Миссия Земля «Судьба страха» (Книга 5, Часть 39)

На следующий день, когда я лежал в постели, меня то и дело одолевал безудержный смех. Я бодрствовал всю ночь из-за разницы во времени между Турцией и Атлантик-Сити и в любом случае проспал бы все утро. Но каждый раз, когда я собирался встать, живот мне сводило от хохота, и я снова падал на подушку.

Ну и хитрец этот Джоббо Пьегаре! Надо же, какого друга я, оказывается, имел в лице этого мафиози! Меж приступами веселья я раздумывал о том, как бы мне его все-таки отблагодарить: может, послать ему чучело голубой сойки, этот козырь грабителей, установленное на золотой подставке. Или, может, убедить сенатора Шалбера представить его к награде медалью Почета Конгресса, или уговорить уполномоченного Роксентера Гробса выдвинуть его на соискание Нобелевской премии как лучшего гангстера-убийцу этого года.

Джоббо Пьегаре был настоящим хозяином. Если и когда Ломбар Хисст завладеет Землей, этот главный мошенник станет кандидатом в управленческий штат Аппарата.

Наконец, когда от смеха у меня уже заболел живот, я крикнул, чтобы мне принесли завтрак, и вскоре смеялся опять, увидев официанта с багровой щекой и Карагеза с синяками под каждым глазом. Экономка Мелахат, стоя в дверях с таким видом, будто ее изнасиловали, ломала руки и надеялась, что ее кофе на сей раз горяч, как положено. Мусеф и Торгут делали свое дело добросовестно. О, прекрасный был денек, холодный и нерадостный снаружи, но дома — приятный и веселый.

Часа в четыре я зашел в свою потайную комнату и, расчехлив видеоустановки, уселся, чтобы полюбоваться дальнейшим замешательством Хеллера и Крэк.

В Атлантик-Сити было утро. Они в великолепной спальне, в постели под балдахином из полупрозрачного материала с бантами. Должно быть, это был двухкомнатный номер для новобрачных. Вся шикарнейшая обстановка была украшена цветами.

Хеллер поднялся с постели и вошел в богато убранную гостиную. Он потянул за шнур портьеры, и обнажилось большое венецианское окно. Очевидно, номер находился на большой высоте. Из окна открывался вид на просторы холодного скучно-серого Атлантического океана. Хеллер поглядел на неторопливые мрачные волны прибоя, разбивающиеся о безлюдные пирсы с аттракционами. На пляже было несколько бедолаг, и по ветру разносился черный маслянистый дым.

Хеллер вернулся в спальню и раздвинул там портьеры: оттуда открылся вид на отрезок заброшенного приморского бульвара, где, за исключением телевизионной бригады, снимающей что-то на камеру, не было ни души.

Крэк сидела на краю постели, полуодетая, с сожалением разглядывая царапины на белом сафьяновом сапоге, вероятно, оставшиеся после скоростного спуска по желобу в прачечную. Она подняла голову и сказала:

— Им явно неизвестно, как прилично выделать кожу животных. — Она бросила сапог на пол и зашла в ванную, где занялась чисткой зубов.

— Джеттеро, они говорят о каком-то Вундеркинде. — Рот графини был полон пены. — Кто это такой?

Хеллер копался в чемодане.

— Тупоголовей его в бизнесе еще никто не встречал — прошу прощения, мисс. — Он вздохнул. — Вы бы не захотели с ним знакомиться.

Она прополоскала рот и вернулась в спальню.

— Все это поможет нам вернуться домой?

— Нам повезет, если мы не получим на этой планете пинка, от которого будем лететь домой все двадцать два световых года.

Это ее слегка потрясло. Она постояла, не сводя с него глаз, и сказала:

— Вот так штука! И вернемся как неудачники?

Я понимал, о чем она думает: эти два поддельных «королевских указа», которые она должна была держать в секрете от Хеллера, не будут действительны, если миссия провалится. Его опять станут посылать на опасные задания, думала она, и, поскольку она никто, всего лишь заключенная Замка Мрака, они не смогут пожениться.

— Вот так штука, — повторила она и стала одеваться. Хеллер все еще копался в чемодане, и вид у него был хмурый. Графиня Крэк надела свою шиншилловую куртку и меховую шапку, взяла свой бумажник и пошла из комнаты. У выхода она остановилась, обернулась и объявила:

— Я хочу повидаться с Мамми Бумп. Нам нужно обсудить много всяких дел. До скорого, дорогой. — С этим она ушла.

Вот уж о чем я меньше всего желал слышать, так это о людях, людях, людях и тряпках, тряпках, тряпках. Мне не хотелось портить себе приподнятого настроения. Я отключил ее видеоэкран. Расстроенный вид Хеллера доставлял мне чрезвычайное удовольствие.

Он прекрасно понимал, что довел себя до финансового краха. Аккуратный серый фланелевый костюм и шелковая рубашка, очевидно, далеко не соответствовали его настроению. Он достал со дна чемодана рабочий костюм из грубой бумажной ткани. Нынче для пляжа он представлял собой подходящий стиль одежды, и, возможно, Хеллер думал провести какое-то время на песке — он время от времени поглядывал в окно на холодное серое море.

Хеллер стал неторопливо одеваться. Самые последние моды мужской одежды из грубой бумажной ткани требовали, чтобы материал был порван, покрыт заплатами и жирными пятнами, как настоящая рабочая одежда. И сейчас Хеллер был, возможно, одет по последнему крику пляжной моды — боги, разве он не походил на бедолагу оборванца, когда глядел на себя в зеркало!

Затем Хеллер долго-долго сидел, глядя в окно на холодное серое море. Глазам моим — какое удовольствие! Могущественный — о, как низко он пал! Он не только не смог исправить свое положение в Нью-Йорке, он стал гордым обладателем неоспоримого символа полного финансового краха. Удовольствию моему не было конца. Это не только притормозит — это отбросит выполнение его миссии назад!

Наконец Хеллер взглянул на наручные часы. Они показывали что-то около полудня — по восточному поясному времени. Я вспомнил, что полдень — это объявленный срок лишения права выкупа закладной. Он посмотрел на дверь, затем на телефон. Я догадался, что он дожидается новостей от Изи.

Хеллер поднялся и подошел к телефону. Снял трубку. Никакого гудка, молчание. Он нажал несколько кнопок для подключения к наружной линии. Тоже молчание.

Ага! Я понял, что случилось. Телефонная компания отключила связь. Я ощутил бурный прилив радости.

Хеллер положил трубку на рычаг. Затем посмотрел на ванную комнату. Зашел в нее, щелкнул выключателем — одним, другим. Ничего не произошло. Свет не зажегся.

Ну чудеса! И электрокомпания отключила свет.

Он повернул водопроводный кран. Ничего не произошло. Ого! Я злорадствовал — и компания городского водоснабжения отключила воду.

Он подошел к батарее и потрогал ее. Она, очевидно, была холодна как лед. Отключили и отопление.

Он находился в супершикарном отеле-казино в высотном здании Атлантик-Сити. Фактически был его владельцем. И его напрочь лишили всех коммунальных услуг.

Я потирал руки: дайте только время — и даже в трубах замерзнет вода.

Браво! Браво! Судьба вколачивала клин несчастья кувалдой — кузнечным молотом.

Хеллер принялся расхаживать взад и вперед, изредка поглядывая на часы, потом на дверь. Один раз он воскликнул: «Да где же вы, Изя?!»

Было двенадцать тридцать. Наверное, в комнате становилось все холоднее, потому что он набросил на плечи пальто и продолжал расхаживать по комнате, продолжал поглядывать на часы. О, я наслаждался каждой секундой происходящего.

Наступил час. Графиня не возвращалась. От Изи ни слуху ни духу. Хеллер опустился в кресло.

— Эх, бросили вы меня, Изя, но я нисколечко не виню вас за это.

Он увидел поднимающийся с раскинувшегося далеко внизу приморского бульвара дымок. Хеллер подошел к окну. Что это было, он не мог разглядеть как следует. Какая-то горящая машина. Кроме того, ему мешал дым, наплывающий с пляжа. Он не потрудился пройти в гостиную и посмотреть оттуда. Я предположил, что там произошло какое-то бесчинство с грабежом.

Час десять. Стук в дверь. Хеллер подбежал и открыл. Там стоял очень опечаленный Изя. Он выглядел еще более убогим, чем обычно. Пальтишко от Армии Спасения полиняло и лоснилось в потертых местах. Сильно потрепанный портфель был весь в дырах, в которые высовывалась бумага. И что казалось почти совсем невозможным, он выглядел гораздо печальней и удрученней, чем обычно. Хеллер впустил его в номер.

— О, мистер Джет, — запричитал Изя, — говорил же я вам: не делайте никаких глупостей. Во всей истории бизнеса не было еще такой катастрофы. Я ведь вам твердил и твердил, чтобы вы не связывали своего имени с корпорациями. А теперь вы увязли по уши. Бизнес нужно было оставить мне.

Хеллер опустился в кресло и взялся руками за голову, говоря:

— Теперь я знаю это, знаю.

— Вчера бы вам следовало это знать. Бизнес — это один из самых предательских инструментов судьбы. Но это моя ошибка. Я видел блеск у вас в глазах, а когда он у вас появляется, вы всегда уходите и ведете себя так, что люди в вас стреляют. А теперь они применили пулеметы, пушки и даже водородную бомбу. Ой, какие же кругом разрушения!

— Я знаю, знаю, — уныло проговорил Хеллер. — Каково положение дел сейчас?

— Есть крошечная непессимистическая новость, которой я не доверяю, и есть плохие новости — уж они-то надежные. Поэтому сначала я сообщу вам плохие.

— Вероятно, — сказал Хеллер, — хорошая заключается в том, что меня накормят завтраком, прежде чем уничтожить. Так что давайте.

— Вы должны были насторожиться, когда вам позволяли так долго выигрывать. Чтобы заплатить по ставкам, которые вы делали с такой безумной отрешенностью, они сняли деньги из всех казино, со всех принадлежавших корпорации банковских счетов. Они даже переслали деньги по телеграфу из Лас-Вегаса. Кроме того, они собрали деньги вперед со всех постояльцев отеля. Они исчерпали все возможные источники наличных, которые только могли, рассчитывая, что они потекут к ним назад через вас, отмытые как убытки корпорации.

Картина ликвидности корпорации — это минус миллионы и миллионы. И ей также придется оплатить долговые расписки, масса которых была выдана в конце вечера, и таким образом мы подходим к отвратительной теме долга.

Деньги, которые им следовало бы платить за коммунальные услуги: телефон, электричество, воду, — месяцами уплывали в их карманы. Поэтому сегодня прекратили их подачу, а вдобавок и топливного масла. Сюда даже включаются счета за бензин для обширного подвижного состава корпорации.

Все служащие многочисленных предприятий корпорации не получают и уже какое-то время не получали зарплаты. Также отсутствует налог, удерживаемый В пользу правительственной Службы внутренних налогов.

Деньги, отчисленные в пенсионные фонды служащих, были инвестированы в предприятия, которые таинственньщ образом прогорели, и, следовательно, нужно создавать пенсионный фонд. По всем государственным и местным налогам, включая налог с оборота, корпорация за последний год является должником. Большая часть оборудования отелей оплачивается по контрактам на временной основе, и эти компании хотят забрать оборудование назад, все вплоть до отопительных печей.

Сейчас зима, прекращено движение яхт и ничего не плавает по внутрибереговому водному пути.

Сейчас зима, и причалы с аттракционами никому не нужны.

Сейчас зима, и нет отдыхающих, чтобы заполнить номера отелей.

Хеллера охватила дрожь.

— Это все?

— Нет, — отвечал Изя. Он разворачивал газету. — Этот макаронник, этот злосчастный Пьегаре, должно быть, сразу же прошлым вечером разговаривал с прессой, подонок. Вы это вот видели? — Он поднес к глазам Хеллера первую полосу газеты «Нью-Йоркская грязь». В ней говорилось:

«ВУНДЕРКИНД ЗАХВАТЫВАЕТ АТЛАНТИК-СИТИ

Этот курортный город является первым американским захваченным городом с того самого времени, как индейцы отбили у сэра Уолтера Рэли Роанок в 1590 году.

В яростной полуночной перестрелке, не остановленной ни местной полицией, ни армией, Джером Терренс Уистер, известный под прозвищем "Вундеркинд"…»

— О мои боги, — простонал Хеллер, дальше уже не читая.

— Это напечатано во всех газетах, местных и центральных, которые попались мне на глаза на стендах в Нью-Йорке, — сказал Изя. — Заголовки!

Я от души рассмеялся. Изя считал, что Пьегаре разговаривал с прессой. Но разговаривал он с ней или нет, не имело никакого значения. Мэдисон! Добрый старый Дж. Уолтер Мэдисон, бесценный Мэдисон, это чудо ССО, имел у себя прямо под рукой компьютерный банк данных подпольного преступного мира Роксентера. Он моментально включился в дело, в считанные минуты уже давая материал средствам массовой информации. Вот это гений!

— Есть ли вообще, — простонал Хеллер, — какие-нибудь хорошие новости?

— По-моему, — отвечал Изя, — вам следует спуститься в зрительный зал. Там идет совещание служащих, а они составляют примерно четверть населения Атлантик-Сити. Лично у меня встреча с таким множеством людей вызывает страх.

Хеллер распахнул свой обтрепанный пляжный пиджак из грубой бумажной ткани и прицепил револьвер. Вытащив его из кобуры, он проверил заряд.

— Боже мой! — вскричал Изя. — Нельзя же это решать, убеждая еще большее количество людей стрелять в вас! В этом качестве вы мне будете нужны, только когда они полезут через спинки сидений, чтобы разорвать меня на куски.

Хеллер набросил на плечи свое черное кожаное пальто, запер и припрятал чемодан и последовал за Изей в темный коридор.

Лифты не работали, и им пришлось отшагать вниз по лестнице много пролетов. Наконец они вошли в заднюю часть большого зрительного зала, освещенного только керосиновыми лампами для кемпинга.

Зал битком был набит тысячами людей: официантами, поварами, горничными, крупье, швейцарами и привратниками, матросами прогулочных яхт и катеров, клерками, дворниками, шоферами, летчиками, зазывалами на карнавале, полуголыми танцовщицами и всевозможным отребьем, необходимым для управления казино-отелями, причалами с аттракционами, клубами, дешевыми игорными притонами и борделями. Там присутствовали даже охранники, но они, разумеется, находились не на дежурстве и не обязаны были поддерживать порядок. Ну и сборище! Они не были членами мафии, они были работниками всех предприятий, которыми мафия завладела, приобретя контрольный пакет акций, а теперь бросила.

Гул голосов в зале стал нарастать. Появились указующие персты и оскаленные зубы — и все, направленные в сторону Хеллера, когда он шел по проходу к сцене. Судя по выражениям их лиц, он пользовался примерно такой же популярностью, как бешеный скунс. Для меня же это был момент такого наслаждения!

Изя поеживался от страха, держась поближе к Хеллеру, и нашептывал ему на ухо:

— Не увольняйте их всех сразу. Они взбунтуются, и к нам придут счета из больницы. Мы не заключали с ними никаких договоренностей.

Хеллер прошептал ему в ответ, немного в сердцах:

— А вы вообще хоть что-нибудь делали?

— Финансовое положение почти невероятное, — нашептывал Изя. — Я все-таки подал заявление об изменении названия корпорации. Скальпелло пользуется слишком дурной известностью. Но от этого долги ее не убавятся.

Они взошли по ступенькам на сцену, совершенно пустую, за исключением системы парных барабанов. Изя прошептал:

— Я не мог упросить никого из своих родственников занять какой-нибудь начальственный пост. Пускай вы владеете акциями, но я не могу допустить, чтобы вы еще глубже запутались в этом деле. Поэтому я сделал все, что от меня зависело.

Хеллер готов был уже повернуться и встретиться лицом к лицу с угрюмой аудиторией, но Изя повел его дальше, подталкивая к правому краю сцены. Там находилась маленькая комнатушка, вероятно, артистическая уборная. Изя, перед тем как им войти, остановил Хеллера, и тот осторожно заглянул внутрь. Там вместе с Мамми Бумп и Том-Томом сидела графиня Крэк. Комнатка слабо освещалась единственной свечкой. Хеллер прошептал на ухо Изе:

— Что делает там этот ударник? Он помогал прошлым вечером таскать мешки, но он умеет считать только до четырех.

— Знаю, — прошептал Изя. — По этой причине я и назначил его казначеем и секретарем. Он не умрет от испуга, глядя на ужасные бухгалтерские балансы корпорации.

Я включил видеоустановку, связанную с Крэк. С ее помощью я смог увидеть Хеллера: он заглядывал в комнату, и под свободно сидящим на нем пальто его одежка казалась каким-то рваньем. Ух, как здорово было видеть это выражение подавленности на его физиономии! Оно в самом деле развеселило меня. О, этот могучий Хеллер, как низко он пал!

— Привет, морячок, — сказала Мамми Бумп. — Не одолжишь мне тот потрепанный рабочий пиджачок, что у тебя поц пальто? Здесь ужасная холодрыга.

Хеллер взглянул на нее. На ней была блузка вся в блестках и широкая юбка. Будучи джентльменом, он скинул с себя пальто, снял потрепанный пиджачок работяги и подал ей. Она влезла в него и застегнулась на все пуговицы до самого горла. Ух, ну и страшно же она в нем выглядела. Как какой-то водопроводчик или что-то в таком же роде! Она действительно знала толк в одежде.

— Итак, мистер Джет, — заговорил Изя, — поскольку вы главный и единственный владелец акций, мы можем опустить формальности собрания акционеров. Подпишите, пожалуйста, эти бумаги. — Он выложил их на боковой столик.

Хеллер, с ручкой наготове, склонился над бумагами. Он прочитал несколько верхних строк. Мамми Бумп назначалась президентом и главным управляющим!

Хеллер поднял лицо с округлившимися глазами. Графиня взирала на него с какой-то особой суровостью. Рукой она сделала быстрое движение, изображая подпись.

Хеллер расписался.

Они тотчас же поднялись — Мамми Бумп, Том-Том и графиня Крэк — и стали выходить из комнаты на сцену. С ними пошел было и Хеллер, но Мамми Бумп твердо оттолкнула его и заставила опуститься в кресло, говоря:

— Здесь побудь, морячок, и действуй, как морской пехотинец, если они высадят на нас свой десант. Но пока я не подам тебе сигнала, не выходи.

Они вышли на сцену, и Тот-Том рассеянно закрыл за всеми дверь. Хеллер повернулся к Изе:

— А чего мы вообще-то дергаемся? Ведь «Граббе-Манхэттен» повесит замки на двери.

— А, банк, — откликнулся Изя. — Видите ли, когда я позвонил в комиссию по азартным играм и сообщил им, что их распоряжение о продаже корпорации Пьегаре выполнил, они закрыли это дело и продлили лицензию корпорации.

— Так я же говорю о банке «Граббе-Манхэттен»! — напомнил ему Хеллер.

— Ну и я тоже, — молвил Изя. — Видите ли, я ведь мог сказать Граббе-Манхэттену, что корпорация будет продолжать пользоваться лицензией на игорные заведения. Они-то считали, что рискуют, потому что эту лицензию собирались аннулировать.

— Это все? — спросил Хеллер.

— Не совсем. Поскольку серьезные обвинения, которые они могли бы выдвинуть против Пьегаре, к корпорации больше не относились — ее же продали, — я сказал им: если они не продлят срока возврата займов, я формально объявлю вас несостоятельным, и тогда они потеряют все. Вот почему я не мог приехать сюда пораньше. Им нужно провести собрание банковских директоров по всем вопросам, касающимся займов на миллиард долларов или больше, и они пытались выяснить местонахождение Роксентера, что им удалось сделать только в десять часов. Но они с Гробсом находятся в Китае — налаживают мирные отношения и организуют новые нефтяные монополии, — так что им пришлось действовать без него. Я уверен, он устроит грандиозный скандал, когда вернется и все узнает, но мы получили отсрочку на все закладные корпорации.

Графиня Крэк приоткрыла дверь и поманила их на сцену. Изя подтолкнул Хеллера вперед, а сам съежился от страха сзади, говоря:

— Ну вы-то идите, идите. А я боюсь выходить перед этой воющей толпой!

Хеллер вышел на сцену. Там стояла Мамми Бумп: и так высокого роста, сейчас на сцене она выглядела весьма внушительно. Я вдруг понял, почему на ее плечах оборванный пиджак работяги. Ловкий психологический прием: в нем она казалась им своей в доску. Ей удалось установить в зале мертвую тишину. Это все объяснялось ее (…) умением как артистки овладевать вниманием зрителя. Ни единой насмешки в адрес Хеллера — одни только хмурые, молчаливые лица. Эта минута для меня была испорчена. Никаких помидоров! Никаких тухлых яиц.

Звонким голосом Мамми Бумп прокричала:

— Позвольте мне представить вам главного акционера этой корпорации: этого надежного, этого замечательного морского офицера, который прибыл сюда на своем береговом катере, только чтобы поговорить с вами сегодня. Это звезда из звезд, друг президентов, единственный, неповторимый, настоящий Джером Терренс Уистер!

Сидящий за системой барабанов Том-Том заработал палочками. Барабанный грохот нарастал, приближаясь к крещендо. Заглушённый им голос Мамми проговорил Хеллеру на ухо:

— Скажи только одно: «Да, я одобряю». И поклонись. Это все. Больше ничего!

Мощный удар тарелок — и грохот барабанов окончился.

Вероятно, ошарашенный звоном тарелок и отупевший от вида обширной молчаливой аудитории, Хеллер громко произнес:

— Да! Я согласен! — и поклонился.

Что тут началось в зале! Столпотворение! Настоящее столпотворение!

В воздух полетели шляпы и фуражки. Вырвались вопли из тысяч глоток! Затем, подобно стаду несущихся животных, люди валом повалили на сцену, переступая через спинки сидений. Они подхватили Хеллера на руки, посадили себе на плечи и, обойдя с ним всю сцену, спустились по ступенькам и пронесли его вокруг всего зала. При этом они все время кричали: «Да здравствует шеф!»

Внезапно в зале зажегся свет!

Кто-то, должно быть осветитель сцены, взобрался на балкон и заработал прожектором для подсветки. Он навел его на Хеллера и пошел менять света: за синим последовал красный, потом желтый, потом белый. Тут он, верно, услышал сигнал, исходящий от Мамми, ибо луч света метнулся на сцену и лег на нее. Она подняла руки вверх и потребовала внимания. Хеллера через рампу поставили на сцену, и все лица обратились к Мамми.

Голосом, который заставил бы древнегреческого оратора перевернуться в могиле от зависти, Мамми прогремела:

— Вот что, леди и джентльмены, вы гордые служащие компании, получившей новое наименование: корпорация казино «Везучий Денек»! Весла на воду и паруса по ветру! Бульвар вымести! Пусть кости и рулетки купаются в деньгах. Тащите ту баржу, исправьте тот крен! Короче: как президент и главный управляющий я советую вам вернуться к работе! Что вы на это скажете?

Толпа ответила ликованием и устремилась из зала по своим делам.

Хеллер оглядел обезлюдевший зал, перевел взгляд на Мамми, на Том-Тома, на графиню и недоуменно спросил:

— Это что же я такое одобрил?

У остальных головы были заняты другими делами, и никто ему не ответил. Хеллер снова спросил:

— А свет-то зажегся как?

Том-Том прекратил подтягивать кожу на барабане, робко взглянул на Хеллера и сказал:

— Я не мог пойти сам в компанию коммунальных услуг. Знаю, что как казначей я должен решать с ними дела, но мне было бы не понять, правильно ли я им выплачиваю, поэтому я послал туда руководителя нашей музыкальной группы. Скоро все будет включено: свет, телефон, вода и отопление, — поскольку он успевает вовремя.

— Но люди не могут приступить к игре в казино, — возразил, оглянувшись, Хеллер, — и даже не могут разменять деньги. У нас нет наличных.

На это графиня Крэк, стоявшая рядом, ответила:

— Я тебе, милый, не говорила, поскольку ты был, похоже, так занят, но три мешка из тех денег я спрятала в вентиляционной шахте. Это примерно полтора миллиона, по их расчетам. Я отдала их Мамми, чтобы она заставила заработать твою корпорацию.

— И мы это, милочка, действительно очень ценим, — заговорила Мамми. — Этого хватит, чтобы заплатить за коммунальные услуги, снабдить деньгами кассы казино и наполнить ими игровые автоматы, чтобы мы смогли начать привлекать деньги со стороны.

— Что же все-таки я одобрил? — повторил вопрос Хеллер. Но Мамми уже выталкивала его из зрительного зала.

Они прошли в вестибюль, битком набитый вновь прибывающими посетителями, которые валили целыми толпами! Люди стояли четырьмя длинными очередями к регистрационному столу, за которым их проворно регистрировали клерки.

Хеллер выглянул из бокового окна. Стоянка была забита недавно прибывшими машинами. Другие, растянувшись по улице, непрестанно гудели, дюйм за дюймом продвигаясь вперед.

— Почему все эти люди едут сюда? — спросил Хеллер у Мамми.

— Я полагаю, чтобы посмотреть на место сражения, — отвечала она, подталкивая его вверх по какой-то лестнице. — Об этом говорит все центральное телевидение. Горящие танки, взрывающиеся десантные суда, сбитые самолеты. Кругом развалины — настоящие! Рекламщики здорово потрудились, чтобы растрезвонить в прессе и по телевидению то, как ты штурмом взял целый Атлантик-Сити. Они даже использовали отрывки из документального фильма о высадке десанта в Нормандии во второй мировой войне. Эти сообщения с середины утра передают по всей радио и телевизионной сети. Но репортеры Атлантик-Сити, как всегда, перещеголяли всех. У меня из груди вырвался хриплый стон. Какие там (…) репортеры Атлантик-Сити. Это все Мэдисон!

— А было сражение, милый? — послышался голос Крэк. — Я же сидела в прачечной и коридорах. Да, я слышала стрельбу, но не знала, что ты на берегу.

Они вошли в бывший кабинет капо Джоббо Пьегаре. Мамми осмотрела помещение, убрала со стола прекрасно исполненную скульптуру черной руки и выбросила ее в мусорную корзину, вытерев затем испачканные пылью пальцы. Потом она сняла с себя рабочую спецовку Хеллера и уселась за стол в элегантное желтое кресло. Оттуда ей открывался вид на приморский бульвар, становившийся все более шумным.

Мамми бросила спецовку Хеллеру со словами:

— Ну и хитрец ты, морячок. Нашел себе замену, чтобы раздавать за себя автографы. Мы-то, звезды, отлично знаем, как это иногда выматывает. Но послушай-ка, дружок: уж коли берешь себе дублера, то выбирай больше похожего на себя. Терпеть не могу лошадиных зубов!

— Дублера? — удивился Хеллер. — А где он, этот дублер?

О мои боги! Тут уж я точно учуял Мэдисона в его неутомимой погоне за первой полосой.

— Как где?! — переспросила Мамми. — Вот он там, на бульваре, автографы вовсю раздает. Очень неглупая идея. Ужасно ведь тяжело позировать перед телевизион щиками. Но дублер твой справляется хорошо.

— Значит, не надо тебе выходить, дорогой? — уточнила графиня.

Хеллер поглядел в окно на бульвар, который кишел публикой, уличными торговцами, репортерами и кинооператорами. Дублер, ложный Вундеркинд Мэдисона — очки, большая челюсть, лошадиные зубы и прочее, — стоял на разбитом танке из резервов армии, пока какой-то специалист по эффектам повторно разжигал в нем огонь.

— Конечно, я не пойду, — сказал Хеллер, отшатнувшись от окна, и снова повернулся лицом к комнате. — Может, все-таки кто-нибудь скажет мне, что я такое одобрил?

Мамми распрямилась в роскошном кресле.

— Ну, видишь ли, служащим уже давно не платят. И они знают, что корпорация не может им заплатить, а сейчас стоит зима и нигде не наймешься на работу. — Мамми посмотрела на Хеллера вопросительно, как бы спрашивая, хочет ли он действительно это знать.

— Прошу вас, рассказывайте, — настаивал Хеллер.

— Ну, короче, морячок, я сказала им: если ты это одобришь, они смогут получать сто процентов доходов всей корпорации и всех ее авуаров, разумеется после издержек, до тех пор, пока не получат сполна все свои невыплаченные жалованья за вычетом налога и отчисления в пенсионный фонд. После этого, с твоего одобрения, они будут получать только 60 процентов. Однако длиться это будет вовсе не так уж долго.

Хеллер вдруг плюхнулся в кресло. Еще бы ему не плюхнуться! Ведь в сущности, что касалось доходов владельца, город Атлантик-Сити снова только что перешел в другие руки!

Все предприятие оказалось во власти служащих!

— Но, — продолжала Мамми, — мне нужно услышать твое мнение о чем-то действительно важном.

— О чем же? — еле выдохнул он.

— Не кажется ли тебе, — заговорила она убеждающим тоном, — что имя мое нужно вывесить все в огнях над каждым отелем, где есть казино? Это же действительно грандиозно: «Мамми Бумп, президент и главный управляющий». Как, по-твоему, это будет выглядеть?

— Чудесно, — проговорил Хеллер очень слабым голосом. Помолчал и обратился к графине Крэк: — Дорогая, пора бы уже нам вернуться в Нью-Йорк.

О, тут уж я действительно расхохотался! Попытка Хеллера вытащить Изю из долгов не имела ровно никакого успеха! Только принесла лишние неприятности. Более того, теперь он был обескуражен и очень сильно пал духом.

Я решил с этих пор больше о нем не беспокоиться — пусть себе тонет и дальше. Ничто, не свидетельствовало о том, что он способен еще на какую-то результативную деятельность, и когда Ломбар мне просигналит, они еще будут барахтаться в США. Не успеют они дойти до завершающей молитвы, как я получу разрешение и убью их обоих!

Моя эйфория набрала предельные обороты. За мною, за мною, за мной! За мною была победа!

Звук этот исходил от переговорного устройства. Мне это показалось совсем необычным: Фахт-бей по возможности старался никогда не просить меня о какой-либо помощи. Значит, случилось что-то непредвиденное.

Я нажал кнопку переговорника.

Так оно и было!

— Быстрее приходите в ангар! — звал меня Фахт-бей. — Они убивают доктора Кроуба.

Я хотел было сказать: «Ну и что? Я-то зачем вам нужен?» — но он уже прервал связь.

В голову пришла мысль, что негоже мне быть беззаботным. Жизнь полна непредвиденных случайностей. У Гробса я научился всегда иметь про запас альтернативное решение на тот случай, если что-то пойдет не так. Кроуб мог бы еще мне понадобиться, если вдруг Хеллер и Крэк, хоть и с горем пополам, но все же доведут свое дело до конца.

Одевшись и как следует вооружившись, я пошел по туннелю в ангар, чтобы высказать Фахт-бею кое-что напрямик. Ситуация изменилась, и ему уж пора бы об этом знать.

Он ожидал моего прихода в конце ангара.

— С каких это пор, — язвительно поинтересовался я, — несу я ответственность за все, что творится на этой базе?

— Это вы вызвали его сюда! — вскричал Фахт-бей. — Это вы приказали привезти его с Волтара. А теперь вот смотрите!

Кроуб, цепляясь ногтями за ангарную стену, повис на полпути к потолку. На полу же ангара, в пятидесяти футах под ним, четыре взбешенных пилота-убийцы и пятеро антиманковцев, задрав головы, осыпали доктора самой отборной бранью, такой, что даже я слышал впервые. Непечатной! Под сводами ангара от их голосов шум стоял просто невообразимый.

— Я не позволю им в него стрелять. Он всего лишь в двух футах от коробки стабилизации землетрясения, — объяснил Фахт-бей. — Если они попадут в нее, весь ангар провалится.

Вполне справедливо: небольшая коробка, которая обеспечивала невидимую стержневую балку способностью удерживать две стены на расстоянии, находилась как раз у его головы.

Мне не хотелось приближаться к пилотам-убийцам: их присутствие рядом, даже если они и спокойны, всегда граничит с довольно серьезной опасностью. А тут уж спокойствия им явно не хватало. Они орали во всю глотку и подпрыгивали.

Подталкивая меня рукой в спину, Фахт-бей заставил меня вступить на место происшествия.

— Что за дела? — обратился я к ним.

Со всех сторон на меня обрушился поток брани. И только с трудом мне удалось по кусочкам восстановить картину того, что случилось.

Доктор Кроуб стащил у охранника ключ от своей камеры, где ему полагалось изучать английский язык, и ночью потихоньку вышел оттуда, ранив штыком, взятым у охранника, спящего пилота-убийцу, доказательством чего служила резаная рана на его теле.

О боги! Кроуб явно был не в своем уме: напасть на пилота-убийцу!

Упорно и терпеливо я докапывался у них, дал ли сам Кроуб хоть какое-то объяснение этому нарушению кодекса хороших манер.

Пожалуй, если бы я мог добраться до сути, то конфликт этот еще можно было уладить.

Но никто на причинном уровне не располагал достаточной информацией. Собственно говоря, они так шумели, что вряд ли поняли, чего я хочу добиться своими вопросами.

Как подсказывала мне гениальная интуиция, оставалось только одно: расспросить доктора Кроуба.

Я взял небольшой бычий рог и, направив его вверх на Кроуба, прокричал ему первый вопрос:

— Почему вы решили порезать пилота?

Он теперь уже ухватился за ту самую балочную коробку и глядел на нас с высоты глазами обезумевшего фанатика. Голос его, доносившийся со стены, казался довольно тоненьким.

— Я только учил английский! — крикнул он вниз на своем неуклюжем волтарианском. — Я только делал то, что вы мне велели, офицер Грис.

Это вызвало еще больше ярости и богохульства там, где находился я. Поспешно я крикнул в ответ:

— Я не велел вам резать ничьих глоток!

— Вы задали мне тексты по психологии и психиатрии в качестве самостоятельного чтения! В них сказано, что человек обладает мозгом рептилии в нижнем среднем отделе черепа. Для меня это было новостью, и я только хотел убедиться! К чему весь этот демарш? Подняли бучу всего лишь из-за того, что кто-то старается выполнить свое домашнее задание.

Что ж, это звучало разумно. Правда, пилотам-убийцам и антиманковцам так не казалось.

— Вы дали ему книги, а в них он это и вычитал, — прорычал один из пилотов.

Я счел благоразумным сменить эту тему.

— Если мы спустим его оттуда вниз, то он сможет доказать вам, что это просто вопрос медицины — и только.

Они ополчились на меня. Я.встал спиной к стене и вынул бластик.

— Послушайте, — предложил я им, — почему бы вам не пойти в какое-нибудь местечко, посовещаться и успокоиться. Я спущу его вниз, и мы обсудим все по-человечески.

Они посмотрели на 800-киловольтный бластик. Потом подняли головы и глянули на Кроуба.

— Пока, — попрощался пилот-убийца.

И они ушли, еще кипя от негодования, оставив меня с Фахт-беем.

— Теперь можете спускаться! — крикнул я Кроубу.

— Не могу. Я наверняка упаду, — прокричал он в ответ.

— Мы натянем предохранительную сеть! — ободрил я его. — Держитесь!

Члены бригады обслуживания ангара во время этого спора попрятались кто где мог и вели себя совсем незаметно. Фахт-бей выгнал их из укрытия и заставил принести сетку. Они натянули ее под Кроубом.

— Можете теперь прыгать! — крикнул я ему, задрав голову.

— У меня руки не разжимаются! — прокричал он в ответ.

Я велел Фахт-бею и парням из ангара подождать и никуда не сходить с места, а сам по туннелю добрался до своего оружейного чемодана, выбрал игольчатую винтовку паралитического действия и вернулся назад.

Фахт-бей только раз взглянул на нее и стал протестовать:

— Не надо, не стреляйте туда! Вы можете попасть в коробку поддержания электронной балки, за которую он держится.

— Ты ставишь под сомнение мое мастерство стрелка, — сказал я ему ледяным тоном. — Из этой винтовки я могу за полмили попасть даже в певчую птичку. И чтобы я промахнулся с каких-то пятидесяти футов?

Я поставил винтовку на самую низкую мощность. Парни из ангара у предохранительной сетки закрыли головы руками. Фахт-бей убежал в караулку и выглядывал оттуда.

Став на колено, я упер винтовку в плечо и точно прицелился — прямо в правую руку Кроуба, вцепившуюся в коробку.

Я выстрелил.

Бах!

Коробка разлетелась!

Кроуб полетел вниз!

Обрушилось вниз и с десяток тонн скальной породы!

Во мраке ангара спиралью вертелись клубы из дыма и пыли.

Фахт-бей врубил сигнал общей тревоги.

Оглушительный звон!

Люди отовсюду устремились к орудиям.

Фахт-бей быстренько переориентировал их на аварийную операцию по устранению разрушений и спасению человеческих жизней.

Они принялись откапывать парней из ангарной бригады.

Кроуба обнаружили в сетке, куда он благополучно упал только для того, чтобы тут же быть заваленным камнями.

Очевидно, электронная коробка вышла из строя и балка перестала поддерживать стены, которым обеспечивала защиту от частых землетрясений, происходивших в этом районе, и плиты скальной породы отделились от старых сбросовых трещин.

Эти людишки подняли много шума из ничего. Ведь стены ангара, стояли нетронутыми, если не считать нескольких выбоин около ярда в диаметре. Оборудование вовсе не пострадало, если, конечно, не принимать во внимание предохранительную сеть. Даже никого не убило насмерть — только пара проломленных черепов, которые Прахду ничего не стоило залатать. Но каждый из них, проходя мимо, наделял меня совсем не заслуженным мною свирепым взглядом.

Я разобрался, в чем тут была причина. Портативный источник питания в игольчатой винтовке не перезаряжался уже два года, к тому же я установил его на низкую мощность и потому промахнулся мимо руки, попав куда-то чуть ниже. Мое искусство стрелка было тут ни при чем. Но никому не хотелось постоять и послушать мои объяснения.

Они меня сильно недооценивали. В конце концов, я же все-таки снял со стены Кроуба. Даже Хитрый Кролик — Багз Банни, и тот не смог бы сделать это лучше.

И вот именно в тот момент когда я наслаждался восхитительным обедом из cerkez tavugu — то есть вареной курицы по-черкесски с соусом из грецких орехов и красного перца, — поданным несколько измордованным, но очень подобострастным моим персоналом, Фахт-бей имел оскорбительную наглость опять потревожить меня звонком по переговорному устройству.

— Они готовы для совещания с вами, — сообщил он,

— Как-нибудь в другой раз, — сказал я.

— Тогда я проголосую за то, чтобы доктора Кроуба отправили в бункер дезинтегратора.

— Постой, постой, — заволновался я и стал быстро соображать. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что из-за Кроуба теперь хлопот не оберешься: он очень ценился в Аппарате. И этот пройдоха Хеллер мог еще как-то выпутаться, — а вдруг ему повезет, — и тогда моя голова будет в опасности. Неохотно я согласился:

— Ладно, сейчас буду.

Совещание происходило в помещении рабочих ангара. Мрачные лица собравшихся не предвещали ничего хорошего. Я вошел, сжимая в ладони бластик — рисковать мне совсем не хотелось. Садиться не стал: не то что бы мне не предложили, нет, — просто было вполне очевидно, что лучшего места, чем у стены, для спины не найдешь.

Доктор Кроуб находился у них в руках. В повязках — скорее всего наложенных им же самим — он скрючился на полу в окружении трех охранников, под дулами их пистолетов.

— Я за смертную казнь, — сказал первый пилот-убийца, которого Кроуб ранил штыком.

— Я поддерживаю, — сказал второй.

— Дело решено, — сказал капитан Стэбб. — Приговор: повешение на зубах, пока не упадет в котел с кипящим электронным огнем.

— Постойте, — вмешался я, — я не присутствовал при даче свидетельских показаний и не голосовал.

— Вы желаете взять его под свою ответственность? — вопрошал Фахт-бей.

По мне, эти ребята чересчур уж спешили. Зеленый свет осветительного плафона нисколько не добавлял веселья этому месту. Я лихорадочно размышлял. Фахт-бей предложил мне лазейку, но весьма скользкую. По волтарианским законам каждый, у кого хватает глупости взять на себя ответственность за осужденного, даже приговоренного к казни, может получить его в свое распоряжение. Именно так и удалось Аппарату собрать под своим крылом «казненных» преступников. Возникала только одна небольшая загвоздка: если такой преступник впоследствии совершал какое-то преступление, тогда того, кто взял за него ответственность — поручителя, — также могли обвинить в том же преступлении и в случае вынесения смертного приговора казнить вместе с преступником.

— Совершенно очевидно, — говорил пилот-убийца, раненный штыком, видимо, выступающий в роли председателя суда, — что вышеуказанный доктор Кроуб не пременно совершит еще какое-нибудь преступление против работников базы, какой бы тяжести оно ни было. В этом случае поручителя можно казнить по закону. Поэтому суд удовлетворяет его просьбу. Пусть все, кто «за», поднимут указательный палец правой руки. Решено. Вы поручитель, офицер Грис. Судебное совещание закрывается.

— Подождите! — вскричал я.

Они все вышли, включая охрану.

Это была судебная инсценировка!

О, какими же они оказались хитрыми (…)! Вероятность того, что доктор Кроуб выкинет еще какой-нибудь номер, не подвергалась абсолютно никакому сомнению. Я знал этого человека! Какой убийственный реванш со стороны пилота-убийцы! Я стал кандидатом в покойники и самым законным образом. И именно теперь, когда мне везде сопутствовала удача. Какой подлый удар!

Кроуб, припав к полу, взирал на меня блестящими черными глазками, видимо, соображая, во что меня превратить. «Надеюсь, не в паука», — подумалось мне. Терпеть не могу пауков.

Я раздумывал. Кроуб вжимался в пол.

Я вспомнил выражение лица, с каким взглянул на меня, уходя, тот убийца-пилот.

Я увидел висящую над койкой бухту проволочного троса, используемого для страховки.

Идея!

Я взял этот трос, обмотал им ноги Кроуба, тело вместе с руками, шеей и головой, и завязал тройным узлом, заделав концы троса в узел. Даже призрак не мог бы выбраться из этого плена. После этого я побежал к себе, достал из сейфа пятьдесят тысяч турецких лир — это примерно пятьсот американских долларов, — вернулся бегом назад и разыскал главного строителя. Показав ему деньги, я сказал:

— Хочу заключить сделку.

Как я и предполагал, он изумленно выпучил глаза. Я продолжал:

— Вы построите мне камеру, такую, о которой никто еще не слыхал, и тогда получите эти деньги.

Он хотел было выхватить их у меня, но я реагировал куда быстрее.

— Когда она будет сделана и пройдет испытание, — заявил я.

— Несколько тысчонок вперед, — потребовал он. Я отсчитал десять тысяч лир и подал ему, сказав:

— Остальное — по исполнении плана. Он взялассигнации и поинтересовался:

— А где же он, этот план?

Одну маленькую деталь я все же упустил. Поэтому, усевшись рядом с похожим на кокон Кроубом, я стал рисовать план.

Такими вещами можно увлечься и забыть обо всем на свете. Начав рисовать, я просто не знал, когда остановиться, все думал и думал, каким еще способом он мог бы выбраться наружу. Но наконец я закончил, и если я сам говорю, то поверьте: это был просто шедевр!

В самом конце коридора арестантской находилась большая камера, которая никогда не использовалась. Поперек коридора, перед входом в камеру, я хотел установить лист бластонепроницаемой стали, глубоко заделанный в каменные стены, с пуленепробиваемым смотровым окошком. Дверь в этом заграждении открывалась бы только посредством комбинационного замка. За стальным листом располагалась бы обычная тюремная решетка с дверью.

Между двумя непроницаемыми преградами я хотел поместить систему лучевой сигнализации: если кто-нибудь оказался бы внутри, по всей тюрьме поднялся бы звон. Далее, не исключалась возможность того, что Кроуб сможет уговорить охранника, что он уже и сделал однажды. Поэтому я не хотел оставлять никаких путей сообщения через эти преграды. Для этого требовалось пробурить новое вентиляционное отверстие прямо вверх до выхода на воздух и замаскировать его за скалой на склоне горы.

Кроуб мог бы, вероятно, попытаться пролезть через эту шахту наружу, поэтому требовалось снабдить ее острыми костылями, способными пробороздить любого, кто попытался бы это сделать. Кроме того, в шахте предполагалось установить взрывные заряды с проволочными силками, способные разнести на кусочки любого, кто попытался бы взобраться по вентиляции вверх. Я также предполагал перекрыть внутренний и наружный выходы шахты пилообразными лучами. Таким образом, Кроуб не смог бы вступить в сообщение ни с кем в этом камерном блоке. Воздух мог поступать нормально, но человеку выбраться из заточения было не суждено.

Теперь что касалось питания: я разработал устройство, проходящее через лабиринт с пятнадцатью поворотами. Когда положишь на блюдо еду, оно на антигравитационных импульсах должно было всплывать над полом и скользить по антигравитационным роликам через все эти повороты. Более того, блюду пришлось бы пройти через пятнадцать герметически закрытых дверей, на каждой из которых имелся бы детектор, различающий присутствие живого существа, и если бы что-нибудь живое попыталось в нее протиснуться, дверь оставалась бы закрытой.

Пока все получалось превосходно.

Освещение в этом месте не зависело бы ни от какого участка базы. Единственным источником энергии были бы автономные энергомодули, подзаряжаемые от солнца у входа в вентиляционную шахту.

Теперь о самой камере. Будучи довольно вместительной, она была рассчитана человек на пятнадцать. Поэтому необходимо было убрать эти каменные нары. Кроуба нужно было заставить учиться, поэтому их требовалось заменить столами и полками для книг. Кроуб находился в ужасающем санитарном состоянии, поэтому я запроектировал пульверизаторы и водосток с таким расчетом, чтобы всю камеру можно было промыть, нажав лишь на кнопку дистанционного управления — при этом автоматически закрывались бы только книжные полки.

В процессе проектирования я учел в своем плане и туалет с проточной водой, хотя и подозревал, что Кроуб им не воспользуется. Однако тогда он не мог бы пожаловаться в департамент санитарии Волтара, что его оставили без нормальных человеческих условий.

Затем я включил сюда и постель. Из нее получился шедевр. Если бы Кроуб чересчур возбуждался и метался по камере, то в следующий раз, когда он ложился бы на нее, зажимы запирались бы и держали его в постели до тех пор, пока кто-нибудь не пришел бы и не дал ему наркоз.

Как я уже сказал, из постели получился настоящий шедевр. Я с гордостью взирал на нее.

— На это уйдет не меньше недели, — заявил начальник строительного отдела.

Я растерянно заморгал. Что я буду делать с Кроубом неделю? Я не мог заставить себя ничего изменить в этом плане.

— Четыре дня! — строго сказал я.

— Четыре дня и вдобавок еще десять тысяч лир, — торговался он.

Я застонал. Нет, изменить этот план я не мог, ни за что на свете! Слишком он был хорош. А, была не была. Лир этих я всегда мог достать сколько угодно.

— Идет, — согласился я. — Только сразу же приступайте.

Я отволок Кроуба в одну из множества незанятых камер, втащил его на нары и вынул свое оружие, чтобы лежало наготове, под рукой. И на протяжении последующих четырех дней я находился при нем, охраняя его среди воя бурильных машин и ужасного лязга металла, разносившихся по всему отделению.

Ох, тяжек долг служения в Аппарате!

А Кроуб все эти четыре дня полеживал себе в своих путах да злобно таращился.

Четырехдневное пребывание под пристальным злобным взглядом подействовало на меня угнетающе.

Поставив четырех охранников в камеру все еще связанного по рукам и ногам доктора Кроуба с приказом держать его голову под прицелом бластеров, я энергично приступил к делу. Я принес большущий ящик с аварийным рационом питания для космолетов — ведь кто знал, сколько Кроуб тут еще проторчит, — и бросил его посреди камеры. Проверив предоставленное ему оборудование для обучения языку, я убедился, что этого достаточно, чтобы обучить английскому даже идиота, и расставил его на столе.

Тут я, как и прежде, подумал, что ему для изучения языка может еще не хватать подходящего стимула. Он проявил интерес к первым двум текстам. Учитывая это, я откопал у себя все, чем мог поделиться, по темам психологии и психиатрии. Это было довольно забористое чтиво, куда включались: «Психология управления» — все о том, что человек — это паршивое, вонючее (…) животное, настолько извращенное и одержимое бессознательными страстями, что совершенно не способно мыслить разумно и потому им на каждом повороте нужно управлять с помощью дубинок; «Иррациональная психиатрия» — все о том, как с помощью убийства лечить людей; «Психология женщин, или как завлечь вашу жену и любовницу в постель вашего лучшего друга»; «Психология ребенка» — все о технике превращения детей в извращенцев; «Психиатр на кушетке» — семьдесят семь необычных советов, как заниматься сексом с животными; знаменитая книга доктора Кутцмана «Психиатрическая нейрохирургия» — все о том, как покончить со всеми возможными функциями мозга; «Психиатрическое рагу» — авторитетные советы о том, что делать с людьми, когда их превратили в овощи по новейшим методикам, одобренным продовольственно-лекарственным управлением. Я включил в это чтиво еще более жизненно важные тексты — все они были стандартным и одобренным цензурой материалом по этим профессиям. Они непременно должны были побудить Кроуба бешено наброситься на чтение на английском языке.

Я тщательно проверил камеру: побег или проникновение исключались; тем, кто находился снаружи, не представлялось никакой возможности связаться с тем, кто находился внутри, и наоборот.

Я вернулся назад и перед лицом стоявших наготове охранников прожег узел маленьким дезинтегратором и стал сматывать трос с его головы. Когда рот его освободился, Кроуб заявил:

— За это я буду преследовать вас по закону!

Это меня совершенно сразило! Я-то спасал ему жизнь, стал даже ради него поручителем, жизнь свою поставил под угрозу, а он?.. Но затем я стал понимать: Кроуб-то ведь, может, и доктор, но в законе не смыслит ни уха ни рыла. Не знал он того, например, что я мог бы прикончить его сейчас без всякой возможности с его стороны преследовать меня по суду. Далее, если он так плохо разбирается в законе, то не разбирается и в чинах или в том, насколько важен мой пост. Я признал, что мне лучше достать и показать ему нужную книгу, прежде чем я займусь дальнейшей его распаковкой.

Рядом находилась библиотека персонала. Я зашел, посмотрел: длинная, вся запыленная полка — видимо, десятки лет никто не интересовался этими книгами. Я дунул на них и, когда прекратился мой кашель, стал читать их названия. Одно многотомное издание! Свыше сорока томов, очень солидных. Название всей подборки «Объединенное и законченное краткое руководство по Конфедерации Волтар, включая Космические кодексы, штрафные кодексы, отечественные кодексы, королевские указы, королевские приказы, королевские процессуальные нормы, королевскую родословную, королевскую преемственность, дополненные таблицами и биографиями, обычаи двора, история двора, королевские пожалования земельных наделов, права аристократии, планетарные районы ПО планет, местные законы, местные обычаи, аристократические привилегии и прочие вопросы». Вот это да!

Сообразив, что это до смерти испугает Кроуба, я быстро погрузил весь многотомник на тележку, прикатил ее в новую камеру и поставил книги на полки. Зачем заниматься трепом? Пусть сам отыщет причины, отчего он такой неблагодарный!

Я отправился за Кроубом. Он так злобно глазел на меня, что я принял решение не рисковать и не распутывать его до конца, а бросил его на тележку и покатил в камеру.

— Выберетесь отсюда, — сказал я ему в камере, — когда будете знать английский и согласитесь подчиняться моим приказам!

Я ухватился за свободный конец троса и рванул изо всей силы. Кроуб завертелся как волчок. Тело его даже жужжало — настолько быстро оно вращалось.

Я вытолкал тележку ногой из камеры и запер за собой дверь. Затем захлопнул новую коридорную дверь из армированной стали и набрал комбинацию на замке, которую знал только я один. Теперь никто не мог туда войти. А Кроуб — выйти.

Я порывисто и с облегчением, вздохнул. В свое время, если понадобится, я буду располагать секретным оружием против Хеллера. Лишь только замечу, что силы его восстанавливаются или что дела его в Штатах пошли на поправку, я запущу смертоносного Кроуба. А до этой поры и он в безопасности, и я.

Я глянул в смотровое окошко. Доктор уже распутался и смотрел на книжные полки. Как я и надеялся, интерес его ожил. Он выбрал «Психиатрическое рагу».

Шагом веселым и небрежно развязным я пошел восвояси.

Жизнь еще раз повернулась ко мне приятной своей стороной.

С кувшином горячей сиры я развалился в уютном кресле, включив перед собой оба экрана.

Хеллер за столом своего кабинета в Нью-Йорке работал над длинной цепочкой цифр, решая всевозможные уравнения, в основном химические. Угрозы тут не было никакой: он мог их решать сколько угодно до тех пор, пока не обрушатся небеса, и это нисколько не потревожило бы планету.

Я поинтересовался делами графини Крэк. Она находилась в секретарском кабинете, и дверь, ведущая в офис, была закрыта. На обоях по всему кабинету красовались хороводы резво танцующих амуров. Но совсем не на это смотрела она с таким любопытным вниманием. Смотрела она на кота. Стоя на коленях, она учила его прыжкам назад через голову. Он очень старался, чтоб получалось правильно.

— Главное здесь — элегантность, мистер Калико, — говорила она ему. — А ну-ка повторим еще. Ступайте небрежно — раз, два, три, четыре, — ни о чем на свете не заботясь. Теперь — хоп! Это зрителей застает врасплох. Так. Пройдемся еще: раз, два, три, четыре…

Но если дела ее состояли лишь в этом, то здесь мне, уж точно, ничто не грозило.

Кот, видимо, сделал идеальный прыжок. Графиня Крэк приласкала его, и он замурлыкал.

— Ладно, — сказала графиня. — На сегодня достаточно акробатики. Повторим-ка теперь вчерашний урок. А ну, принеси мне газету.

Она чуть-чуть приоткрыла дверь. Оказывается, не таким уж он был и умным — ему открывали дверь, как будто сам он не мог.

Мистер Калико вышел в соседний кабинет и вспрыгнул на табурет возле бара, где лежала кипа газет. Одну он схватил зубами за край и, вертя головой, осторожно стащил со стойки. Газета шлепнулась на пол. Кот соскочил с табурета, снова взял ее зубами за уголок и, шагая зигзагами из стороны в сторону, протащил ее через дверь кабинета.

Графиня закрыла дверь и, став на колени, сказала:

— Прекрасно. Теперь поверни ее так, чтобы можно было читать.

Кот зубами и лапами развернул для нее газету. Впрочем, собственно, не газету, а скорее журнальчик — еженедельник новостей «Гибель нации». Коту, я так думаю, нравилось острое чтиво.

Но не пошло оно гладко: графиня чуть вздрогнула и отпрянула. Рассеянно поласкав кота, она наклонилась вперед и стала читать на первой же полосе:

«НЕ ГРОЗИТ ЛИ МИСС АМЕРИКЕ ИЗНАСИЛОВАНИЕ СО СТОРОНЫ ВУНДЕРКИНДА?

Сегодня этот исследовательский вопрос горячо волнует экспертов по изнасилованиям.

После захвата Атлантик-Сити известным всем Вундеркиндом над обществом, точно ядерный гриб, навис вопрос: не опасаться ли царствующей Мисс Америке, прошлой осенью коронованной в Атлантик-Сити, сексуальных посягательств с его стороны?

Многие специалисты предсказывают, что теперь, когда Мисс Америка стала легкой добычей в его владениях, Вундеркинду не совладать со своими страстями.

Другие же, указывая на параметры ее фигуры, настаивают на том, что ни один сексуальный, горячий, нормальный мужчина не смог бы противиться ее прелестям.

Являясь не меньшим авторитетом, сам пресс-атташе Мисс Америки заявил: "Мы постарались скрыть от него ее фотографии и снабдили ее постелью, где двум не улечься, но многие полагают, что ранней потери невинности не избежать"».

Сопровождалось все это фотографией на полстраницы, изображающей во весь рост полунагую блондинку, соблазнительно выставившую напоказ голые ноги — по ярду каждая.

Графиня уселась поудобнее, разглядывая фотографию. При этом она, бормоча, причитала:

— Ой, беда, она же и правда красивая. Ой, беда, а мы-то ведь даже еще не женаты!

Крэк вдруг сложила журнал и сунула его под ковер.

— Кот! — приказала она. — Вызови Мамми!

На столике возле кушетки стоял телефон. Кот прыгнул и оказался рядом. Я изумился: как? Кот пользуется телефоном? Но тут я увидел, что вовсе тут нет ничего замечательного. Телефон представлял из себя микрофон с громкоговорителем для двусторонней связи, проще же — селектор. Требовалось только нажать на кнопку, и слышался гудок. На панели имелся ряд кнопок, и стоило только нажать на одну из них, как автоматически набирался весь номер. С этим мог справиться кто угодно. Всего лишь две кнопки.

— Президент и главный управляющий Бумп слушает, — заговорил селектор.

— Мяу, — ответил кот. «Ну, слава Богу, — подумал я, — хотя бы "привет" он сказал не так, как у нас на Волтаре, и то хорошо». Иначе они бы, уж точно, нарушили Кодекс!

Погладив кота и присев на кушетку, графиня заговорила:

— Привет, дорогая. Это я, Рада. Я насчет того ужина, на который ты приглашала нас на этой неделе. Так вот, я звоню, только чтобы сказать, что Джеттеро ужасно занят и никак не может приехать в Атлантик-Сити.

— О, я страшно сожалею.

— Как дела, дорогая? — спросила Крэк.

— Просто прекрасно, — ответила Маммй. — Эта (…) мафия подстраивала выигрыши на всех игорных приспособлениях и выплачивала их только своим людям. Но мы резко изменили эту политику и даем выигрывать только любимцам публики: красивым девушкам, с которых мы можем делать красивые фотоснимки, и прочим им подобным. Видела бы ты, как они повалили к нам в казино.

— Так-так, — проговорила графиня. — Значит все правильно. Не жди нас, дорогая. Приезжай в Нью-Йорк в любое время. Пока. — Она сделала знак коту, и он ударил по кнопке разъединителя. — Хм-м, — продолжала она, обращаясь к коту, — тут, мистер Калико, нужно крепко подумать. На сегодня ваше обучение окончено.

Она некоторое время посидела просто так, ни на что не глядя. Затем тронула волосы, пригладила брови, поправила свой дорогой костюм и вышла в кабинет, где уселась в кресло напротив Хеллера.

Он почувствовал ее присутствие, поднял голову и улыбнулся.

— Дорогой, — обратилась к нему графиня, — все же каковы твои планы относительно нашего возвращения домой?

Я вздрогнул, ибо знал, что у нее на уме: эти «королевские» фальшивки. Она полагала, что не выйти ей замуж до тех пор, пока не будут представлены эти бумаги и не подписан ее документ. И уж самое последнее, чего мне хотелось, — это чтобы что-то их вдруг подтолкнуло к завершению миссии «Земля». Они ведь могли подвести меня под расстрел! Если бы только заставить ее осознать, что обнаружение этих подделок ей тоже грозит расстрелом… Но я не осмеливался говорить ей об этом.

— О, виноват, дорогая, — принес извинения Хеллер. — Боюсь, что не очень-то точно рассказал тебе о своих планах. Видишь ли, я должен привести эту планету в такое состояние, при котором возможна дальнейшая ее жизнь. Первое, что им нужно, — это топливо, которое не загрязняет среду. Нефтяные компании настаивают на том, чтобы все потребляли химическое горючее, которое дымит и выбрасывает в атмосферу ядовитые газы и сажу. Пока у них не будет лучшего источника энергии и пока он не заменит им старые, бесполезны любые попытки спасти эту планету. Кроме того, чтобы строить в нужных масштабах и кормить население, нужно топлива больше, чем они сейчас производят. К тому же топливо из месяца в месяц дорожает, и эта дороговизна приводит к инфляции. Итак: пункт «А» — они все больше разводят грязь и, пользуясь грязным топливом, все больше лишают себя здорового чистого воздуха; «Б» — природного топлива им уже не хватает, и они не умеют строить дешевые установки для очистки сточной воды; и «В» — они не способны контролировать свою экономику, потому что их топливо стоит чрезмерно дорого.

Итак, уже этого одного достаточно, чтобы они вылетели в трубу, если только не научатся пользоваться правильной технологией.

— Так-то оно так, — сказала графиня Крэк, — но что ты намерен делать для нашего возвращения?

— А, ты имеешь в виду, в чем состоит моя ближайшая программа? Вот она. Первое: они не желают слушать тебя, если ты не имеешь диплома. И скоро я должен его получить. Второе: я разрабатываю карбюраторы и виды горючего в рамках возможности научного использования собственно данной культуры и должен справиться с этой задачей. Третье: мне нужны споры для очистки атмосферы планеты от частиц и отравляющих газов. Я попросил у Гриса целлолога, и Кроуб, как ты сказала, учит сейчас английский и скоро будет у нас, так что все путем. Четвертое: мне нужно еще кое-что сделать, чтобы помешать затоплению континентов наводнениями. И пятое: чтобы наладить такое масштабное мероприятие, как планетарная конверсия топлива, потребуются миллиарды долларов.

— Разумеется, дорогой, — согласилась графиня Крэк. — Все это мне очень интересно. Но скажи на милость, что именно ты делаешь сейчас, чтобы мы возвратились домой?

Хеллер поглядел на нее немного обиженно.

— Как раз сейчас я составлял список атмосферных загрязнителей, в каком количестве они в настоящее время содержатся в воздухе. Это двуокись углерода, двуокись серы, углеводороды, окиси азота и частицы от различных источников сгорания. Видишь ли, от них не только становится все труднее дышать, они создают преграду солнечным лучам. Они также удерживают лучи, отражаемые от поверхности Земли: возникают одновременно явления потепления и охлаждения. Таким образом постепенно на протяжении прошлого века на планете происходило потепление климата, и это связано с ростом индустриализации. Однако главная опасность заключается в том, что эти частицы мешают образованию достаточно крупных капель воды, и поэтому дождь становится все более редким явлением. Засуха — один из факторов, снижающих способность к поддержанию жизни…

— Это очень впечатляет, Джеттеро, и я очень рада, что ты меня просветил. Но если говорить об этом, держа, так сказать, нос по ветру, что бы ты мог прямо сейчас сделать, чтобы ускорить выполнение своей программы? На какую жизненно важную точку ты мог бы нажать?

— Ну, полагаю, мне следует подумать, как разжиться деньгами. Если Изя не выкарабкается, то мы потеряем и эти конторы.

— О, Джеттеро. Я могла бы купить что нам нужно с помощью своей кредитной карточки.

— Э, боюсь, нам потребуются финансы, далеко выходящие за пределы ее возможностей, — миллиарды. Мы должны построить завод по производству спор. Мы должны вызволить корпорацию «Крайстер Моторс» из лап налоговой службы и наладить на ней производство карбюраторов нового поколения. На такие дела, уж поверь мне, потребуются миллиарды и миллиарды.

— Но больше никаких операций в Атлантик-Сити! — с весьма решительным видом провозгласила Крэк.

— О, дорогая, что ты — конечно, нет! — заверил графиню Хеллер, изобразив испуг.

Она постучала пальцем по краю стола и продолжала:

— Планы осуществляются, когда хотя бы понемногу, раз за разом, над ними работают. Тебе, чтобы делать свои миллиарды, не обязательно ждать окончания университета. — Она энергично погрозила ему пальцем. — Я думаю так, Джеттеро: пора тебе взяться за дело как следует и миллиарды эти сколачивать безотлагательно. И делать это таким образом, чтоб тут не были замешаны никакие мисс Америки! Ни одной-единственной!

Меня разобрал смех. Да, верно, она подталкивает его к действию. Но после недавнего его фиаско я вовсе не опасался, что он вдруг объявится с целой кучей денег. Все заработанные им до сих пор деньги были выигранными, и он лишь благодаря удаче заполучил их. Крупные финансовые операции — это совершенно иная разновидность убийства. Убийцы там носят цилиндры, они очень вкрадчивы и хитры и коварно, по-тихому, стреляют через столы. Это было совсем не в его компетенции. Здесь он, по-моему, не имел ни малейшего шанса.

Миллиарды — держи карман шире!

Куда им, любителям, до меня, профессионала, только что провернувшего такую удачную операцию!

Я зарядил установки кассетами и накинул на них одеяло. Пусть подождут. У меня имелись и собственные яркие виды на будущее. Мэдисон уже делал свою работу, а Кроуба я держал про запас. И однажды, когда Хеллер и Крэк набездельничаются вдосталь, их настигнет приказ от Ломбара — пора, мол, уже на заклание.

Мне же давно пора подышать свежим воздухом и увидеть, каков там денек, еще раз!

Я развел руки в стороны, глубоко вдохнул… и замер как стоял, разинув рот от изумления: что там, во дворе, — локомотив?

Автомобиль!

Я с шумом выпустил воздух из легких. Боги мои, велик, ничего не скажешь! Загородил собой все ворота. Спереди — вертикальные хромированные предкрылки изготовленной по специальному заказу решетки радиатора напоминали скотосбрасыватель на поезде.

Я поспешил к лимузину, заходя с одной стороны, чтобы полюбоваться им в профиль.

Длиной — с полквартала!

Черная краска немного тусклая, но какие линии! Классика! На дверце распростер крылья алый рогатый орел с бешеными глазами.

Да, сильное впечатление!

Я поспешил обогнуть машину, чтобы глянуть с другой стороны. Такой же орел!

Я открыл заднюю дверцу. Сколько пространства! С другой стороны, по всей длине — нечто вроде койки. Спинка переднего сиденья — металлический стержень. Полевой радиотелефон — в выступе. Вся внутренняя обивка темно-красного цвета — ткань и искусственная кожа.

Я отошел назад. Значит, вот каков он, «даймлер-бенц» 1962 года, выполненный по спецзаказу! Я постучал по стеклу. Пуленепробиваемое!

Я отошел еще дальше. И тогда увидел: под большущим красным орлом золотыми буквами выведено мое имя: «Султан-бей».

Великолепно!

Чей-то знакомый смешок вдруг нарушил спокойствие этого дня. Я резко обернулся. Там стоял какой-то беззубый старик с носом, похожим на птичий клюв, в форме шофера коричневато-оливкового цвета, которая была ему велика.

Из помещения прислуги вышел таксист и, сияя улыбкой, поинтересовался:

— Ну как, нравится?

— А что нужно здесь этому старикашке? — спросил я его.

— А, этому? Это Терс. Он приехал с машиной. Служил шофером при генерале и при такой безработице уже более четверти века не имеет работы. Он пригнал ее сюда из Стамбула.

Терс? Это на турецком означает «невезучий», или «незадачливый». Я надеялся, что оно не связано с людским именем моего таксиста, Деплор. Не хотелось мне иметь каких-либо дел с незадачливой Судьбой.

— Да вы только взгляните на эту красавицу! Здорово они ее отремонтировали, ведь верно? Настоящий «даймлер-бенц», возможно, единственный в своем роде, оставшийся в этом мире. Уж ни с чем не спутаешь! Подходит вам, как руке перчатка. Смотрите, даже имя ваше на дверце, — это я попросил их сделать, — здоровенными буквами, в золоте. Будут знать люди, кто едет, уж поверьте мне, будут!

Он перебежал на другую сторону и нажал на рожок. О, с виллы чуть крышу не сдуло.

— А теперь вот что, — продолжал мой таксист. — Я велел Карагезу срубить пару кустов, чтобы машина могла заехать во двор и при этом не мешать другим автомобилям въезжать и выезжать. Так что пусть вас не беспокоят ее размеры. Кроме того, вы не хотите, чтобы люди ее видели. С ней вы большой человек! И если вы поставите ее вон там, ее все будут узнавать, когда она поедет по дороге. Говорю вам, не у каждого есть такая машина! Влезайте-ка, попробуйте, какое у нее заднее сиденье!

Я так и сделал. Он же влез на переднее, захлопнул дверцы и заговорил со мной доверительным тоном:

— Теперь у нас общее дело. Вам нужны были женщины. Нет такой женщины в мире, которая могла бы устоять перед этой машиной. Я прав?

Я допустил, что, возможно, он прав. Машина, уж точно, была велика и производила сильное впечатление.

— Я все обдумал. Поскольку машина генеральская, мы должны отнестись к этому как к воинской операции, к боевой кампании. Она ему и служила для этого. Вот почему сбоку имеется выступ, на котором вы можете спать. Потом, во время военной кампании расписание — это все, поэтому давайте-ка сверим наши часы.

Мы так и сделали. Меня начинало охватывать возбуждение.

— Теперь так, — продолжал он, — каждый вечер я приезжаю на виллу в своем такси ровно в шесть часов, паркуюсь вон там, сажусь вместе с Терсом в лимузин, и мы уезжаем за женщинами. Возвращаемся где-то в восемь тридцать.

— Почему так долго?

— Поиски женщины, время на ее уговоры, время на поездку туда и обратно. Нам придется мотаться по всему Афьонскому плоскогорью, ведь мы же не собираемся использовать женщин повторно. Вы, что ни вечер, захотите ведь новую.

— Продолжай, продолжай, — сказал я, чувствуя, как у меня разгорается аппетит.

— Мы не въезжаем в эти ворота: женщины стали бы жертвой сплетен. Нет, мы паркуемся у дороги, под кедром. Вы знаете это место, отсюда — несколько сотен футов. Потом, когда все готово, я сигналю в рожок — вот так. — Он нажал на него, и курица во дворе с испугу взлетела вверх. — И вот, чуть заслышав сигнал, — разъяснял мне таксист, — вы сразу же прибегаете к нам. Я знакомлю вас с женщиной, возвращаюсь сюда, беру свою тачку и уезжаю. Вы с этой женщиной делаете что хотите, — он похотливо осклабился, — и, закончив, просто идете назад, а уж старик отвозит ее домой. А ну-ка сверим часы еще раз — для пущей надежности. Ведь женщина воспылает к вам страстью, и вы не должны заставлять ее ждать. Обещаете?

— О, уж ждать я ее не заставлю, — пообещал я ему и снова с готовностью сверил часы.

— Вот еще что, — спохватился таксист. — Дайте-ка мне двести тысяч лир, чтоб я сегодня же вечером мог достать вам бабенку.

— Двести тысяч лир? — изумился я. — Да это же две тысячи долларов! В борделях Стамбула за эту цену меня снабжали бы женщинами целый год!

— Нет, нет. Вы не понимаете. Дело тут в качестве. Ведь эти женщины не проститутки, сэр, нет! Это девчонки, старающиеся заработать себе на приданое. Если им предложить достаточно много, даже самая пылкая и красивая будет слюни пускать, чтобы их заработать. Ведь это значит, что тогда они смогут удачно выйти замуж. За такие-то деньги они стаями будут слетаться! Самые что ни на есть смазливенькие бабешки на многие мили вокруг рады будут поскорее сорвать с себя и чадру, и халат и оказаться под вами. Худенькие, пухлые, высокие и маленькие, и что ни вечер — все новая. Вы только представьте! Прекрасная, страстная женщина, нагая на этом уступчике, бедра ее подергиваются, она простирает к вам руки, прося, умоляя…

Я влетел в дом, вынул из сейфа двести тысяч лир и, уложив их в большой мешок, вернулся назад. Таксист в него заглянул и довольно кивнул. Старик же шофер рассмеялся недобрым смехом.

— Увидимся, когда просигналю в рожок! — проорал мне Ахмед, и такси его скрылось из виду.

Я с нетерпением ждал.

Я ожидал во внутреннем дворике, снедаемый нетерпением. Снова и снова я поглядывал на часы: восемь тридцать одна с секундами.

Машина отправилась точно по расписанию, плавно выехав на дорогу и медленно ускользая в вечернюю даль.

Восемь тридцать две. Никакого сигнала.

Я начал вышагивать по двору. Кровь разыгралась, а тут еще эта задержка, из-за которой я должен страдать.

Восемь тридцать шесть. Никакого сигнала.

Я зашагал быстрее.

Это уже было жестоко. Кое-где начинало побаливать.

Восемь сорок шесть. Никакого сигнала.

Ну, что там могло их задержать? Девушка, что ли, отказала? Эх, знала бы она, что у меня за штука от Прахда —ни за что бы не отказала! Может, стоило дать Ахмеду портрет этой штучки? Да ладно, ничего. После этого раза о ней везде разойдется слух!

Восемь пятьдесят одна. И все еще никакого сигнала!

Я стал покрываться потом. У меня задрожали руки.

Восемь пятьдесят девять. Никакого гудка!

Девять часов ровно.

Рожок!

Его звук был подобен землетрясению!

Я выбежал со двора, словно лошадь из загородки в начале забега.

Но беговые лошади обычно не натыкаются на ослов и верблюдов с их погонщиками. Я же наткнулся. По какой-то причине крестьяне, что жили вдоль дороги, наверное, решили, что это автострада высшего класса. Караван за караваном с фонариками, качающимися в лунном свете, забили всю магистраль еле передвигающимися и дурно пахнущими животными. Погонщики отгоняли меня палками, а один верблюд даже хотел укусить. Спасаясь от задних копыт осла, я юркнул в канаву и завертел головой, отчаянно ища «даймлер-бенц». Обеспокоенный, я снова ринулся вперед, угрожающими криками сгоняя с пути животных.

Недалеко от кедра я столкнулся с Ахмедом. Он остановил меня. Светила луна. С дороги мне было хорошо видно машину и даже орла на дверце. Внутри горел свет, показывая, что там кто-то есть.

— Почему задержались?! — рявкнул я, стараясь освободиться от него и устремляясь к машине.

— Она еще девушка. Еще не была с мужчиной. Робела. Когда мы приехали с ней сюда, пришлось снова ее уговаривать. Мы с Терсом сделали все, чтобы не дать ей сбежать. Но мы ее убедили. Дайте-ка я вас представлю.

Он подвел меня к машине. Я оттеснил с пути любопытствующего верблюда, открыл дверцу и заглянул в салон.

На выступе, облокотясь на руку, еще с чадрой на лице, в тусклом свете потолочных огней лежала, укрывшись своим плащом, женщина.

— Бланк-ханим, — сказал Ахмед. — Это Султан-бей. — Он наставил на нее палец: — Помни, что я тебе говорил, и будь умницей. Доставь ему удовольствие, слышишь?

Глаза под чадрой были огромные, как два блюдца. Я слышал, как она конвульсивно сглотнула. Это был добрый знак.

Я стал влезать в машину, но верблюду показалось, что на мне съедобный фрак, и он потянул меня назад. Я завертелся, стараясь освободиться, замахнулся на него кулаком, но рядом стоял осел, и я передумал.

— Влезайте, влезайте! — поторапливал меня Ахмед. — Не стесняйтесь. Она вся ваша!

— Убери отсюда эту скотину! — прокричал я ему. — Мне не нужны никакие зрители. И сам тоже убирайся! Я стеснительный!

— Ну, если вы так говорите, то ладно, — сказал Ахмед. Он помог мне забраться в машину и захлопнул дверцу.

К сожалению, когда он хлопнул ею, боковая занавеска закаталась кверху. Я повернулся, чтобы крикнуть ему: поаккуратней обращайся с машиной, болван, — но глаза мои упирались в верблюжью морду. Я попытался опустить занавеску — разошелся нижний зажим. После пары попыток я бросил это занятие. Плевать на верблюдов, когда есть дела поинтересней!

Черные омуты страсти или ужаса — я не трудился решать, чего именно, — напоминали мне женские эти глазищи. Грубым рывком я сдернул с ее лица чадру и услышал: «О Аллах!»

Она была прекрасна. Я стал вылезать из своей одежды.

— О Аллах! — повторила она.

В окно что-то стукнуло. Я свирепо поднял голову. На меня уставилась морда осла.

Я опустил окно и хлопнул его чадрой, которую еще держал в руке. Он оглушил меня своим ревом, но не ушел. Плевать на него! Я навалился на женщину.

— О Аллах! — прокричала она. Лимузин закачался на рессорах,

— О-о-о Аллах! — выкрикивала женщина.

Весь освещенный луной мир закружился и завертелся в моих глазах.

Я услышал свистящий звук. Прислушался. Поднял взгляд на окно: снаружи в него заглядывали осел и два верблюда. Я прикрикнул на них. Они отбежали. Но свист продолжался. Я понял, что это спускает шина. Плевать я на нее хотел!

Еще раз машина пошла раскачиваться на рессорах. Из нее на дорогу летел женский голос: «Я тону! Я тону!» — и животные шарахались в сторону.

К машине приблизился погонщик верблюдов, увидел, что рессоры раскачиваются, сунулся к окну и сказал: «О Аллах!»

Я снова поднял глаза и увидел, в чем тут проблема: горел еще верхний свет. Я протянул руку и остервенело ударил по выключателю. Свет тут же погас.

Погонщик верблюдов поднял фонарь, и вновь салон лимузина залило светом. Я запустил ему в рожу плащом женщины и снова занялся делом. За скрипом рессор мне слышался его разговор снаружи. Плевать мне на них!

— О-о-о-о А-а-а-лла-а-а-ах! — высоким голосом прокричала женщина.

Было темно, было тихо. Мне почудилось — что-то позванивает. Я выглянул из окна. Там стояли ослик и три верблюда. Они жевали тот самый плащ и при этом позвякивали уздечками. Его пытался у них отнять погонщик верблюдов, уже совершенно другой. Ему это удалось. Он сунул его под мышку и зашагал прочь. Осел же и три верблюда скопом полезли носами в окошко машины. Я слишком устал, чтобы вмешиваться в их дела. Перебравшись через спинку сиденья, я вышел с другой стороны машины, но позабыл заправить ремень и потому споткнулся, наступив на его конец. Я ходил, спотыкаясь, вокруг машины, пытаясь криком и жестами отогнать непрошеных зрителей. Они не обращали на меня внимания. Тогда я пожал плечами: пусть себе смотрят, раз их к этому тянет, ведь все было здорово.

Откуда-то появился Терс и разразился своим нехорошим смехом. Но даже это не смогло меня разозлить. Он увидел, что шина спустила, и, достав насос, накачал ее. Затем уселся за руль, еще раз злобно рассмеялся и покатил прочь.

В заднем окне, освещенном луной, я видел глядящую на меня женщину. У нее был очень просительный взгляд.

А, подумал я с ликованием, вот она, женщина — очень удовлетворенная! Несмотря на помехи, вечер вполне удался!

Караванное движение на дороге было еще более напряженным, а любопытство погонщиков и скотины столь же великим, но я не позволял себе беспокоиться по пустякам. Я из людей того сорта, которые твердо стоят на своем пути, несмотря на незначительные помехи, и доводят свое дело до конца.

Единственное серьезное различие между первым и вторым вечером заключалось в том, что, поскольку окно в машине заело в открытом положении, осел всунул голову внутрь и укусил меня. Я избавился от него, ударив его кулаком по носу. Когда Терс наконец увозил эту женщину, она с мольбой смотрела на меня сквозь окошко сзади и жестикулировала, словно о чем-то прося. Я почувствовал, что начинаю приобретать настоящий успех!

Третий вечер кое-чем отличался от предыдущих. Рядом с машиной несколько погонщиков верблюдов развели костер и расселись вокруг. В пляшущем пламени красный орел и имя мое в золотых буквах как-то особенно выделялись на дверце машины.

Ахмед, перед тем как просигналить, пришел ко мне туда, где я с нетерпением поджидал — снаружи у ворот.

— Я должен сначала отделаться от них, — сказал он мне. — Дайте мне немного лир и скройтесь на вилле: эти ваши свидания — тайные, их не должны видеть.

Я сделал так, как он советовал. Прошло ужасно много времени — еще целых полчаса. Наконец загудел рожок. Я снова выскочил из ворот.

Костер уж почти погас, осталось несколько тлеющих головешек.

— Отчего задержка? — сердито спросил я. — Эти погонщики давно уже ушли!

— Из-за женщины, — отвечал Ахмед. — Очень целомудренная девушка. Страшно боится за свою репутацию. Когда мы приехали и она увидела костер и погонщиков, с ней случился обморок. Вот только сейчас мы привели ее в чувство!

Я горел желанием взяться за дело и сразу же прыгнул в машину. Но не очень-то им удалось привести ее в чувство: похоже, она еще была без сознания.

Я сорвал чадру с ее лица: цвет его показался мне каким-то рыжевато-коричневым. Выглядела она, эта третья, довольно юной. Потом я заметил, что из глаз ее катятся слезы, и моментально понял: она же измучилась в томлении ожидания. Ну, так вот он тот, кто не ждет, принимай его!

Закачались рессоры. «О Аллах!» — плачущим голосом всхлипнула девушка.

Немного погодя я услышал злой смех и увидел Терса, привалившегося к дереву и наблюдавшего за дорогой.

Проходящий караван вдруг отклонился с пути, когда девушка закричала: «О-о-о Ал-ла-а-ах!» Чуть позже я поднял глаза и увидел, что Терс сгоняет ослов и верблюдов поближе к машине.

— Убери их отсюда! — заорал я на него. — Разве я смогу сосредоточиться?!

— За ними не видно машины! — оправдывался Терс. — Ахмед сказал, что это секретное дело. — И он злобно рассмеялся.

Но, даже несмотря на этих верблюдов, вечер удался.

И еще раз, когда Терс уезжал, девушка сзади глядела в окошко, и в лунном свете явно был виден умоляющий взгляд, который она мне бросала.

Довольный собой, я начал осознавать, что пользуюсь невероятным успехом. Ведь что ни вечер — все тот же умоляющий взгляд на прощание. Поди, эти женщины совершенно сходят по мне с ума. Какая блестящая это идея: машина и женщины!

Все третье утро я проспал без сновидений. Потом раболепная прислуга принесла мне обильный завтрак, да такой, что пальчики оближешь. Однако Торгут, стоявший с дубинкой в руке на тот случай, если официанту взбредет в голову подняться с колен, задал неудачный вопрос:

— Сегодня вечером, о господин, распорядок будет прежним?

Я уж готов был ответить «да», как вдруг меня поразила мысль: да я же, наверное, почти без денег!

Я бросился к сейфу. Злой рок! Двухсот тысяч лир у меня уже не было!

Вскоре, однако, все было улажено. Ведь теперь я стал ужасно богатым Грисом и еще не снимал своей доли за эту неделю в один миллион лир.

Я оделся в пурпурную шелковую рубашку и черный как уголь костюм в пурпурную тоненькую полоску. Затем надел свою медвежью куртку и каракулевую шапку. Учитывая, что при мне будут деньги, я прихватил свой обрез, проверив его магазин.

Терсу передали распоряжение. Его «даймлер-бенц» уже разогревался. Заднее сиденье хорошо отчистили. Я влез и захлопнул дверцу. Он сел за руль и, как всегда, зло засмеялся. Меня от этого чуть передернуло, но мы уже поехали.

Он гнал по дороге с довольно приличной скоростью, рассыпал груз опиума, лежащего на верблюде, и мне стало здорово весело, когда вдруг ведущий верблюда осел забрыкался и закричал. День был прекрасным, хоть и зверски холодным. А это маленькое происшествие сделало его совершенным. Никому не хотелось спорить с большим бронированным лимузином с орлами!

Мы блокировали движение перед филиалом Валютного банка в Афьоне, и я вошел в его помещение. Кассир узнал меня сразу и вызвал управляющего. Тот пригласил меня в свой кабинет и подвинул мне кресло.

— Мудур Зенгин в Стамбуле просил вас позвонить, когда вы придете, — сообщил он. — Если вы…

— Я не хочу разговаривать с Зенгином, — сказал я. — Мне нужен только миллион лир, что причитается мне за неделю. Вы знаете, я не могу никого послать. Я могу получить эти деньги только сам.

— Прошу прощения, — сказал он и довольно быстро для Турции связался по телефону с Мудуром Зенгином. Я положил свой обрез на стул и взял предложенную мне телефонную трубку.

— Привет, Зенгин, — сказал я. — Надеюсь, тут нет никакого обмана насчет моей доли за эту неделю?

— Никакого, — сказал Мудур Зенгин. — То есть в настоящий момент — никакого. Я хотел сообщить вам лично и без свидетелей, что ваша наложница не очень-то выполняет ваше распоряжение. Хотя везде покупки прекратились, от центрального агента по покупкам Бонбакса Теллера по кредитной карточке «Соковыжималки» счета все еще приходят. Мы получили здесь счет на сто восемьдесят тысяч долларов.

— Взгляните на дату, — сказал я ему. — Думаю, вы увидите, что она предшествует той, когда я отдал ей свое распоряжение. Просто они послали счет с опозданием. — Чтоб ей провалиться, этой Крэк!

— Вы не откажетесь подождать, если я позвоню по другому телефону в «Соковыжималку»? Они не сообщили мне точную дату накладной в магазине.

Валяй, думал я. Это старая история. Спустя некоторое время его голос снова появился в трубке:

— Относительно даты того счета вы оказались правы. Но то, что они сообщили мне, тоже верно. С тех пор приходит довольно много счетов. Они небольшие, но все-таки существуют. Ваша наложница не подчинилась вашим приказам и все еще делает покупки, очевидно, звоня по телефону в Нью-Йорк.

Чтоб ей трижды провалиться, этой Крэк!

— Я хотел быть уверенным, что вы знаете, — продолжал Зенгин. — Видите ли, из-за этого уменьшается сумма, которую я могу вложить из тех, что вы мне оставили, и, если это будет продолжаться, ваша недельная доля уменьшится. Собственно, уже уменьшилась. И я могу только разрешить выдать вам на этой неделе восемьсот тысяч, чтобы защитить ваш капитал в нашем банке. Если, конечно, вы не пожелаете подъехать и дать мне еще денег, чего я вам не советую делать.

— Чтоб ей четырежды провалиться сквозь землю, этой (…) Крэк! — непроизвольно сказал я вслух.

— Прошу прощения? — не понял Зенгин.

— Просто я страшно зол на наложницу, — дал я ему объяснение.

— Что ж, — сказал он, — я бы вам посоветовал воздействовать на нее как следует.

Я не мог. И если бы я поехал в Стамбул, то потерял бы вечер экстаза. И я представлял себе, как Зенгин обирает мою депозитную камеру до последней пылинки.

— Разрешите выдать мне восемьсот тысяч, — прорычал я в трубку и передал ее управляющему.

Домой я привез уже несколько меньшую кипу лир и положил ее в сейф. Мне этой суммы хватало всего на четыре дня.

Когда в шесть часов появился таксист, я попытался его убедить:

— Ты должен найти что-нибудь подешевле.

Он постоял, как истукан, уставившись на меня, и заговорил:

— Хозяин, я знаю точно, что жалоб у вас нет. Это потому, что товар такого высокого качества. — Он покачал головой. — Нет, не могу вам позволить удешевлять свое удовольствие.

— Послушай, — сказал я. — Первые три девушки были от меня в полном восторге. Они глядели через заднее окно, когда их увозили. Отчего бы тебе не уговорить дну из них вернуться ко мне снова?

— Увы, — объяснил он, — тот прощальный взгляд, что вы видели в заднем окошке, — это взгляд прощания навсегда. Их вернули домой. Теперь у них есть приданое. А вы, я ведь знаю прекрасно, жениться на них не хотите.

При одной только мысли о возможной женитьбе я весь похолодел. Всякий раз, слыша это слово, я вздрагиваю от ужаса. А он продолжал:

— Хочу вам сказать, что первая девушка вышла замуж как раз сегодня. За прекрасного молодого человека. А вторая уезжает к возлюбленному, рабочему-иммигранту в Германию. Вот что у вас на пути: предшествующие обязательства. Это единственный тип бабенки, который я вам могу достать. Мы, впрочем, могли бы сократить число встреч до раза в неделю…

— Нет! — вскричал я. — Ни в коем случае! Вот тебе двести тысяч за девушку на сегодняшний вечер. И для начала найди такую, в которой меньше усталости. При первом заходе они меня надувают. При следующих все в порядке, но при первом им требуется стимуляция.

Выстрелив клубом дыма, он умчался в своем «ситроене».

И в этот вечер, снова с опозданием на полчаса, я оказался опять под кедром, в тусклом свете лимузина, с существом, чьи глаза напоминали терновые ягоды. Совершенно измотанная вначале, но постепенно заряжаясь энергией, она, уже ближе к концу, попыталась выцарапать мне глаза и кричала «Аллах!» так громко, что в конце вечера я едва мог расслышать нехороший смех старика.

И так проходили мои вечера… и женщины — одна за другой. Все с опозданием на полчаса. Все разные. Все вначале усталые. Все потом безрассудные и царапающиеся, а вскоре уже орущие «О Аллах!» И все, уезжая, с мольбой выглядывали из окна.

Мне чаще пришлось заглядывать в банк. Мой паек уменьшился до шестисот, а там и до четырехсот. И наконец я уже ежедневно наведывался туда.

— Вы врезаетесь в свой капитал, как электропила, — пожурил меня Зенгин. — За неделю вы тратите миллион четыреста тысяч лир, а управляющий филиалом сообщает, что у вас есть и местные счета за бензин и другие вещи, которые вам нужно оплачивать. Ваша наложница постоянно покупает в Нью-Йорке цветы и театральные билеты. Вам следует проучить ее плеткой.

О боги, если бы я осмелился замахнуться плеткой на Крэк!

— Черт с ним, с капиталом, — сказал я. — Мне на один вечер нужно как минимум двести тысяч лир!

— Тогда как ваш банкир я советую вам поехать в Стамбул и открыть свой сейф. Если вы дадите мне еще один миллион долларов, я могу обещать вам такой доход, и вы не будете истощать капитал, что является верхом глупости.

— Я не могу тратить на это время! — сердито ответил я.

Он взял и повесил трубку.

И так проходили дни с этими — ах! — восхитительными вечерами. Каждый раз — новенькая! Толстая и худая, высокая и низенькая, но главное — женщина! Каждая поначалу казалась какой-то вялой, затем очень скоро становилась неистовой. И все, что они всегда восклицали, было «Аллах!» и «Тону!» Но даже любопытные животные не могли отвлечь меня от выполнения своего долга.

И каждый вечер, уезжая в машине со злобно смеющимся Терсом, они наделяли меня все тем же просительным взглядом.

Я совсем позабыл о времени, пока не увидел однажды набухшую на кустарнике почку. Разве и впрямь уже начиналась весна?

Но не для меня. Внезапно, без малейшего предупреждения, мои самые дорогие мечты превратились в кошмар, мои связи разъединились, спутавшись в какой-то ужасный узел, а вся моя жизнь совершенно расклеилась. И произошло это, с одной стороны, быстро, а с другой — действие развивалось мучительно медленно, подобно тому, как вы видите величественное здание, сначала осыпающееся отдельными частями, кренящееся и наконец рушащееся на землю грудой обломков.

Я не понимал, что судьба до сих пор всего лишь играла со мной — и с планетой.