле в ней нет массы и… Он испытывает жуткую неуверенность по поводу нее.
Почему он испытывает неуверенность? Он не уверен в движении частиц в его собственном мокапе, он не уверен в качестве мокапа, он не уверен, сколько массы в этом мокапе, он не уверен, какое воздействие может оказывать этот мокап. Он просто не уверен в нем.
Преклир по горло увяз в усилии, вы просите его сделать шаг наружу и ткнуть в тело. Некоторые пугаются до полусмерти. Преклир тыкает в тело, и его тело ощущает этот тычок. Сильно. Он тыкает тело в щеку, и вы видите вмятину.
Он скажет: «Минутку. Мне не следовало это делать».
На самом деле это напоминает мне, как года два назад я работал над тэта-клированием. Я начал работать над ним примерно за год до того, как стал хоть что-то об этом рассказывать, потому что я знал, что публику это очень расстроит. Они знают, что ничего нет. Даже если ничто — это переменная, все же это ничто. И хотя все больны и душой, и телом, это не играет роли. Мы не должны искать ответ в области «ничто».
А я стал искать ответ в области «ничто» с того, что уточнил, что такое ноль, и дал ему дефиницию. Хорошо. Есть ли тут что-то, когда говорят, что тут нет ничего? Ну да, в математике, во всей этой области, ничего не уравнивалось. Ни в чем не было никакого смысла. Просто потому, что никто не дал дефиницию нулю. Ну хорошо.
Когда я еще давно проводил одитинг в отношении этого, я случайно кого-то экстериоризировал. Очень легко. До этого момента я на самом деле не знал, являются ли люди людьми… знаете, это очень странно. И вот чего я никогда не делал в процессинге или где-либо еще: я не пытался одитировать кейс в соответствии с моими представлениями о собственном кейсе, я не пытался разрабатывать процессы или Саентологию вообще в соответствии с тем, что я находил в собственном банке. Если бы я это делал, мы бы ни к чему не пришли. И я даже не устанавливал такое ограничение… то есть… никаких ограничений, я просто этого не сделал.
Так что я не оценивал ситуацию с какой-то конкретной точки зрения, и вдруг кто-то экстериоризировался. Интересное явление, я сделал об этом запись, все как положено.
Так что я начал работать над техниками тэта-клирования. Почему? Потому что я знал, что я тесно соприкоснулся с самим аналитическим умом и с самим состоянием знания, присущим индивидууму, я знал, что это не в теле, что это можно экстериоризировать и убрать из тела на какое-то расстояние. И как только такое происходило, это оказывалось в превосходном состоянии.
Об этом явлении упоминалось в первой статье, которая называлась «Дианетика: эволюция науки»; этот выпуск предшествовал книге «Дианетика: современная наука душевного здоровья». Там говорилось, что вы можете установить для преклира целый компьютер, который будет производить расчеты за него. Кстати, это стали ошибочно использовать тут и там в качестве терапии… Е-терапия и так далее. Эта техника весьма разрушительна. Если вы устанавливаете контур, который будет знать за преклира, то теперь его знание будет от чего-то зависеть.
Если преклир устанавливает контур, который будет его одитировать, он просто устанавливает контур самопроцессинга, самоодитинга. Это очень опасно. Но если вы скажете человеку быть в метре позади своей головы и он выполнит вашу команду, то позади головы окажется его аналитический ум. Его ум — это не мозг.
А как насчет реактивного ума? Мы с ним сражались, у нас с ним было столько проблем, для стирания хоть чего-то из него нам требовалось бог знает сколько времени. А? Как насчет него?
Что ж, это масса факсимиле, энергий, созданных предметов, старых обладаний, которые были замещены обладаниями, основанными на картинках, и эти обладания сами стали сложносоставными и сжались в форму. И сами эти формы — это и есть человеческое тело.
Человеческое тело состоит из спрессованных, сжатых факсимиле. И чем больше вы их проходите… как я говорил два года… чем больше вы их проходите, тем меньше у вас остается тела.
Так вот, тэтан не может экстериоризироваться, когда у него трудности с обладанием. Он испытывает нехватку, так что он не может отойти от того, что у него есть.
Вы хотите знать, почему человек становится закупоренным? Он становится закупоренным из-за потери. Когда он теряет слишком много, все чернеет. Он не может видеть. Почему? Чтобы видеть, нужен поток частиц, а он не может иметь поток частиц. Почему ему так нужен поток частиц? Потому что в этой вселенной всего по два, и существует два терминала, и для создания электрического двигателя нужно два терминала. Для создания тела нужно два терминала. Для создания любой коммуникационной линии нужна сложная система терминалов. Если не верите, посмотрите на Вестерн Юнион, посмотрите, какой поток терминалов проходит по их линиям.
Если вы не верите, что тело — это некая коммуникационная система, исследуйте различные терминалы и передаточные системы тела в плане его электронной структуры, то есть якорных точек. У тела есть много якорных точек. Поблизости от него расположены сотни тысяч, миллиарды якорных точек. И когда они оказываются не на месте, тело выходит из общения. Электронная структура тела важнее всего остального.
Но тело — это обладание. У человека есть масса, у него есть обладание. У него это есть, он знает, что он может это иметь. Очень смешно, что в остальной части комнаты он не чувствует себя таким живым, как в теле. Почему в остальной части комнаты он не чувствует себя таким живым, как в теле? Потому что он не может иметь остальную часть комнаты, вот почему. Она не его.
Насколько живым ему следует себя чувствовать? Он должен быть способен чувствовать себя живым и предоставлять бытийность всему, на что он смотрит.
Величайший дар, который может преподнести человек, — это предоставить бытийность чему-либо. Вот что он может сделать.
Жизнь может получать идеи. Эта одна из вещей, которую жизнь может делать, а материя не может. Жизнь может получать идеи. А вторая способность жизни — предоставлять бытийность (вторая строчка «Факторов»). Так вот, если у человека есть проблема с обладанием, значит, он больше не может предоставлять бытийность. Если у человека есть проблема с обладанием, значит, он интериоризирован. Ему приходится держаться за эту последнюю частицу, которая у него есть. Так что он держится за массу факсимиле, которые так сильно сжаты, что в них происходит инверсия.
И вот что получается: тело — это сплошной входящий поток. Входящий поток, входящий поток, входящий поток. Все то, что тело может выпускать наружу, в этом обществе порицается. Задумайтесь об этом на минуту, и вы со мной согласитесь. Все то, что тело может выпускать наружу, порицается.
Так что телу не позволено совершать исходящий поток. Этот исходящий поток должен скрываться. Единственное, что можно сделать публично, — это поесть, а еда — это входящий поток. Еще тело можно согреть или нагреть, и это входящий поток. Ему можно дать воды, и это входящий поток. Так что значимость входящего потока подтверждается, подтверждается, подтверждается, признается обществом, признается обществом, так что все течет по направлению к телу.
Какого размера будет человек, который постоянно, изо дня в день получает удары со всех направлений окружающей его сферы, со всех 360 градусов? Он станет очень маленьким, не так ли? Через некоторое время он начнет верить, что ему надо иметь множество того, чего он не хочет. Почему? Потому что его слишком часто этим бьют.
Можно убедить ребенка слушаться, если просто достаточно много его бить.
Конечно, он тут же впадет в апатию.
Но тело — это не личность. И если бы это было трудно доказать, я бы этого не говорил. Ведь, по сути, я очень, очень, очень осторожен, когда дело доходит до того, чтобы представлять факты на рассмотрение. Когда речь заходит обо мне или о моем теле, я не… я даже не знаю, что значит это слово, ведь осторожничать в этой области — чушь собачья. Но в наши дни вам лучше быть осторожным в том, что касается знания в этом обществе, если вы хотите принести кому-то хоть какую-то пользу. Лучше вам говорить то, что вы знаете. Если вы это говорите, будьте чертовски уверены, что вы сможете это доказать.
Именно это я и могу сделать. Именно это могут сделать одиторы, если взять тот материал, который у нас есть сегодня. Они могут это продемонстрировать.
К нам приходит человек, он в ужасном состоянии. Ладно, мы пройдем с ним инграммы. Другими словами, мы подтвердим значимость тела, мы попробуем привести тело в порядок. Да, тем самым мы сможем привести человека в порядок, но это долгий и трудный путь. Да, факсимиле, инграммы — мы можем с ними справляться. Да, мы можем привести в порядок тело. А потом мы работаем, работаем, работаем, работаем и работаем, и мы можем привести в порядок тело преклира, привести в порядок его тело, он приходит в довольно хорошее состояние, и он может двигаться и функционировать… отлично, отлично. Приходит тело, и мы можем делать все это. Мы можем просканировать локи, мы можем поработать с факсимиле, мы можем стереть кое-что, мы можем провести «Двойные терминалы», «Парные терминалы» — все, что угодно… «Процессинг создания» и так далее. Мы говорим ему: «Будь в метре позади своей головы». Он выполняет вашу команду, уверенно выполняет и говорит: "Ей-богу, я
– это я. Так чего я беспокоюсь об этом? О господи!» И человек приходит в хорошее состояние.
Пятьдесят процентов тех, с кем вы работаете, — [щелчок] вот что с ними происходит. Процентов тридцать из них вам в самом деле не придется слишком много упражнять. Но вы продолжаете упражнения, и мы стремимся к стопроцентному результату. Наши достижения отражаются в процентах. Сколько людей вы можете экстериоризировать и добиться постоянной экстериоризации — так, чтобы они могли управлять всем снаружи, чтобы им не надо было ограничиваться в пространстве, чтобы они не были постоянной мишенью вселенной, чтобы они могли управлять телом так, как они могут, чтобы они могли изменять свое мыслезаключение по желанию?
Какая терапия нужна человеку? Единственное, что с ним не так, — это то, что однажды он принял неправильное мыслезаключение. Это единственное, что с ним может быть не так. Ну ладно. Почините его. Если он экстериоризирован, ему надо лишь изменить мыслезаключение. Такая вот терапия. Измените мыслезаключение. Ладно.
Итак, это путь вверх. Мы продвинулись на более высокий уровень. Мы впервые повернули цикл вспять. Иначе говоря, мы поднимаемся к отметке 40,0, а не опускаемся к 0,0… постоянно и неизменно. И мы можем это сделать.
Я продолжал исследования, и я добился этого примерно годом раньше, чем начал об этом говорить, просто потому, что я не мог измерить это с помощью приборов и показать другим. Что ж, я сейчас в Америке, потому что я могу это измерить.
Один человек может влиять энергией на другого человека, что вылечит его или навредит ему, и это отражается на приборе, подсоединенном ко второму человеку. Аудиопсихометр Мэтисона четко это показывает… то, что один человек может посредством своей энергии влиять на бытийность и тело другого человека. Интересно, правда?
Я мог бы заставить электронщиков или психологов любого университета прикусить язык, чтобы они перестали говорить, будто разум — это МЭСТ. Ведь МЭСТ не прыгает на пять тысяч метров — так далеко можно развести предметы, на которых проводится демонстрация, на которых мы показываем, что одно влияет на другое. Так что мы можем это доказать. У нас получилось. Мы не только приводим людей в хорошее состояние, мы можем доказать другим, что человека можно привести в хорошее состояние таким способом.
Вот что сегодня представляет собой Саентология. Это свершившийся факт. И ее долго не смогут уничтожить.
Спасибо.